Исповедь Обреченной

Как они не обязали передвигаться меня в инвалидной коляске – вот, что осталось загадкой. Очевидно, я еще не выгляжу, как покойник в тридцатиградусную жару (а выгляжу, как покойник в минус сорок пять), чтобы мне назначали передвигаться строго на коляске, дабы не приносить вред сердцу.

Все болит…

Устала…

7 мая

21:59

Перед тем, как меня вышибли из Санкт-Петербургской больницы, у меня и моего лечащего врача-кардиолога состоялся серьезный разговор. Сначала он повторил свою мантру про «соблюдение максимально неподвижного образа жизни и бла-бла-бла», что он всегда делает на каждом приеме, словно мне это поможет, а потом взял огромный черно-белый рентгеновский снимок моих внутренностей, ну, понимаете, то, что еще осталось в моей груди, и скорбным голосом сообщил, что легкие мои бедные функционируют только на пятьдесят процентов из ста положенных. Потом он взял тот снимок, который я сделала в конце марта – там подобие легких функционировало на восемьдесят пять процентов.

Я и без его медицинских иероглифов поняла, что прогресс гипертензии идет со скоростью страдающей от поноса лошади. А он, посчитав, что плохих новостей с меня недостаточно, уже в открытую стал издеваться – вот, Луиза, вот, понимаешь ли, так и так, этот год для тебя может стать последним, живи каждый день так, словно завтра ты умрешь, наслаждайся жизнью… Как, спрашивается, наслаждаться жизнью, если в ноздрях у тебя трубочки воткнуты да тяжеленный баллон ака гиря у каторжника?

Вот как – сначала он говорил, что в запасе у меня года два есть точно, потом – год-полтора, а теперь он всеми силами намекает, что в моем случае – пять-шесть месяцев уже благословение, посланное свыше.

А лично я не верю ни в это самое «выше», ни в Господа. Самый настоящий закоренелый атеист, привыкший полагаться в тяжелых случаях на собственный ум, а не на то, что с неба вдруг к тебе снизойдет ангел и решит зачет по физике. Понимаете, я, как бы, не угнетаю Бога, но и понять не могу, что все люди в нем нашли такое, отчего полагаются только на него, уж не сочтите за расизм.

Вот и приходится мне теперь целыми днями торчать дома и только с поддержкой Кира выходить на улицу… Я так скучаю по парку, по моей работе, по детишкам. По мистеру Брауну и Марку. Последний, кстати, уже прошел два курса химиотерапии из восьми недавно, и теперь тоже отлеживается дома, хотя запрет на передвижение к нему не применим. Но я не завидую… Мы говорим с ним по телефону каждый вечер исправно по два-три часа, а все равно, присутствие вживую, как ты ни крути, лучше, чем слышать голос, искаженный звукопередачей на другом конце провода.

Так грустно…

8 мая

12:16

Кир покинул мой дом пару часов назад. И понеслось…

Наверное, это как-то недостаток кислорода на меня действует, а может быть, я уже двинулась крышей.

На улице уже травка пробивается, снег стаял, птички поют – чисто весеннее настроение. Так хочется выбежать во двор и вдохнуть все эти весенние краски в себя…

Но все, что я сейчас могу – вдыхать эти самые «весенние краски» через приоткрытую форточку и наполовину функционирующими легкими. Как подумаю, что вся эта котовасия происходит именно из-за них, тошнить начинает…

Можно, конечно, просить умолять записать меня в очередь на пересадку легких, но не факт, что я доживу до назначенного дня. Зато, когда я умру, можно будет пожертвовать мои органы кому-нибудь, кто в них действительно нуждается… В конце концов, это же какой-то плюс…

17:11

Все это ничегонеделанье уже здорово начинает действовать мне на нервы. В основном, потому, что перед тем, как я загремела в больницу, я вела достаточно активный образ жизни. На транспорте каталась, гуляла, словом, делала все, что делают относительно нормальные люди. А теперь мне приходится даже шаги за собой считать, лишь бы не сделать ненароком больше, чем полторы сотни. Все остальное время я провожу либо на диване, просматривая какой-нибудь сериал уже в пятидесятый раз, либо сплю, либо строчу в дневнике, как пулемет.

19:40

Только что пришло официальное подтверждение по почте из университета.

Я заявку подала еще пятого мая, под напором врача. А теперь я официально не учусь, как настоящий умирающий, осталось только попросить Кира забрать мои документы оттуда.

Так смешно и иронично – я даже и одной пары-то не проучилась, а уже приходится уходить.

23:29

Не могу уснуть.

Все время кручусь с боку на бок, постоянно путаясь в канюле, но сон не идет.

А в голове ритмичными ударами раздается мой план, который я решила выполнить завтра… Тук-тук, тук-тук, тук-тук…

Волнуюсь…

9 мая

13:00

Нет, решила, что мне его, план, нужно продумать как следует, чтобы не попасться с поличным. Иначе, если Кир пронюхает про эту затею, которую я вознамерилась воплотить в реальность завтра, есть вероятность, что он меня убьет. А потом заставит восстать из мертвых и убьет снова.

Почему?

Ну, наверное, потому, что он у нас весь такой правильный христианин, молитвы читает, в церковь ходит, одним словом, убивает время на ненужную фигню. А врач-то сказал сидеть дома и показывать нос на улицу не больше, чем на пятнадцать минут.

Хотя нет, у них, православных, не принято убивать, но все равно, если он узнает, что я собралась провернуть, взбучка мне обеспечена.

Завтра великий день!

(У меня возникло резкое чувство дежавю: именно эту фразу я писала ровно за день до того, как со мной приключилось небольшое фиаско. Думаю, лучше ее произносить уже не стоит).

Ну теперь-то я не буду рисковать так сильно.

Правда же?

11 мая

23:58

Все прошло так, как я и задумывала. Но почему-то я не рада…

Кир уехал от меня в двенадцать, а в половине первого я уже тряслась в городском автобусе, счастливая и с улыбкой до ушей.

Я поверить не могла, что все это со мной происходит! Да даже сейчас, обложившись подушками, я поверить не могу, что все это уже произошло вчера, а я еще жива-здорова.

Ну так вот, приехала я в парк и сразу кинулась к нашему месту. Мы нашу лавку так раскрасили, что ее, наверное, теперь можно за километр рассмотреть – такое себе сборище ярко-зеленого, синего и желтых цветов. Марк, видимо, увидел меня издалека, и уже вскоре несся ко мне, как чемпион на забеге или типа того. А то – я же ему уже сказала, что не смогу работать в парке из-за собственного желания (чушь собачья, но не стану же я ему говорить про то, что я умираю?). В общем, обрадовался…

Теперь вместо каштановых кучерявых волос на его голове красовалась блестящая лысина, и, похоже, он особо и не парился насчет нее. И медицинская маска. Вот если бы у меня был рак, я бы сделала все, чтобы никто не догадался, что у меня на голове волос не осталось. Но все равно – так он нравился мне даже больше.

И мистер Браун обрадовался тоже. Только наши ноги ступили на территорию парка, как он выскочил из своей будки и давай меня обнимать… Очевидно, Марк уже рассказал ему, что я не буду тут работать.

А он дядька классный… Такой живой, лучистый, иногда я думаю, что он и тетушка могли бы стать отличной парой… Они-то друг другу как никто другой подошли бы. Я даже иногда вечерами перелистываю фотографии, которые нашла в сейфе, и представляю их вместе…

В общем, затащил нас дядюшка Браун к себе в будку, заварил чай и вручил мне небольшой презент – магнитик с изображением нашего центрального парка. Я такие видела, они на блошином рынке продавались рублей за двести, но все равно, мне было очень приятно, что я сразу и сообщила. А дядюшка Браун прямо так и расцвел, сердцеед…

Мы говорили, говорили, говорили… Наверное, до самого закрытия парка. Марк рассказал, что анализы его улучшились, и его отпустили из больницы. Контрольный скриннинг ему назначили двадцать девятого мая. То есть, посмотреть, как опухоль реагирует на лечение; если реагирует, оставить все, как есть, а если нет – пробовать новый протокол лечения.

Потом мы с ним гуляли по парку и держались за руки. Не как друзья… Его нежные загорелые пальцы сплелись с моими, бледно-синими и ледяными, и это было так ново и приятно.

Он даже смотрел на меня как-то по-особенному, ну, знаете, как будто мы уже встречались – не хватало только поцелуя.

К сожалению, Золушке пришлось уходить, иначе злая мачеха в роли Кирилла Зеленского могла рассекретить ее и прополоскать по полной (теперь Кир ездил проведывал меня не один раз в день, а целых два, ну спасибо). Поэтому ближе к шести часам я уже стояла на остановке и ждала автобуса.

– Луи! – послышалось сзади.

Сердце мое упало куда-то в пятки, потому что на земле существовал только один человек, который называл меня не по имени, а таким вот сокращенным вариантом.

Я обернулась.

Марк затормозил и широко улыбнулся.

– Луи, – он засеменил ко мне. И только тут я увидела, что за его спиной скрывается что-то розоватое…

Букет роз.

– Спасибо за сегодняшний день, – Марк снова улыбнулся. А я почувствовала, как превращаюсь в помидор…

– Не за что, – пискнула я.

Люди на остановке стали оборачиваться на нас и улыбаться. А мне – клянусь! – захотелось провалиться сквозь плитку.

Марк протянул букет.

А я только и могла, что таращиться на него, как полная идиотка.

В конце концов я нерешительно взяла его, притянула к себе и вдохнула сладковатый запах.

– Спасибо…

– Нет, серьезно, это тебе спасибо за все, – он опустил глаза в пол. – Я же так понимаю, ты больше не придешь.

Я хотела сказать: а приходи ты ко мне домой, но вовремя прикусила язык. Не хватало еще, чтобы он подумал обо мне что-то плохое!

– Ну, вроде, да.

Сзади послышался вой автобуса.

– Ну, тогда пока. Звони, о’кей? Я буду держать тебя в курсе нашего парка, если хочешь, – он рассмеялся.

– О’кей, – я грустно улыбнулась.

С одной стороны, я понимала, что вряд ли ему нужна такая больная, как я, вот он и умывает руки. Я с трудом удержалась, чтобы не расплакаться, и с силой прикусила губу.

Означает ли это, что мы не встретимся больше?

Означает ли это, что это наша последняя встреча?

А букет роз?

Это «спасибо» как от друга?

Или «спасибо» как от парня?

Автобус подъехал, и я, растворившись в толпе, как можно быстрее заняла самое дальнее место. А когда шла по салону, заметила, что он все еще там, стоит и провожает меня взглядом…

Домой я приехала и улеглась в постель как раз тогда, когда замочная скважина щелкнула и в тишине раздалось: «Луиза, это я, Кир!».

Сердце неистово билось… Я притворилась, что сплю, и в итоге заснула по-настоящему, настолько была уставшей.

Проспала аж весь сегодняшний день.

Проснулась, и сразу реветь…

Так больно – понимать, что мы больше с ним никогда не увидимся…

12 мая

14:09

Как больно осознавать все это.

Я прокрутила у себя в голове все то, что произошло, уже раз миллион, если не больше.

Что означает этот букет?

У меня даже мысль проскочила – подарил его на мои похороны заранее, хотя после того, как я пересчитала все бутоны и пришла к выводу, что количество цветов нечетное, облегченно выдохнула (ура, все-таки, букет не на мои похороны) и немного успокоилась.

Мобильник всегда лежит рядом со мной, на случай, если мне станет плохо, мне нужно набрать только одну цифру – «5», и нажать на нее. Я пару раз срывалась и хотела позвонить Марку, но в итоге сбрасывала. Все так запутано…

Может быть, он уже забыл про меня. Я же, как ни крути, была только его помощником в парке. Вот, может, нашел себе другого ассистента, взамен «утерянного». И начал снова глазки строить, букеты дарить…

Как думаю об этом – глаза наполняются слезами.

О организм, пожалуйста, положи уже наконец конец моим страданиям!

14 мая

16:00

Кир приходит каждый день. Приносит продукты, меняет баллон. Теперь я могу использовать не один, а аж два баллона за день – это связано с тем, что ни черта мои легкие не справляются со своей нагрузкой, хотя врач уже скорректировал мой прием таблеточек.

Мне даже с канюлей стало тяжело дышать. Пугающая неизвестность: когда же сердце решит, что с меня хватит, и остановится?

Ни одного звонка или эсемески от Марка. Как я и думала: сдалась я ему, дурочка с трубочками в носу…

Сердце болит постоянно. То сильнее, то боль притупляется.

16 мая

18:49

Поверить не могу, что это происходит.

Я-то думала, что он кинул меня, а он, оказывается, все это время искал мой адрес. Вот дурачок, мог бы просто позвонить!

Короче, приехал сегодня Марк ко мне домой, а я тут лежу, с открытыми телесами (в доме нужно хоть иногда открывать форточки, а мне так лень), отрезанными волосами почти под корень, так что голова моя напоминает футбольный мяч (я сама срезала почти все пару дней назад, потому что мыть их мне стало очень и очень трудно), с заплывшими глазами, в общем, красота неописуемая. Повезло, что я была на втором этаже, пока он мыл руки, успела приодеться и причесать волосы.

Вот так и произошло его первое столкновение с живой мумией.

Большую часть времени мы просто сидели друг напротив друга и молчали. Ага, видно, у него еще не было опыта разговора с живым покойником… Или, может быть, он просто не привык видеть меня в таком состоянии… Потом разговаривали на нейтральные темы… Он извинился, что долго не появлялся. А я… Ну, что я могла сделать с такими ограниченными способностями? Только позлиться – хотя в глубине души мне плясать хотелось оттого, что он меня, оказывается, не кидал.

Так и сидели… Молчали. Не знаю, о чем он думал. О том, какая я немощная, наверное, даже до соседней комнаты с трудом доползаю. Потом начал расспрашивать про то, что со мной случилось… Ну, я и выдала все с горя…

У меня умерли все родственники.

У меня неизлечимая болезнь, артериальная легочная гипертензия, и прогрессирует она очень быстро, так как никто не хочет взяться и лечить ее.

Мои легкие работают меньше, чем наполовину.

Мне запретили выбираться в город – словом, сказали вести такой образ жизни, какой ведут покойники, чтобы продержаться тут подольше. Не покойникам – мне.

У меня чертовски болит сердце.

(Я даже чуть приспустила рубаху и показала ему исполосованное шрамами от операций тело)

Я жутко бешусь из-за того, что потеряла свою первую и единственную любовь работу не потому, что добровольно ушла с нее, а потому, что иногда даже элементарно не могу дойти до туалета.

Короче, выложила всю правду, даже не знаю зачем. Утаила только то, что умираю.

Мне так надоело держать это все в себе, а тот, кому бы я могла рассказать всю ее раньше и как следует посетовать на жизнь, уже давно пребывает в мире ином. Вот и получается такой горький замкнутый круг во всех смыслах…

Мы настолько заговорились, что я даже не сразу вспомнила глянуть на часы. А как увидела время, то сразу сообщила Марку, что у него остается меньше сорока пяти секунд на то, чтобы выместись из дома и убраться куда подальше, пока Кир не увидел.

(Очевидно, про Кира я ему не сказал, иначе он мог подумать про меня что-то не то).

Он был внизу, обувал ботинки, и я, совершенно неожиданно, громко выкрикнула о том, что собираюсь прийти в парк. К сожалению, я не видела выражения его лица, но спорю, в то мгновенье его мозг пронзила мысль примерно такого содержания: «интересно, а она будет добираться на двух или четырех конечностях?», но Марк добросовестно ее не озвучил. Как бы, понимаете, тут, разрываясь между обычной подростковой жизнью и смертельной болезнью, нужно соблюдать нормы этикета… Бесплатную парковку тебе разрешат, а ты уже сам, как хочешь, доказывай, что она бесплатна именно для тебя.

Он ушел… А я сидела на кровати и пыталась понять, во что же я себя ввязала…

17 мая

10:00

Только что узнала, что первого июня встреча с кардиологом и новые обследования.

Кир, кстати, документы из университета забрал.

Интересно, теперь уже можно считать, что я официально умираю?

20 мая

23:11

Вчера Кир заставил меня проведать могилку тетушки – последний раз я была там в январе. А я, как ни отбрыкивалась, все равно вскоре очутилась на высохшем пустыре с тысячей надгробных плит, поросших в паутине.

Юноша-то наш откуда-то достал инвалидную коляску и потребовал меня усесться в нее. Я бы хотела поспорить, но все равно чувствовала себя не очень после каждодневного приема таблеток, поэтому покорно уселась на холодное брезентовое покрытие.

Мы ехали медленно, отчасти из-за того, что трава и всякий сор забивались в колеса между спиц. Я рассматривала могильные камни. Где-то на середине пути мне попалась черно-белая выгравированная фотография мальчика лет девяти, и подпись: «это была неравная схватка. Покойся с миром».

Неравная схватка… Если отбросить вариант с соперником на ринге, про «неравную схватку» говорила какая-то болезнь, очевидно, достаточно серьезная для того, чтобы отправить своего обладателя в землю.

Мы наконец въехали на территорию тетушки. Ее фотография на памятнике и… скорлупа и обертки конфет по всему периметру.

Я поморщилась.

– Ну что за люди, – Кир принялся собирать мусор в ладонь.

– Нелюди.

– Точно, нелюди, – повторил он так, словно я раскрыла ему вековой секрет, который не удавалось раскрыть даже самым великим гениям. – Кошмар. Это могила или мусорка?!

Кир припарковал меня у входа, а сам сбегал к машине, взял лопату, грабли, мусорный пакет и принялся за работу. Вот так мы и провели последующие два часа, а потом мне стало плохо, и я попросилась домой.

Как только приехала, упала без задних ног на кровать и сразу уснула.

23 мая

10:15

Все эти дни просто лежу и смотрю в потолок, размышляя о тяготах жизни.

В парк, естественно, не ходила.

Марк не звонил.

Грустно…

26 мая

19:05

Он снова заявился ко мне домой, только теперь – по предварительному звонку и с яблочной шарлоткой.

Не Кир – Марк.

Мы сидели, ели пирог, смотрели мультфильмы и шутили, как дети. И мне было так легко. То ли дело Кир: хмурый постоянно, как туча, и иногда даже кажется, что он мне не друг, а нянька. А Марк… Хороший он. Очень хороший.

29 мая

21:34

Сегодня Марк приходил снова. И снова мы болтали, болтали, болтали… Я прямо даже забываю о том, что я, собственно, уже ходячий труп, осталось только дождаться, когда сердце откажет или машина на худой конец переедет.

Ну так вот… Сделала Марк скриннинг, результаты будут первого июня.

– Ого, вот это совпадение, – удивилась я и захихикала, как идиотка. Словно узнать, насколько твой организм еще жив, можно отнести к понятию «романтика».

– А что? – он непонимающе нахмурился.

– У меня встреча с лечащим врачом в этот же день.

– И что там, на встрече, обычно делают?

Я снова улеглась на кровать и стала пялиться на потолок.

– Ну, сначала он беседует с тобой на наличие новых симптомов, потом проводит разные манипуляции. Эхокардиограмму, рентген легких с контрастом… Я уже сделала их так много за последний год жизни, что на меня датчики в магазине пиликают.

Мы покатились со смеху.

Потом Марк спросил:

– И как это, интересно – светиться, как рождественская елка?

Мы снова засмеялись. Какое же у него очешуительное чувство юмора!

Я поймала себя на том, что разглядываю его загорелую кожу и рельефное тело, обтянутое полупрозрачной майкой. Ух ты…

– Хорошо, и что потом?

– Ну-у-у-у-у, – протянула я и пожала плечами. – Он либо корректирует препараты, которые я принимаю, либо оставляет все как есть и назначает следующее плановое обследование.

В воздухе повисла тишина. Марк пялился на меня так, словно у меня вдруг выросло по четыре головы на каждом плече. Потом он все-таки нерешительно произнес:

– То есть – оставляет все как есть?

– Ну, я же сказала, до следующего…

– Нет-нет, – он грубо меня перебил, – я просто не могу понять, действует ли терапия?

Видно было, что он сильно встревожился. А я, дура, кажется, сказала слишком много. Мне нужно было выкручиваться, и как можно скорее, потому что я не собиралась говорить ему о том, что все эти обследования я делаю только для того, чтобы отследить, как скоро я ласты склею, но никак не для борьбы с недугом.

– Ну, видимые улучшения есть, – в итоге сказала я и поспешила сменить тему, потому что это было неправдой.

Мы снова заговорили на нейтральные темы. Но только Марк все оставшееся время как-то… пялился на меня… Словно я обманула его. Хотя так и было… Но Брауну незачем было знать про то, что я умираю.

Все что угодно, но я обязана сохранить эту тайну.

4 июня

17:19

Вот и лето.

Которое может стать для меня последним.

Все произошло первого июня. Все-таки, я не унывала до последнего, пока не получила результаты: сердце на пределе, легкие все такие же дрянные, а железо понижено. Вот и придется мне теперь в дополнение к разноцветным таблеточкам колоть уколы…

Как только Кир и его мопед скрылись за поворотом, я как полоумная бросилась собираться. Мы с Марком договорились посидеть немного в новом французском ресторане, который открылся совсем недавно. Не из-за того, что это круто и престижно, просто больница находилась всего лишь в квартале от него.

Помыла голову, сделала макияж, уложила волосы и прицепила заколку в виде ромашки, одела свое любимое платье в пол – в общем, впервые за пару месяцев стала похожа на человека. К назначенному времени он уже сидел и ждал меня за одном из столиков.

– Привет, – Марк лучисто улыбнулся и помог дотащить кислородный баллон. – Ты прекрасна.

– Спасибо, – ответила я, краснея.

Я заказала себе стакан апельсинового сока и самое постное, что только смогла найти в меню – жульен с курицей. Все-таки, диета… И, хотя я все еще не оправилась от того визита в реанимацию, я решила, что ничего с меня не станется, если я побалую себя один разочек вкусной едой.

Тем временем Браун обрадовал меня отличной новостью: химия действует. Метастазы уменьшились, некоторые и вовсе исчезли, словом, я была очень рада за него, хоть и по-доброму завидовала на подсознательном уровне. Врачи так удивились результату и быстрому регрессу заболевания, что следующую проверку назначили через месяц, двадцать девятого июня. Теперь это число будет ассоциироваться мной как счастливое и несчастливое одновременно.

Потом он спросил, какие «результаты» у меня, и я поняла, что лучше рассказать про все сразу, чем никогда. А кто меня знает, может быть я уже завтра умру, так и не успев ничего сказать!

Мы вышли в липкий вечер на веранду на третьем этаже ресторана. Я облокотилась о перила. Мне даже тяжело дышать стало: не из-за болезни, а потому что очень волновалась. Что он скажет? Больше всего я боялась, что Марк ответит что-то вроде «иди-ка ты лесом, больная-умирающая», и это была единственная причина, по которой я держала втайне то, что я содержусь на паллиативном лечении.

А потом я как-то резко поняла, что он может уйти даже без этого… Моей обязанностью было сообщить ему (не считая того, что я пару дней клялась самой же себе, что фиг кому еще сообщу о том, что умираю), а его обязанностью было отреагировать.

Я набрала в легкие побольше воздуха (на все сорок процентов) и все тихо рассказала…

Потом, когда я закончила, он просто тихо отвернулся и стал смотреть на оживленную трассу, жуя нижнюю губу. Пару минут мы провели в полной тишине, а потом на веранду к нам ввалился пьяный в стельку гуляка, разрушив наше неловкое молчание.

– Почему ты не сказала сразу? – Марк выглядел так обиженно, словно мы были мужем и женой и все это время я скрывала измену.

– Не знаю. Боялась.

Я подняла голову к черному небу, уже ощетинившемуся иголками белых звезд. На глазах выступили слезы. Ну да, вот расплачься еще перед своим объектом обожания, рева-корова…

– Чего же ты боялась, глупая? – Марк в считанные секунды преодолел разделяющее нас расстояние и схватил меня за ледяные руки. – Чего?!

Все. Вот тут-то меня и прорвало.

Не успела я оглянуться, как поймала себя на том, что крепко обнимаю его, уткнувшись в его вечерний костюм, пропитывая его слезами и твердя «прости, прости, прости».

– Можно один вопрос?

– Ну? – он отстранился и серьезно посмотрел на меня.

– Ты же не собираешься бросать меня?

Марк подушечками пальцев нежно вытер мои слезы.

– Конечно нет, Луи.

И, выпрямившись во весь свой рост, поцеловал меня.

6 июня

14:19

Первого июня я узнала, что Марк бросать меня не собирается.

То есть, не как парень девушку, а как человек человека.

Что-то во мне переклинило, тогда, когда мы целовались на веранде, окруженные только гулом машин и прохладой вечера. Я достала телефон и позвонила Киру, сказала, чтобы он не приезжал ко мне на следующее утро. Он сказал: «конечно, Луиза». Но что-то в его интонации было не так, словно он обманывал наивного ребенка…