Город потерянных

Кусок кирпича.

А это могло означать только одно – где-то здесь поблизости находилась какая-то постройка.

Мы бросились вперед, не разбирая дороги, по аккуратно выложенной тропинке из осколков красных пыльных кирпичей, и вскоре на горизонте показался небольшой домик. Мы остановились в растерянности. Дэвид двинулся первым, держа наготове острое мачете, мы потрусили следом.

Он аккуратно толкнул деревянную дверь, и пару соломинок с крыши осыпались ему в волосы. Мы затаили дыхание. Те десять секунд, которые Дэвид провел, всматриваясь в кромешную темноту, показались мне вечностью. Но наконец он открыл дверь шире, приглашая нас войти внутрь, и мы, как трусливые щенки с поджавшими хвостами, впорхнули в эту ветхую конструкцию и встали на дощетчатый пол.

Изнутри он тоже не отличался от окружающего его ландшафта: пару полок, какие-то баночки на них, кровать, стол. Кир сразу уложил Соньку на мягкую кровать и укрыл одеялом, присев рядом.

– Аза! – Дэвид махнул рукой, и я в мгновение ока оказалась рядом с ним. – Тут какая-то записка.

Он указал на смятый клочок бумаги, лежащий на дубовом столе. Я в нерешительности сгребла его к себе в руки, вглядываясь в криво нацарапанные буквы.

Этот почерк я узнала сразу.

Уна.

Молю тумана, чтобы вы были живы к этому моменту. Здесь есть продукты на первое время, лекарства, – в скобках были загадочные названия, которых я раньше не слышала – сакма, кедровая настойка, фуроцилл, – надеюсь, они вам помогут. Если вы утеряли карту, ее копия висит на стене за одеялом. Я нацарапала таких около дюжины. Не повторяйте моих ошибок.

Уна.

Мы с Дэвидом переглянулись, чувствуя, как наши сердца начинают неистово биться по направлению к одной из стен, завешанной толстым одеялом. Я ринулась к ней, спотыкаясь о собственные ноги, как неумелый ребенок, который только учится ходить. Кир, поняв, что что-то здесь не так, опередил меня и рывком сдернул одеяло.

На стене, под толстым слоем пыли, висел большой исписанный лист бумаги.

– О боги! – Кир закрыл руками рот. – Неужели это…

– ДА!!! – радостно выпалила я, срывая карту. – НЕ МОЖЕТ БЫТЬ НЕТ ТЕБЕ НЕ КАЖЕТСЯ ДА Я НЕ ВЕРЮ КАРТА КАРТА КИР ДЭВИД КАРТА Я ЗНАЛА!!!

И хотя я прокричала все это на едином дыхании, парни, похоже, кое-как поняли меня и ударили друг друга кулаком в кулак в знак победы. Сонька заворочалась и что-то тихо простонала. Я вспомнила, что где-то здесь, по предписанию Уны, должна быть аптечка, и мы с Дэвидом, как ищейки, принялись выдвигать всевозможные ящички в поисках энного предмета.

Я обшарила уже две полки, как вдруг Дэвид, стоящий сзади и внимательно изучающий содержимое комода, отборно выругался, отдернув руку от ящика.

– Что случилось? – я пересекла разделяющее нас расстояние и заглянула внутрь.

Ох, лучше бы я этого не делала…

Там лежали странные предметы.

Законсервированные в нелепых позах в банках с каким-то раствором, с торчащими из неподвижного тельца трубками, выходящими из крышки. Выглядели они так, словно их несколько раз переехал грузовик, и потом сердобольная душа, нашедшая их ошметки, все-таки сжалилась, и собрала их по частям в одно целое.

И тут я догадалась.

Это были чьи-то зародыши.

И, похоже, они совсем не принадлежали человеческим зародышам, потому что у некоторых их них росло по четыре-пять рук, а у одного, самого крупного и еле помещающегося в тесной банке, из живота выходила обезображенная, словно в агонии, морда.

– За все свои восемь лет я встречаю такое впервые, – Дэвид захлопнул комод, часто дыша. – О господи. Все-таки у Уны Гаррисон была своя темная сторона.

Мне захотелось убежать от этих обезображенных телец куда подальше, но я переборола свой страх и снова приоткрыла ящичек.

– Возможно, они были нужны ей для того, чтобы готовить какие-нибудь снадобья. – Выдохнула я. К горлу подступил ком. – Но откуда она их брала?

Мой мозг отчетливо вырисовал картину того, как милая с виду стюардесса держит в одной из рук ножик и, режа им свою беременную добычу, изымает из ее живота полуживой плод…

Я захлопнула комод снова. Попыталась унять бешено бьющееся сердце. Легкие, которые почему-то решили, что воздуха в этой комнатушке стало резко недостаточно, потребовали новую порцию кислорода.

– И что мы будем делать?

Дэвид почесал затылок:

– Не трогать. Достаточно с меня этих ужасов.

Как можно было верить этой Уне, если буквально несколько минут назад она продемонстрировала весь свой характер в виде бальзамированных зародышей в банках, словно это было каким-то гербарием. Конечно, гербарием – только не из веточек и трав, а из самой настоящей обезображенной плоти. Столько времени ее писаки вели нас, а теперь…

Я не выдержала и сказала, что выйду подышать воздухом. А потом, вылетая в дверь, резко ее захлопнула и уселась на трухлявые ступеньки на крыльце.

Дэвид подошел попозже. Он постоял, вглядываясь в бесконечное поле, а потом сел рядом, приобняв меня.

– Аза Джонсон. – Он пристально посмотрел на меня. Я дернулась:

– Мне все страшнее и страшнее находиться здесь.

–Вот и мы, не отводи взгляд. Мы – воины, ты нам совсем не рад? Мы – воины, что строили этот град из пыли.

– Что? – я обернулась к нему.

–Слова из песни, – он кивнул. – Нужно надеяться, Аза. К сожалению, люди не всемогущи, но они очень хитры и изобретательны, так что смекалка и надежда – это все, на что мы способны в данный момент.

Он позволил прижаться к себе, и я положила свою голову ему на грудь. От этого стало удивительно легче. Интересно, это обозначает, что мы можем считаться парой?

– Когда мы попадем в Каролину, хоть это и звучит бредово, мы сможем прогуляться по моим родным местам? – спросил он. – Когда я был маленький, я часто гулял в парке Маршалл в Шарлотте. Это было наше любимое место с Эмили.

Я вспомнила, как гуляла там с Сонькой и Киром, когда мы тоже были мелкими засранцами. Тогда Кир спер с клумбы кучу лилий, и нам втроем пришлось отдать все свои сбережения в виде двести пятьдесят баксов в качестве штрафа.

– Конечно, – мне захотелось дотянуться до него и поцеловать. – Конечно, Дэвид.

ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ. А что? У тебя уже совсем крышу снесло! Опомнись, разуй свои глаза!!! О господи, Вторая Я, что тебе опять не нравится в нем? Честно? ВСЕ! Так предсказуемо. Я советую не доверять ему. Это почему же? Потому что, во-первых, он целоваться не умеет – и откусит тебе язык или губу, – а во-вторых, – он ОЧЕНЬ странный тип даже для Слипстоуна. Закрой пасть. Когда он откусит тебе губу, не говори, что виновата я. С презрением, не твоя Аза Джонсон.

– Нам нужно еще пару дней, – прошептала я. – Посмотреть, как поведет себя Сонькин организм. Нам нужно хорошенько выспаться и внимательно изучить карту, прежде чем идти дальше.

Дэвид кивнул:

– И понять, что хотела сказать Уна этими вот… неважно чем.

С этими словами он прижал меня к себе, и, уставившись вдаль, легкими движениями стал поглаживать мои волосы.

***

Мы все втроем уснули на полу, что называется, штабелями – тесно прижавшись друг к другу, укрывшись одним-единственным оставшимся одеялом, и три раза поклявшись на мизинчиках, что будем следить за Сонькой всю ночь. Для этого я еще накануне вечером-таки раскопала все лекарства, и, внимательно их изучив, поставила на стол на случай нового приступа девушки.

Правда, мы надеялись, что его не будет.

Но он случился.

Мы все втроем буквально попрыгали со своих спальных мест, когда по комнатушке разнесся дикий крик, заставивший зашевелиться все наши волосы на теле. Кир головой впечатался в полку, и она с ужасным грохотом свалила на него все свое содержимое.

– ДЕРЖИТЕ ЕЕ! – Дэвид метнулся к комоду с лекарствами. – ИНАЧЕ ОНА СВАЛИТ ЧТО-НИБУДЬ И УГРОБИТ САМУ СЕБЯ!

Мы с Киром схватили ее за руки и ноги. Это чем-то напоминало сеанс экзорцизма. Сонька подпрыгивала на кровати, как мячик, ее глаза закатились вверх, рот открылся в немом крике. С уголка рта текла слюна. Кажется, нам следовало молиться, что все обойдется, но мы были настолько напуганы, что просто прижимали ее руки и ноги к прогнувшейся кровати и смотрели друг на друга осоловелым взглядом.

– Откройте ей рот! – убедившись, что ее рот достаточно открыт, Дэвид вылил туда странную вязкую смесь.

Сонька пару раз вздохнула. Еще раз подпрыгнула на кровати, и, закашлявшись, часто-часто заморгала. Ее рассеянный взгляд заскользил по потолку, по стенам, по полкам с книгами, и в скором времени остановился на Кире…

– Кир… – Она снова закашлялась. Я дотянулась до керосиновой лампы и зажгла ее спичкой, которую нашла еще днем, и ее мягкий свет озарил одновременно дикое, блаженное и грустное лицо Кира.

– Сонька, – он потянулся к ней и прижал к себе. – О боже, Сонька… О боже! О боже! Сонька… Сонька, не верю! Помогло!

Мы с Дэвидом переглянулись. Никто не решался сказать ему, что это лекарство не помогло, а лишь облегчило состояние девушки.

Мое сердце сжалось, когда я уловила отрешенный взгляд Соньки. Еще пару дней назад она верила, что все обойдется, верила, что скоро увидится с родней, пусть ее мать пропала. Но теперь она понимала, что это конец. Что до дома ей попросту не добраться, как бы она не хотела этого.

– Кир, – она аккуратно приобняла его, сидя на кровати, – мне так больно. Смотри.

Она отодвинулась, и мы увидели мокрую черную лужу под ней. Сначала я подумала, что ее мочевой пузырь немного обалдел во время приступа, но потом, внимательно присмотревшись, я поняла, что эта вязкая черная жидкость течет прямо из-под забинтованной раны.

Кир аккуратно приподнял повязку и тотчас отдернул руку.

– НЕТ! – выкрикнула я.

Да.

То, чего мы так боялись, случилось. Рана сильно гноилась, из нее струйкой лилась черная жидкость, засохшая кровь корками отслаивалась по всему периметру. По краям ползали небольшие белые личинки. Не думала, что мне придется видеть свою же собственную разлагающуюся подругу… Это выглядело ужасно, если не считать того факта, что мы стали потихоньку привыкать к новым «сюрпризам».

– Похоже, это копье было обработано в каком-то яде, – пробормотал Дэвид, отворачиваясь. – Она буквально разлагается живьем.

По лицу Кира я увидела, что он хочет залепить Дэвиду смачную пощечину, ведь он говорит такие вещи в присутствии Родригез, но не успел: его скрутило и вывернуло прямо на пол остатками еды.

Сонька застонала, сжавшись. Мне пришлось взять заживляющую мазь и начать намазывать ее вокруг гноящейся раны, морщась от отвращения.

– Похоже, эта дрянь потихоньку разъедает ее буквально изнутри… – прошептал парень. – И…

Уловив испепеляющий взгляд зеленого Кира, он примолк. Махнув рукой, Дэвид показал на дверь, и мы с ним вышли на крыльцо, дожидаясь Кира.

Когда Кир пришел, Дэвид заехал ему прямо в лоб:

– Она скоро умрет.

– Я знаю, – огрызнулся парень, хотя это, похоже, стало для него роковой новостью. – Я знаю.

– Это горько, – он попытался положить свою руку ему на плечо в знак ободрения, но Кир отшатнулся:

– Не нужно меня утешать! Оставьте меня в покое! Вообще! – он резко развел руками. – ОСТАВЬТЕ МЕНЯ!!!

И с этими словами влетел обратно в дом, громко хлопнув дверью.

Мы с Дэвидом стояли на крыльце, глядя на мерцающие в небе звезды, и каждый думал о своем. Очевидно, Дэвида никак не волновала смерть Соньки, ведь она ему, считай, была незнакомым человеком, также, как Кир и я. Мое сердце буквально обливалось кровью, и от мысли, что я снова увижу ее мучительный приступ, по моему телу пробегала волна страха.

Когда рыдания из-за стены немного сбавили свой темп, Дэвид шепнул:

– Что делать?

– Я даже не знаю. Я даже не знаю, о, Дэвид, как это больно…

– Больнее всего – ей, – со вздохом заметил он. – Кажется, она не рада, что еще жива.

Спустя пару минут Кир разрыдался с утроенной силой.

– И что ты предлагаешь? – я нахмурилась.

– Аза, как бы это дико не звучало, но вскоре она сама захочет умереть. Она уже поняла, что это конец, Аза, и удерживать ее тут – полный эгоизм. Я надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю.

Мне показалось, что меня окатили холодной водой.

– Ты уверен? – я пристально посмотрела на него.

Он ничего не ответил.

Утром мы вывели Соньку на улицу.

Впервые мне приходилось обращаться с подругой как с ценной реликвией. Мы знали, что этот выход на свежий воздух, скорее всего, последний. Кир нес ее на руках. Я поспевала сзади и тащила ворох «лекарств», чтобы, если ее ударит новый приступ, успеть помочь, или хотя бы облегчить боль.

Очевидно, Кир уже понял, что Сонька не доживет до Каролины, и теперь он нес ее и смотрел на нее так, как смотрят на покойника в открытом гробу. Он понимал, что ее очередной вздох может стать последним, понимал, что, только влюбившись, он скоро потеряет свою возлюбленную.

В любом случае, мы решили дать им насладиться друг другом в последний миг Сонькиной жизни, наполненной болью и страданиями.

Мы отошли на пару ярдов от дома, на небольшой холм, и Кир, который все это время ходил угрюмый, попросил оставить лекарства и уйти. Соньку он мягко опустил на траву. Не отходя от девушки, он принялся что-то тихо ей шептать, поглаживая по ее шоколадным волосам рукой.

Я зашла в дом и застала Дэвида, внимательно изучающего карту.

– В общем, – он отложил сей нехитрый предмет и вздохнул. – Я так понял, нам придется переплыть через впадину. Она подписана неразборчивыми каракулями, и, если считать буквально одну неправильную букву, то оно переводится как «Чудовищный омут». Интересно, Уна сама придумала это название?

– А какое второе толкование? – я присела рядом, разглядывая сморщенную карту.

– «Умершие глаза». Странно, не находишь?

– Тогда я больше склоняюсь к первому варианту.

Он занес вверх указательный палец и с видом бывалого профессора произнес:

– Но, насколько я понимаю, чудовищ не существует.

– Об акулах тебе тоже неизвестно? – скептически спросила я.

– Известно, конечно же. – Он усмехнулся.

– Ты не встречал еще каких-нибудь записок?

Он покачал головой:

– Нет.

Мы принялись изучать карту дальше, вперив туда свои взгляды.

Действительно, в нашем пути лежала задача переплыть через впадину. Но было еще кое-что – ее пересекал остров, по которому мы могли бы ее просто-напросто миновать. Он представлял из себя небольшой рваный клочок суши с минимальной растительностью, по краям которого была очерчена строгая линия, обозначающая отмель. Мой взгляд невольно упал на самый дальний угол карты с надписью «Большая земля», и мой мозг понял, что плыть нам до нее нужно будет долго.

Краем глаза я заметила, что взгляд Дэвида сменился на испуганный и затравленный одновременно.

– Что случилось? – я крепко сжала его руку.

– Да я тут так подумал… – Он передернул плечами, как будто ему мешало что-то сзади. – А что, если там правда обитают какие-нибудь монстры? Ну, знаешь, типа этих… э-э, умерших глаз? Будет не круто, если нас на полпути заглотит какой-нибудь огромный тип.

– Да брось, – я обняла его. – Составитель этой карты выбирал странные, как он сам, имена для каждого клочка. Поэтому ничего страшного, я надеюсь, не будет.

Я снова положила свою голову ему на плечо, и он снова обнял меня и улыбнулся своей грустной улыбкой. Так мы бы и сидели сколько влезло, но внезапный вскрик, донесшийся с улицы, заставил нас подскочить на месте и, обгоняя друг друга, броситься на звук.

Не сейчас, пожалуйста.

Прошу, не сейчас.

Сонька, умоляю тебя.

Мы успели схватить лекарства, спрыгнули с ветхих ступенек, перебирая ногами так часто, что вполне бы сгодились за призеров олимпийских игр. Вдалеке показалась сгорбленная фигура Кира. У меня екнуло в груди.

Прошу, только не сегодня.

Сонька, умоляю тебя.

Только не сегодня.

– КИР! – Дэвид помахал рукой, но он никак не отреагировал на его окрик. – КИР! МЫ УЖЕ БЕЖИМ!

Мы припустили с утроенной силой. Упали на колени перед Киром и лежащей на земле Сонькой. К моему горлу подступил ком, когда Дэвид мерил пульс у девушки и прислушивался к ее сердцебиению.

Я надеялась, что она еще жива, но, когда парень медленно отстранился от нее и так же медленно покачал головой, я закричала.

– НЕТ!!! – Кир сгреб ее в охапку, судорожно тряся. – НЕТ! НЕТ!!! НЕЕЕЕЕТ!!!

Я почувствовала, как мой мозг отделился от тела, как это всегда бывало при трагичных ситуациях, и стал наблюдать всю эту процессию со стороны. Вот Дэвид сидит чуть поодаль. И вот мы с Киром – рвем на себе волосы и вопим на всю округу: нет нетсонька немогланокак такчтожеэтоза напастьтотакая. Кир трясет ее за плечи, слегка бьет по щекам, ежесекундно прижимается к ее груди, чтобы проверить, не задышала ли она. Потом прибегает к крайним мерам.

Искусственное дыхание.

Массаж сердца.

Не помогает.

Сердце Соньки остановилось навсегда.

Поняв, что теперь что-то сделать совершенно бесполезно, он откинулся назад и, въевшись ногтями в лицо, истошно закричал. Его лицо налилось гранатовым оттенком, руки задрожали. Он попытался выдавить себе глаза (по крайней мере, он начал пытаться совершить это), но Дэвид, подоспевший к нему, схватил его руки и завел за спину.

– НЕТ!! – орал Кир. – ОТПУСТИ МЕНЯ!! ОТПУСТИ МЕНЯ, ЧЕРТОВО ОТРОДЬЕ!!! Я НЕ МОГУ БЕЗ СОНЬКИ!!! НЕЕЕЕЕЕЕТ!!! СОНЬКА!!! ОТПУСТИ!! ОТПУСТИ МЕНЯ!!!

Но он не отпустил Кира, лишь сильнее сжал его руки, уставившись на бездыханное тело моей подруги, которое стало постепенно холодеть и бледнеть.

Я разрыдалась.

11

Мы похоронили ее.

Дэвид отыскал лопату в небольшой пристройке у дома, вырыл в сырой земле могилку, и мы вместе погрузили туда еще теплое тело Соньки. Каждый простился с ней. Дэвид – так, за компанию, чтобы не выделяться у нас в глазах и не третировать Кира, которому эта утрата далась особенно тяжело.

Я вспомнила все наши радостные и не очень моменты с Сонькой. Как она подсунула кнопку учителю французского, мистеру Дьюпону, когда он хорошенько отчитал меня за грязь в тетрадке. Как я заступалась за нее перед ее «подругами». Как мы коротали вечера за попкорном и просмотром «топ-модель по-американски», воображая себя понравившимися участницами.

Вся наша совместная жизнь пронеслась у меня перед глазами за каких-то пару секунд, пока Дэвид закапывал ее тело, загаженное рвотными массами, кровью и сырой землей. Я и подумать не могла, что она встретит свою смерть в никому не известном городе, которого нету даже на карте. Мало того, я даже не могла вообразить, что ее смерть будет такой мучительной.

И вот мы стоим у зарытой могилы и воткнутой в нее креста из двух деревяшек, криво налепленных друг на друга. Кир сидит впереди и пропитывает землю своими слезами, мы с Дэвидом стоим поодаль.

Кажется, мой мозг еще не окончательно понял, что я больше никогда не увижу Соньку. Я уже не помнила, когда последний раз сказала ей «я тебя люблю», но то, что я не скажу ей это больше никогда, дошло дом меня только минут через пятнадцать.

И понеслось…

Беспощадные морские волны бросали меня и Кира на острые камни, наслаждаясь, как их вода медленно окрашивается в темно-бордовый цвет. Соленая вода затекала в открытые раны, они щипали, доставляя нам неимоверную боль. Море то забирало нас под воду, то снова, с утроенной яростью, бросало на острые глыбы, целясь прямо в сердце.

Кир рвал на себе волосы, до крови кусал костяшки пальцев и проклинал всех богов, чьи имена он только сумел вспомнить. Я стояла неподвижно. Слезы сами катились по щекам, насквозь пропитывая ткань худи и футболки.

Соньки больше нет.

И снова боль… Тупая и ноющая, где-то в глубине сердца, заставляющая подкашиваться ноги и терять над собой контроль…

Я не выдержала и, прижавшись к Дэвиду, разревелась.

На мое удивление, он не оттолкнул меня, лишь сильнее приобнял, поглаживая мои волосы.

Когда волна моего бессилия немного стихла, он вздохнул.

– Волны кидают вас об острые камни, потом снова уносят вглубь, потом снова кидают, потом снова уносят…

Я отодвинулась от него:

– Что?

– Мне знакомо это чувство, – он закрыл глаза, очевидно, предаваясь воспоминаниям об Эмили. – Я знаю, что ты сейчас испытываешь. Надеюсь, ваша Сонька найдет себе достойное пристанище здесь.

Я ничего не ответила.

А потом заморосил кислотный дождь.

Он падал на нас, обжигая открытые участки кожи и разъедая в нашей одежде дырки. Спустя пару минут все мое тело саднило и ныло, но я не обращала на это внимание как на должное, потому что горе стояло пострашнее какой-то дурацкой кислоты.

– Самый быстрый способ перестать думать о Соньке, – Дэвид замолчал. Перешел на шепот, очевидно, боясь, что Кир услышит его и озвереет еще сильнее. – Это забыть ее. Там ей легче.

– Говоришь это так, будто ты в этом уверен, – шмыгнул носом Кир, все-таки услышавший его предложение.

– Я в этом уверен. – Он вздохнул. – Там ей легче.

И мы стояли под кислотным дождем, чувствуя, как нашу кожу потихоньку обжигают ядовитые примеси в каплях воды, оплакивая потерю, не говоря больше ни слова.

Мы стояли, и каждый из думал о чем-то своем, вспоминая Соньку.

Мы надеялись, что там ей будет легче.

Мы легли спать поздно ночью, но сон никак не лез мне в сознание. Поэтому я лежала на прогнувшейся кровати, на которой буквально день назад лежала Сонька, и пыталась привести свои мысли в полный порядок. До меня наконец-то дошел смысл слов призрака, который разбудил меня той роковой ночью. «Она» – это Сонька, «скоро» – ее смерть.

Она подходит ко мне и прижимает к себе, мы обнимаемся, я слышу стук ее сердца. И она говорит мне: «я жива, зачем ты закопала меня, Аза», и я просыпаюсь с криками и в поту.

Почему же я уделяла так мало времени Соньке?

Последние пару дней мы общались не как подруги детства, а как напарницы, причем люто ненавидящие друг друга – коротко, обрывками фраз, мимолетно.

А она все прижимает меня к себе и плачет: «Аза, Аза Джонсон, зачем ты закопала меня?». Я пытаюсь ей сказать, что она умерла, но она не слышит меня. Ее слезы пропитывают мою майку, и она повторяет и повторяет одну-единственную фразу.

Я не сомкнула глаз за эту ночь ни разу. В конце концов, поняв, что эта ночь для меня обернется круглой бессонницей, я аккуратно покралась через спящих на полу парней, и, выходя на крыльцо, села на ступени. Прохладный воздух тотчас облепил меня со всех сторон, ветер взъерошил немытые волосы. Королевство за теплый душ и новое белье – мелькнула в голове мысль.

Мне не представлялось возможным описывать Богу все то, что творилось у меня в голове, и поэтому я просто стала отковыривать ногтями облупившуюся краску с перил. Если бы я попыталась, я не смогла описать даже бы и половины боли, которая была в моем сердце тогда. Раз уж Соньки не стало, завтра нам предстояло снова возобновить свой путь, чтобы как можно быстрее вернуться в Шарлотт и закончить этот долбаный сумасшедший квест.

Но я даже не представляла, как мы справимся без того, кто подал нам такую огромную надежду…

***

– Шесть пачек сока хватит?

Кир хмурым взглядом окинул Дэвида, и возвращаясь к собиранию продуктов и вещей в дорогу, на пальцах показал число семь.

Похоже, не одна я не спала всю ночь.

Кир не спал, но, когда я ушла, он, вероятнее всего, снова ударился в тихий плач. Это подтверждали и его затравленное выражение лица, и огромные синяки под его глазами, вполне сходными с синяками глубокого алкоголика. Мы собирали вещи молча, тщательно взвешивая каждый грамм и прикидывая в мозгу, сколько мы еще сможем унести. Я не раз возвращалась к замурованным в банки зародышам, но парни всячески отодвигали меня от заветного комода и заставляли собирать вещи дальше.

В конце концов, я сдалась.

Мы вышли из дома тогда, когда время перевалило примерно за десять часов утра. С каждым шагом ветхая конструкция, буквально спасшая нас от смерти, все отдалялась и отдалялась, становилась дальше и исчезала за горизонтом.

Мы прошли мимо могилки Соньки. Кислотный дождь, который шел ночью, прилично разъел накренившийся набок крест, и теперь создавалось ощущение, что его обгрызли сотни маленьких острых зубок. Я не сдержалась и, пока ребята углублялись в лесополосу, подошла к кресту.

– Я люблю тебя, – прошептала я. Сделала паузу. – Я люблю тебя Сонька. Прости, что не говорила тебе это раньше. Прости меня, если ты… еще в силах это сделать… – Отвязала из своего худи одну из завязок и аккуратно повязала на основание креста. – Обещаю, мы доберемся до Шарлотт. Я люблю тебя, моя Сонька.