Двадцатые годы

От редактора

«Я зову на помощь – все видят штурм»

Соне Князевой не повезло родиться в эпоху ломки культурных кодов, когда сама языковая стихия перенасыщена новыми смысла- ми и иноязычными вкраплениями, зачастую не означающими ничего, кроме слепого неу- клюжего перевода существующих понятий. Сама она при этом – представитель «растерян- ного поколения», бегущего от консервативных норм прошлого, но зачастую прибегающих в пугающее ничто, в еще не сформированное новое. Не случаен выбор имени книги: «Двад- цатые годы». Это и описание времени, и отсылка к возрасту поэта.

Им, сегодняшним, кажется, еще труднее, чем рок-тусовке предыдущих поколений, во многом выросшей из западной протестной молодежной культуры: тем хотя бы было на что опереться.

давай угоним трамвай

и подорвём планету.

нам нужно решительно

что-то делать,

ведь на подходе май, – пишет Князева в одном из своих самых ярких стихов.

Про рок-тусовку я упомянула не случайно – Соня Князева неуловимо напоминает Янку Дягилеву: их поэтический язык, строй стихов совершенно различен, однако темперамент, страсть, сила высказывания почти идентичны. Как и без- надежный поиск себя, своего места в мире, от- чаянно не соответствующем представлениям об идеале. А главное – потребность в любви, требование этой любви от Бога ли, людей ли… Иногда стихи Князевой – даже не горький призыв Янки, а яростный вопль Дженис Джоплин или юного Маяковского:

…к чему мне твои любёночки?

мне бы дали любяща,

распластавши во всю кровать,

то и оно тоже, ручаюсь,

меня одну, крохотную,

не будет полностью покрывать.

Князева пока еще не освоилась в мире, где, кажется, рушатся все понятия о добре и зле. В этом мире не очень ясно, каких из библейских истин следует придерживаться, чему отдать предпочтение – Богу или человеку. Но инстинкт подлинного поэта ищет, не переставая, смысла и порядка, веры и милосердия, не изуродован- ных ни старым сектантством, ни новым.

скоропостижно родившись

не знаешь теперь – куда.

бог строит тебе множество

баррикад.

бог целует тебя,

говорит – давай.

но чего давать?

Я вижу в молодом поэте огромный потенциал. Ей, пожалуй, необходимы поэтические семинары, которые, кстати, могут и погубить зарождающиеся ростки нового, но в случае Князевой скорее разовьют, потому что в ней есть правильное упрямство и достаточно сил, что- бы отстоять собственный взгляд на мир. В ней нет подражательности, присущей начинающим: ее любимый Бродский не ночевал в ее стихах, разве что в единственной метафоре про глаза цвета паленой водки – бессознательная отсылка к «Любовной песне Иванова». Зато есть в ней доля здоровой иронии по отношению к себе, чего зачастую так не хватает молодым поэтам.

пересекай наискось площади,

разрезай их воздух бескомпромиссно.

будто площадь – стекло,

а ты – молодой алмаз,

из которого ничего другого

не вышло.

Я очень надеюсь, что со временем из «молодого алмаза» сумеет выйти бриллиант, который займет свое место в современной поэзии. Каждому времени – свои поэты.

О. Родионова

Сбегать из города

***

скоропостижно родившись,

не знаешь теперь – куда.

бог строит тебе множество баррикад.

бог целует тебя, говорит – давай.

но чего давать? кучу ошибок,

исписанных черновиков?

бог проглядел,

а был ли с тобою бог?

доволен ли он, что ты ничего не чувствуешь?

бога спасает

только

его отсутствие.

***

забегая в метро на Маркса,

не нашла себе места (в вагоне ли?),

прислонившись к «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ»,

попрощалась со станцией ладонью.

устремляясь в тоннель под Sting’a,

параллельно и внутрь сознания,

ощущаю себя пластинкой

неизвестного

года

издания.

***

мы здесь цинично обсуждали Ницше,

с той девочкой с глазами васильков,

она всё так же презирает принцев:

«провинция – любовь без дураков».

мне здесь поэт в спортивках-адидасах

готовил ужин, как была в гостях.

он говорил, что жизнь – она напрасна,

что я красивая, мне многое простят.

а я не знаю, сколько здесь пробуду,

и сколько реплик здесь осталось мне.

я город Б люблю, и помнить буду

с приятным горем счастье этих дней.

***

неделя до вылета

в город извечных туч,

изувеченных куч

поэтов, художников,

гитаристов,

выпивающих в районе Думской

по триста,

не знающих, для чего

рисуют картины,

пишут свои стишата,

вроде и надо,

а вроде это не дело.

вроде не этого бы хотела мама.

(мам, ты хотела,

чтоб я была поэтом?)

чтобы в час ночи срывалась, спасая новых.

чтоб под глазами чернь, будто мазут.

чтобы в заметках нервозно писала слово,

которое, если забыть, будто бы украдут.

вряд ли хотела,

но вышло дитя-оплошность.

ложных надежд совокупность

и нервяков.

мам, понимаешь,

моя основная сложность

в том, что я каждому

буду писать про любовь –

и буду права,

ведь искренне буду верить,

и ветер будет путаться в волосах,

когда на Думской в марте или апреле

буду шататься и всё воспевать в стихах.

***

я не видела Питер

ни разу таким солнечным,

и Нева не была

ни разу настолько синей.

этот город всегда

был во мне осколком,

но сегодня я для него

недостаточно сильная.

он не встретил холодом,

не встретил своими ветрами,

но тело стынет,

хоть и в груди пожар.

я иду по улицам,

ищу бога между церквями,

чтобы узнать,

зачем он меня звал.

***

погрязнуть и скучать.

достать чернил и плакать.

(тут Пастернак отвесит реверанс).

когда доеду до метро Парнас

за мной увяжется хроническая слякоть

и заберётся на мою кровать.

скучать и грязнуть,

грязнуть и скучать –

такая поэтическая доля.

но если нежность обернулась болью,

пора стихами заплевать тетрадь,

а значит, жизнь не будет слишком праздной.

достать чернил, реветь,

реветь и доставать чернила.

пытаться написать стихи другим.

но у прохожих всех глаза твои.

они проходят рядом, но всё мимо,

а лучше б мимо ты или апрель.

***

когда-нибудь,

предав свою мечту

о коммуналке

с люстрой, как в театре,

я прошлые стихи прочту,

и не найду в словах

ни капли правды.

***

И.Б.

пока есть куда выходить подышать океаном,

кажется, смысл ещё остаётся

перебинтовывать свежие раны

на руках, с которых спадают кольца.

и может, любови больше не любят финики

и больше не чиркают что-то в блокнотиках.

остаётся идея писать лирику,

даже если полмира против.

впереди, если есть полчаса в запасе,

можно с плеч скидывать груз.

закаты в партере всегда прекрасны,

особенно там, куда не вернусь.

время запомнит своё бесправие,

я запомню твое лицо.

есть в Петербурге площадь Восстания,

а в Барнауле – только Павших бойцов.

***

в зелёных видеть

отчётливо карие.

сбегать из города,

где не ходят даже трамваи.

четыре года хоронить память,

чтобы потом

в первый день лета

стоять, выпекать блины.

и, в общем-то, в этом

нету ничьей вины –

глупо кого-то ругать,

если точно его любил.

но как объяснить

это

больному сознанию?

я не знаю,

как объяснить,

что человек был,

и теперь о нём –

только в прошедшем времени.

***

Барнаул, Рубцовск,

Славгород, Бийск –

какая разница:

сталинки, новострой,

если выезд из –

только самоубийство.

разве важно,

что вывеска не горит.

разве важно,

что кончилось Докучаево.

если все по итогу –

гранит, даже если любовь отчаянная.

***

данила,

мы вроде решили, в чём сила.

но где же её искать?

понимаешь, данила,

мне некуда возвращаться.

я знаю, какое мерило

родного дома –

у меня его точно нет.

ни на карте, ни в памяти

нет моего угла.

повторяю, как мантру,

короткое слово «дом»,

и оно превращается в бред.

я выворачиваю себя до сути

и мякоти,

а во мне тепла,

всего-то на пару дней.

***

маленькой соне

больше нечем гордиться,

всё реже-то и для взрослой

случаются поводы.

оказалось, жизнь

не богата на репетиции,

но не факт, что уедешь,

если случатся проводы.

***

откуда, скажи, тебе знать

падение это

или полёт?

ты просто

в открытом пространстве –

оно

никуда

не ведёт.

***

я надеюсь, что стены района родного,

будут помнить эти строки нескладные

и где-то внутри двора проходного,

ими станут исписаны все парадные.

я надеюсь остаться всегда простой –

зачем по-иному себя вести?

я надеюсь, уйти молодой,

где-то после восьмидесяти.

***

давай угоним трамвай

и подорвём планету.

нам нужно решительно

что-то делать,

ведь на подходе май.

давай украдём

у ментов аргументы,

и будем пугать людей.

за руки будем

держаться крепко,

и улетим в Сидней.

небо нравится?

можно небо

в карманы себе сложить,

делай, что хочешь –

это последняя

наша с тобою жизнь.

Кроме тебя

***

там,

на краю земли,

где растут маки

цвета кровавых сгустков,

существуют только любовь

и ты,

а это и есть

подлинное искусство.

***

любому поэту –

терни и звёзды.

лиличку и берёзы.

свечи. огарки.

парки.

ресторанные

незнакомки.

каморки за актовым.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.