Город потерянных

Сонькино тело само понесло её на Анну.

Она вцепилась ей в ее дреды всеми десятью, правой ногой одновременно пытаясь выбить у нее из рук лук. Они грохнулись на песок и подобно визжащим разъяренным фуриям стали колотить друг друга всем чем попало.

Дикарка пару раз успела заехать Соньке в скулу, отчего она стала цвета свежей сливы и вспухла, как помидор. Сонька ударила ее кулаком в ключицу и левый глаз. Она завизжала. Я почувствовала, что силы дикарки постепенно иссякают, и девушка, прочитав мои мысли, резко толкнула Анну и села на нее сверху, сжимая ее горло.

Что-то просвистело прямо над самым моим ухом. А потом уже обрывистое «а» донеслось не от Анны, а от Соньки.

Я увидела ее руки, постепенно ослабевающие хватку, ее лицо, исказившееся в гримасе боли и ужаса. Сонькины глаза уставились в пустоту, но потом медленно скосились вправо…

– СОНЬКА! – Кир попытался подняться, но снова задохнулся в приступе кашля.

– Сонька! – я рванула вперед, но кто-то заломил мои руки, плотно перевязав их прочной веревкой. Я обернулась назад и увидела ухмыляющегося мутанта-дикаря, держащего в одной из лап лиану, к которой были привязаны мои руки, а в другой – лук, который по размерам достигал полторы меня.

Я пыталась вырваться, вереща и проклиная всех богов, каких только вспомнила. Слезы заполонили лицо. Я кричала и всхлипывала, захлебываясь слезами, как бездомная собака, которая пытается вырваться из рук браконьеров. Сонька, Сонька, Сонька, черт возьми!

Тем временем Анна скинула с себя девушку, и она повалилась в нелепой позе на землю, смотря, как песок рядом с раной в боку, где было воткнуто заточенное деревянное копье, окрашивается в насыщенный красный. Сонька умоляющим взглядом посмотрела на меня. А я поняла, что ничего не могу сделать, чтобы хоть как-то ей помочь, и от этого становилось еще гаже и больнее раз в сорок, нежели чем было до этого.

Еще пару дикарей, размахивая факелами, подбежали к Киру и скрутили его руки, обмотав лианой от кистей до плеч. Он поморщился, но стон сдержал, повиснув в их руках, как тряпичная кукла.

– Это было запланировано заранее! – выкрикнула я. – Вы хуже нацистов!

Анна резко повернулась ко мне:

– Предательство – хуже всего.

И с этими словами подала знак дикарям, чтобы они несли нас обратно к убежищу.

Меня затошнило и замутило, когда в глаза бросились знакомые соляные отложения прямо над головой, а под ногами зашуршала галька вперемешку с песком.

Мы притворились абсолютно тупыми баранами, но как только решетка захлопнулась и последний дикарь, сопровождающий нас на всем пути, отошел ярдов на сто, мы вдвоем с Киром бросились к истекающей кровью Соньке.

– Боже! – я отдернулась от нее. – Да у нее рана дюймов в десять!

– Ох черт, – Кир поморщился. – Да к тому же еще и копье внутри.

Мы уселись рядом, Кир положил ее голову себе на колени. Я видела, что он пытается сдерживать слезы. И я также видела, что у него это ни черта не получается.

– Может быть, попробовать его вынуть? – я взяла копье и аккуратно потянула на себя. Кожа натянулась, кровь хлынула еще больше, чем до этого. Сонька застонала.

Кир снова поморщился.

– Не выйдет. Даже если мы и вынем как-то эту хрень, то Сонька умрет от кровотечения. Остается только замотать чем-нибудь.

Парень огляделся в поисках материи, но, не найдя таковой, схватил за край майки и резко дернул. От основной части отслоилась синяя полоска с надписью it’s okay, и он, сложив ее вдвое, аккуратно обмотал вокруг раны.

– Потерпи, Сонька, – он стал поглаживать ее по волосам. – Скоро мы выберемся. Скоро…

Я тяжело вздохнула, слушая, как проточная вода по каплям собирается на концах соляных глыб и падает оттуда тяжелыми камнями.

Сонька может не выжить. Мы можем не выбраться. Я могу больше никогда не увидеть Дэвида. Ох, если бы только у нас была заживляющая мазь…

Я ущипнула себя за переносицу, пытаясь унять пульсирующую боль где-то в глубине головы. Слезы сами потекли из глаз. Ну вот опять, будто им разрешал кто-то.

– У нее поверхностное дыхание, – заметил Кир, – Пульс меньше нормального. Кажется, эта фигня прошла сильно глубоко для того, чтобы причинять неимоверную боль, но достаточно неглубоко для того, чтобы задеть какой-нибудь орган.

Когда он пошевелился, Сонька застонала вновь.

– Я не знаю, но вдруг… – Он запнулся. Отвернулся от меня, сделал вид, что закашлялся. – Если… Если… Но если нет, то, в лучшем случае, рана затянется не меньше, чем через месяц, в худшем – пойдет заражение, и тогда уже…

Все. Похоже, это было последней каплей для Кира, и он в бессилии положил свое лицо в ладони, всхлипывая.

Ну все, это конец. Абсолютно согласна. Что? И ты не будешь меня переубеждать? Ага. Серьезно? Да. Че, прямо серьезно-серьезно? Зачем переубеждать тебя, если и так уже все очевидно? Не знаю… Прости.

Я уткнулась в колени и разревелась. В груди что-то пыталось разорвать меня пополам, так уже, чтобы для справки. Если бы у нас была бы хоть заживляющая мазь – твердила себе я.

Но заживляющей мази не было, и поэтому нам пришлось только смириться и наблюдать, как Сонька в бессилии тихо постанывает, мучаясь от чудовищной боли.

Она выжила этой ночью буквально чудом.

Когда Кир аккуратно тронул Соньку за плечо, она не пошевелилась. У нас внутри все оборвалось в считанные секунды, но потом парень, все еще надеясь на лучшее, толкнул ее сильнее. Она не пошевелилась, но вымученно улыбнулась. И это была теплая горестная улыбка, такая, которая обозначает, что Сонька найдет в себе силы держаться, что бы ни случилось.

А потом пришли дикари, и наше настроение разом упало и распласталось на полу зеленой жижей. Очевидно, у Кира оно было «лучше» всех, особенно, если прибавить тот факт, что в последние пару дней они с Сонькой были единым целым. Дикари снова устроили нам совместное связывание, и пока они проделывали эту манипуляцию с Киром, я обратилась к Анне.

– Ты подлое существо, не знающее сострадания, – сообщила ей я. Она рассмеялась:

– Серьезно?

– Нормальная еврейка не стала бы так поступать с народом.

Она подлетела ко мне, и между нашими лицами осталось всего пару дюймов. Схватив мой подбородок пальцами и притянув к себе, Анна прошипела:

– Я – коренная еврейка, и я мщу за мое прошлое. Ты не знаешь, как нам было плохо во Второй мировой. Кстати, Таавету я уже отомстила.

Мне потребовалось пару секунд, чтобы осмыслить эти пять английских слов.

– НЕТ! – Я попыталась дотянуться до нее, но дикари меня опередили, плотно связав руки за спиной. – НЕТ!

– Аза, прошу! – Кир попытался лягнуть держащего его аборигена. – Она специально провоцирует тебя! Так ты не поддавайся на ее провокации!

– Я НЕ МОГУ! – я почувствовала, как по моим щекам начинают литься слезы. – НЕТ! ТЫ НЕ МОГЛА!!!

Анна с наслаждением смаковала каждую мою слезу.

– Еще как могла, – усмехнулась она. – Конечно, смерть – подарок для вас, поэтому я сделаю все, чтобы вы умерли как можно более мучительнее.

Нас выпихнули из пещеры, подгоняя палками. Соньку, которая не могла идти, насильно волокли за руки по полу. Мы шли и чувствовали себя рабами, совсем беспомощными рабами, которых идут продавать на рынок, словно ненужную игрушку. И от мысли, что мы совершенно беспомощны перед целой колонией, становилось еще гаже и ужаснее.

Мы прошли целый ряд замысловатых песчаных коридоров, прежде чем очутились в главном зале, который мы почти что не узнали.

Теперь он выглядел как комната жертвоприношения, что, собственно, так и было. Всевозможные дикари столпились у большого костра, горящего в выдолбленной в полу дыре, крича и отплясывая на разные мотивы. Когда мы показались в проеме, все еще сильнее обрадовались «нам», крича, по-видимому, оскорбительные слова и показывая перерезающие глотку движения руками.

– Все плохо, – Кир отпрыгнул. Нам приходилось петлять, пока мы шли на верную смерть, чтобы дикари, жаждущие расчленить нас на много маленьких Аз, Киров и Сонек, не дотянулись до лакомой добычи. – Я тут так рассчитал, циферки прикинул.

– И что? – я почувствовала, как что-то острое больно кольнуло меня в бок. Дикарь справа нечеловечески рассмеялся.

– Тебя огорчить? Шансов нету, – вздохнул парень.

Нас толкнули вперед, к каменному пьедесталу, окружающему всю воронку. В лицо пыхнуло жаром.

Двое из дикарей стали перетягивать из конструкции, висящей прямо над нами, лианы, на которые, судя по всему, нас и должны были привязать, как на виселицу. Она была похожа на телефонную будку без стекол, с одной большой шестеренкой внутри, которая помогала двигаться лиане в разных направлениях. Одна из концов была закреплена высоко в дальней стене в окне. У меня возникла идея для побега, но я тотчас ее отогнала, ведь, во-первых, мы не сможем за такое короткое время пролезть по этой лиане, а во-вторых, у нас на руках еще и немощная Сонька, которая от боли не может даже пошевелиться.

Я еще раз зрительно попыталась воззвать в Анне совесть и сострадание, если они у нее, конечно, еще остались, на что получила кровожадный взгляд. Неудивительно. Кажется, она уже прикинула вкус человечинки и теперь раздумывает над тем, с какой части начать нас поедать.

Вождь и дочь Анны стояли неподалеку – я увидела их позже остальных, зато первой увидела, как в их золотых глазах пляшет огонь. Дочь Анны улыбалась, обнажая наружу клыки. Вождь, увидев, что мы «заждались» процессии, подал знак.

Наши руки связали спереди и подвесили на концы лиан. Один из аборигенов-работяг обошел огонь и потянул за подобие рычага, прикрепленного к основанию конструкции. Я почувствовала, как мои ноги потихоньку отрываются от земли, а в плечах начинает неистово жечь и стрелять. Сонька повисла пластом, подвешенная за лиану, словно какое-нибудь одеяло после стирки. Нам было больно смотреть на нее, поэтому мы с Киром просто отвернулись в разные стороны и крепко зажмурили глаза.

Наступила темнота.

Сначала непроглядная, постоянно перебиваемая галдежом аборигенов, а потом что-то мимолетно в ней сверкнуло, словно вспышка, и исчезло вновь. И снова вспыхнуло, растворившись в черном цвете.

А потом возникло лицо.

Сонька.

Улыбающаяся, с задорными косичками и вздернутым носиком, с розовыми брекетами и пушистыми игрушечными наушниками. И рядом Кир – статный, высокий, довольный и радостный, обнимающий девушку. И я. Я стою и снимаю их на камеру телефона, мы о чем-то весело хохочем.

А потом перед моими глазами пронеслась совершенно противоречащая предыдущему видению картина.

Те же Сонька и Кир, только немощные, все в грязи, исхудавшие донельзя и пугающиеся любого звука. Сонька протягивает ко мне свои бледные руки и просит спасти их. И я говорю им, что мы ничего не можем сделать, ведь мы – все мы – в ловушке, и это конец. И Кир смотрит на меня такими умоляющими глазами, которых нету ни у одного семнадцатилетнего парня. Детскими наивными глазами. Полными слез.

Но Сонька же обещала нам, что будет держаться до последнего. И я так подвела ее, вися, подвешенная за лиану, и в душе у меня какие-то мелкие червячки стали с удесятеренной скоростью поедать мою плоть, принося при этом ужасную боль.

Я не помнила, как раскачалась на «виселице» и кроссовком вмазала прямо по лицу вожака. Я не помнила, что кричала Киру, но помнила, что он схватил Соньку и стал ногами карабкаться с ней по лиане, а я отбивалась от лезущих на нас аборигенов. Мозг был в тумане. Сосуды болезненно пульсировали, разливая кровь по венам. И в голове билось лишь одно слово.

– Еще немного! – Кир уцепился зубами за лиану, и, перекинувшись через конструкцию, держащую нас над огнем, бережно положил Соньку поверх. – Тут есть что-то наподобие диска, можно распились лианы и освободить руки. Лезь давай, я прикрою!

Я охотно подчинилась Киру и, цепляясь ногами за лиану, быстро покарабкалась наверх. Кир уже успел освободить себе руки, и теперь летел с расставленными ногами на аборигенов, ака тарзан на добычу. Послышались глухие удары. Пару дикарей выругались на своем слипстоунском языке, а он расхохотался и пошел по второму кругу.

– Что за черт?! – Анна бегала вокруг всего этого, пытаясь понять, что за фигня тут происходит. – ЧТО ЗА?!

– Это провал, детка! – прокричала я.

Я быстро вскарабкалась наверх будки, и когда ноги нащупали под собой опору, грохнулась вниз на прочный железный каркас. Руки освободила тоже достаточно быстро, и они, уже полупосиневшие, приятно стали покалывать, предчувствуя свободу.

– КИР?! – пытаясь перекричать галдеж аборигенов, крикнула я. Почти сразу же до меня донеслись одобрительные возгласы. – УНОСИМ НОГИ! БЫСТРО!

Я огляделась в поисках защиты. Таковой в свободном варианте не нашлось, зато между огромными шестеренками и «насосом» проходило некое подобие железного крюка, цепляющегося за свободной конец будки. Я подскочила к нему, и, насколько это можно было быстро, со всей силы рванула на себя.

Послышался треск, и железный крюк нехотя вышел из затрещины, оставшись у меня в руках. Тяжелый, зараза. Я подползла к краю конструкции, шатаясь, как пьяный медведь с крюком, и вглядываясь вниз.

– Я уже! – Кир разогнал лиану и покарабкался наверх. Пару дикарей, желая схватить его, встали на самый край воронки.

Я смотрела, как они со всей силы размахиваются, пытаясь схватить его за ногу, а потом, потеряв равновесие, падают прямо в горящий костер, неистово вереща, как белуги.

Киру оставалось проползти еще около двух ярдов, и я видела в его глазах огонь азарта и победу. Но вдруг…

Его лицо сменилось на затравленное выражение, челюсти сжались с такой силой, словно он пытается раскусить грецкий орех. Он крепко уцепился руками за лиану, и… стал съезжать.

– Кир?! – я вытянула руку вперед. – Что за?!

– Черт возьми, Аза, меня схватили! – Он стал судорожно перебирать руками. – Черт возьми!

Ах, точно.

Крюк.

Все-таки, не зря я его взяла.

Я высунулась наполовину. Ага. Дикарь держал его за одну ногу, в то самое время, как остальные аборигены держали его ногу, не давая упасть в костер на случай удачной операции. Там, где уже побывали их когти, в флисовых штанах остались рваные дырки и кровоподтеки.

– Потерпи немного! – я замахнулась, прикидывая, в какую часть головы дикаря должен попасть крюк, чтобы оглушить его.

– Только, пожалуйста, не попади мне в голову! – Кир пригнулся.

А в следующую секунду произошло сразу два события, изменившие ход моих мыслей и заставившие вторую Азу Джонсон запаниковать сильнее, чем когда-либо. Будка, на которой я полусидела, вдруг резко подпрыгнула и так же резко опустилась. И крюк, который я не выпускала все время, пока находилась тут, мелькнул между оранжевыми языками пламени и скрылся из виду.

– Черт тебя бери, АЗА! – Кир стал судорожно оглядываться. – ОБЕРНИСЬ!!!

Уж лучше бы я этого не делала.

К нам бежала целая толпа из десяти-двенадцати аборигенов, каким-то фигом умудрившихся залезть наверх. Чтобы надавать тумаков, скрутить и теперь уже без церемоний бросить нас в огонь, у них оставалось меньше двух минут.

– О господи, – я вскочила на ноги. Больше хоть какой-то защиты под рукой не было.

– АЗА –А –А –А –А –А –А –А!!!

Я вздрогнула. Грохнулась на металлический каркас, высматривая Кира на лиане.

Где-то в глубине души я надеялась, что он еще висит на ней. Но мозг понимал, что руки уже в ярде от спасительной лозы, а он сам со стремительной скоростью летит вниз, прямо в костер.

Опять это дурацкое видение. Кир и Сонька, заканчивающие девятый класс. Счастливые. Еще не знающие, что кто-то из них может умереть. Еще не знающие, что им придется рисковать собственной жизнью, чтобы пытаться выжить и спастись.

Я поняла, что шансов у нас нету. Если я прыгну вслед за Киром, то либо погрязну в руках дикарей, либо вместе с ним свалюсь в костер, где и встречу свою смерть. И если я останусь тут, то меня по любому схватят дикари и сделают то, что, как им кажется, мне положено.

Я зажмурилась, стараясь игнорировать ужасный галдеж.

Кир горит в костре. КАК ТЫ МОЖЕШЬ ПЫТАТЬСЯ ЭТО ИГНОРИРОВАТЬ?! Как ты можешь игнорировать тот факт, что вскоре меня схватят? Как ТЫ можешь игнорировать тот факт, что твоя подруга вся истекает кровью? Два –один. О да, мне тут еще словесной перепалки с тобой не хватало, за мгновение до своей смерти. Даже на том свете я продолжу портить тебе жизнь. И опять же, ты постоянно забываешь, что ты – и есть я.

Не так я себе представляла конец своей жизни, ох не так.

Уловив грузные топанья дикарей, я зажмурилась сильнее и наконец-то стала принимать свою участь.

8

Рывок.

Чьи-то ледяные руки, чье-то теплое дыхание и металлический каркас, разом ушедший из-под ног.

Крики. Визги. Само собой, второе принадлежало Анне, разом начавшей беситься из-за того, что что-то опять пошло неправильно.

Нет.

Стойте.

Секунду.

Что пошло неправильно?

Я открыла глаза. И первое, что мне бросилось – нечастая сеть из каких-то сплетенный между собой лиан и лоз, в которой я, собственно, и лежала. А рядом…

Нет, не может такого быть! Я потерла глаза, наивно полагая, что мой воспаленный мозг настолько испугался, что вырисовал перед собой моего ныне покойного друга.

– ГОСПОДИ! – я, путаясь в лозах и проваливаясь ногами в дырки, подскочила к Киру и крепко его обняла. – ГОСПОДИ, КИР!!!

В свою очередь он сдавил меня так сильно, что мне показалось, что мои внутренности под его давлением выпрыгнут наружу.

Мы обнимались и дружески хлопали друг другу плечи так, что иногда возникало ощущение, что кто-нибудь из нас все-таки ненароком выбьет кому-нибудь сустав. Когда всеобщее волнение немного утихло, я поделилась своим вопросом, который мучал меня целых несколько мгновений.

– Я боюсь, что ты обрадуешься до смерти, – съязвил Кир. – В общем, я почти упал в костер, как появился Дэвид а-ля тарзан и всех нас спас.

– Что? – я прищурилась. – Это шутка?! Не смешно.

Он пожал плечами, как бы говоря: узри сама, раз не веришь.

– Но… Я же определенно точно помню, как ты… – я запнулась. Перевела взгляд и обалдела.

Впервые за пару дней я наконец-то увидела солнце. Мы находились на небольшом глиняном выступе на высоте около ста пятидесяти ярдов, приделанном к полукруглому песочному «иглу». И хотя это сооружение походило больше на занесенную песком обсерваторию, в мой мозг снова врезался щекочущий сознание вопрос.

– Мы на свободе? ДЭВИД ЖИВ?!

– Об этом рано говорить, – Кир скосил глаза. – но мы уже на полпути побега. Ну, да, Дэвид жив.

Мне показалось, что меня облили ледяной водой. Я схватила Кира за руку и попыталась расспросить у него все подробности.

– В последний момент, – парень страдальчески вздохнул, – когда я уже приготовился к смерти, меня кто-то схватил и вынес на этот уступ, – он обвел все это рукой, – а следом и тебя. Теперь этот кто-то побежал спасать Соньку, и…

Договорить он не успел, потому что уступ вдруг дрогнул, и из дырки в стене буквально верхом на лиане вылетел странный домовенок. То есть, не в плане милой мордашки и маленького роста.

Он обладал высоким ростом и был весь в пыли до такой степени, что голое тело почти слилось с бежевыми штанами, подвязанными старым армейским ремнем. Волосы были примерно идентичного цвета, не считая тех немногих черных прядей, пробивающихся сквозь толщу грязи и песка. На руках у парня лежала Сонька. Он аккуратно передал ее Киру, и, когда он склонился, я наконец-то смогла узнать своего спасителя.

– ДЭВИД!! – я накинулась на него с утроенной силой, чем на Кира. Мы закружились в умопомрачительном объятии, даже не задумываясь о том, что под нами находится самая настоящая пропасть.

Я трогала его ледяные руки, его плечи и лицо, до сих пор не веря, что вот он – стоит передо мной, так мило грустно улыбается и прижимает к себе. Я что-то лепетала на своем придуманном языке, от волнения забыв весь английский, и он, кажется, понимал меня с полуслова.

От него пахло пылью, кровью и какими-то химическими окислителями. Когда первая волна эйфории наконец-то прошла, я отстранилась от него, чихая от пыли и вытирая слезы радости.

– Но как ты… – Я запнулась. Он улыбнулся: – Алгебраическое уравнение. Шутка. На самом деле просто руководствовался смекалкой и тем, что еще осталось в голове.

– Ты нас бросил! – я толкнула его в грудь. Он шутливо замахал руками:

– У меня был план, Аза. Я изначально знал, что Анна просто так вас не отпустит, поэтому ничего не стал вам говорить, чтобы вы не прокаркали что.

– И тебе удалось бежать? – удивился Кир.

– Да. Я не раз говорил, что это дикари настолько тупые, что поместят пленника в комнатушку с просторным окном и даже в затылке не почешут.

На этот раз я ударила его в грудь снова. И снова крепко обняла. И он меня обнял… Только как-то по-особенному, не так, как обнимал меня Кир или Сонька. Как… Как…

– В любом случае, мы выиграли немного времени, – он потряс в воздухе штукой, напоминающую гранату, – эта пыль должна усыпить их на какой-то срок, так что мы должны смотаться отсюда как можно быстрее. Берите Соньку и за мной.

– Она ранена, – Кир развел в воздухе руками. – Причем, очень серьезно. Она потеряла много крови и выглядит не самым лучшим образом.

Лицо Дэвида сделалось пасмурным, и он, цепляя на ремень «гранату», нагнулся к полуживой девушке с видом врача, оглашающим смертный приговор пятилетней девочке. Его густые брови съехались на переносице, когда он приподнял край майки, заслоняющей рану. Там по-прежнему еще торчал кусок копья.

– Боже правый, – он снова поднялся. – Боже правый. Да как она еще держится?

Потом он снова нагнулся, притянул к себе ее бледную, как бумага, руку, желая нащупать пульс. На мгновенье его лицо сделалось тревожным, но после просветлело, и Дэвид облегченно выдохнул.

– Пульс низкий, но есть. Если не продезинфицировать и не обезболить, последствия могут быть плачевными. – И, увидев, как Кир умоляюще смотрит на него, изрек: – Для вас есть хорошие новости.

Я смотрела, как он копается в сумке с видом бывалого врача, и выуживая баночку с зеленым содержимым, аккуратно намазывает этим вокруг Сонькину рану. Кир выдохнул и выставил вперед руки. Сонька, которая все время казалась напряженной, тотчас расслабилась и стала глубоко дышать.

Мы погрузили ее в сеть, и насколько это было возможно быстро, стали потихоньку опираться о выступы в стене и спускаться вниз, поддерживая с каждой стороны. Сонька больше не стонала. Похоже, заживляющая мазь воздействовала на нее не только как обезболивающее, но и как снотворное.

До спасительной земли оставалось около двадцати ярдов, как вдруг Кир остановился и отрешенными глазами уставился на Дэвида.

– Что? – он поудобнее перехватил кусок сети.

– Да я тут подумал… – Кир закусил губу, – если вдруг начнется заражение… У нее давно же это копье воткнуто.

– Если мы поторопимся и прибудем ко мне домой, то я сделаю все, чтобы Сонька была жива, – Дэвид кивнул. – Я обещаю.

В глазах Кира заплясала надежда. Не спрашивая больше ничего, он спрыгнул на землю и выставил вверх руки, чтобы подхватить Соньку. Мы, насколько смогли плавно, аккуратно передали тяжелую ношу ему, и тоже спрыгнули со стены.

Я принялась отряхивать себя от пыли (что Дэвид делать не стал. Видимо, ему даже нравился такой «камуфляж» из пыли и грязи на волосах и одежде), смотря, как Кир бережно стряхивает с Соньки крупинки песка и щебня, убирает волосы с ее лица и плавными движениями зачесывает их назад. Вот любовь, зараза! Любой позавидует! – только, очевидно, не тогда, когда эта самая любовь происходит в несуществующем городе на грани жизни и смерти.

– Итак, – Дэвид огляделся. Как бы невзначай тронул мою руку своей рукой. – До заката еще пять часов и тридцать три минуты. За эти пять с половиной часов нам нужно не напороться на дикарей снова, достать карту и уйти отсюда хотя бы на тысячу ярдов. Возражения имеются?

Я пожала плечами:

– Вряд ли Кир сможет тягать Соньку столько времени.

Мы двинулись вслед за Дэвидом, слушая тяжелые вздохи парня, тащащего на себе девушку.

– Увы, терять времени нельзя, – Дэвид развел руками, преодолевая песочные барханы. – Снотворный порошок действует не так долго, как хотелось бы. И еще…

Он схватился руками за голову, въевшись в белесые волосы пальцами. Там, где кожа касалась волос, остались черные промежутки.

– Я больше чем уверен, что тот монстр, чуть не убивший нас тогда в доме, был заодно с дикарями. Ну, знаете, что-то наподобие гончей собаки. Поэтому мы забираем все самое ценное и… уходим. Я провожу вас по карте на Большую землю, а сам…