Методология психотехники. Предвосхищение. Эволюция. Труд. Избранные психологические труды. Том 1

В первую очередь, надлежит разграничивать перенос, выражающийся в умении прилагать добытые навыки и умения в новой ситуации, от переноса, выражающегося в умении лучше выполнять новую деятельность (или лучше овладевать ею), требующую подчас иных, в сравнении с первоначальной, навыков и умений.

В наших исследованиях мы пытаемся проследить многообразные виды переноса: как те, в которых испытуемым после упражнения приходится переключаться на новую ситуацию, так и те, в которых им приходится переходить к другой форме деятельности. Мы вправе при этом допустить, что разные виды переноса обладают различной психологической ценностью. По-видимому, наиболее ценным с точки зрения развития психологических функций видом переноса будет тот, в котором процессы обобщения приобретают наибольшую силу и диапазон распространения на новые сферы трудового опыта и способны реализоваться в новых деятельностях. Какие же виды переноса упражнения надо различать?

Нам представляется, что процессы обобщения или генерализации, наблюдаемые при упражнении в различных условиях, далеко не однозначны. По-видимому, здесь возможны следующие случаи.

а) Общность материала. Отсюда – облегченное узнавание некоторых уже бывших в прежнем опыте признаков. Например, встречающиеся в новой деятельности цвета, формы, размеры, детали, конструктивные особенности и т. п. воссоздают привычные формы их восприятия и оценки в силу тождественности или близости материала. Это наименее ценный вид переноса (мы сказали бы, «мнимый перенос»).

б) Общность форм активности. Отсюда – использование уже освоенных приемов действия. Например, длительная тренировка функции восприятия или наблюдательности, направленных на различение мало отличающихся друг от друга оттенков цвета, переносится на различение мало отличающихся друг от друга форм или размеров. Существование такой формы переноса не доказано, хотя есть ряд фактов, свидетельствующих о возможности такого переноса.

в) Общность установок. Этот случай примыкает ко второму с той лишь разницей, что на новую деятельность переносится не столько действие, сколько приобретенная в прежней деятельности установка: например, установка на скорость, установка на точность, установка на определенный тип внимания и т. д. Наша задача – экспериментально выявить возможность существования этой формы переноса.

г) Общность процессов мышления. Отсюда – применение в новой деятельности выработанных в процессе упражнения приемов мышления: например, аналитического мышления, синтетического мышления, мышления образами, абстрактного мышления и т. д.

д) Использование в новой деятельности «побочного продукта», полученного в результате упражнения в другой деятельности, например, использование сноровки, физической силы, умения пользоваться каким-либо инструментом и т. д.

Таким образом, мы видим, что явление переноса упражнения не представляет собой чего-либо однозначного.

Необходимо различать также активный и пассивный перенос. Всякая деятельность, если она многократно повторяется в более или менее стереотипной форме, создает тенденцию, которую можно было бы охарактеризовать как своеобразную инерцию выработанного навыка. В тех случаях, когда действуют преимущественно эти инерциальные тенденции, мы сталкиваемся с явлением непроизвольного переноса, который может оказаться в одних случаях более, в других случаях менее соответствующим требованиям новой деятельности. В этой связи приходится учитывать противоречивый характер всякого переноса, основанного на пассивном повторении навыков, воспитанных длительным упражнением.

Противоречивые тенденции эти находят выражение в том, что наряду с положительным переносом всегда возможно предполагать тенденцию к так называемой интерференции навыков. Интерференция эта обнаруживается особенно четко в тех случаях, когда сила инерции, толкающая воспитанный навык на путь «автоматического» пользования им в новых условиях, стоит в противоречии с требованиями этих новых условий. Перенос навыков и умений из одной сферы опыта в другую – процесс сложный и не однозначный. Приведенная нами выше попытка первоначальной дифференциации различных форм переноса заключает в себе одновременно и иерархический принцип деления более ценных и мерее ценных форм переноса. В основу наших экспериментальных работ кладется допущение о том, что наиболее совершенным видом переноса навыков и умений является тот вид, в котором в наибольшей степени проявляется высшая форма обобщения. В свете этого допущения теория тождественных элементов, выдвинутая Торндайком для объяснения явлений переноса упражнения и одновременно ограничивающая сферу действия этого переноса, рисуется нам как частное правило, способное объяснить лишь отдельные случаи переноса, но никак не могущее претендовать на значение универсального принципа.

Нам представляется, что не настало еще время, когда мы в состоянии были бы на основе фактического материала сформулировать общий принцип переноса упражнения и найти адекватное этому общему принципу понятие. Мы рассчитываем, что только изучение самого процесса обобщения, образования и развития этого обобщения в тех его конкретных формах, какие поддаются экспериментальному анализу, приблизят нас к пониманию сущности явлений переноса. Строго говоря, к такому экспериментальному анализу мы еще не подошли. Первые наши экспериментальные работы строятся, прежде всего, как работы, проверяющие формирование обобщений в процессе упражнения. Ближайшие работы должны подвести нас к возможности анализировать возникновение обобщений в процессе упражнения, развитие этих обобщений и способы пользования ими в измененных условиях или в новых деятельностях.

Уже самый первоначальный анализ тех изменений, которые претерпевает деятельность, подвергающаяся упражнению, приводит нас к ряду интересных фактов, свидетельствующих о постоянном вмешательстве мышления в процесс овладения новыми умениями. Объективно это вмешательство выражается в замене одного приема работы другими в изменении результатов действия при повторении, причем далеко не всегда при этом наблюдается улучшение результатов. Весьма часто прием, найденный с помощью мышления, направленного в основном на понимание способа выполнения работы, дает временное снижение результата.

Найденный прием нередко сталкивается с нелегко изживаемым старым приемом, возникает своеобразная борьба различных способов овладения заданием. Результат этой борьбы, как правило, оказывается в пользу более эффективного приема, но кривая упражнения не сразу это отражает. Все эти сложные процессы, разыгрывающиеся на фоне непрерывных поисков лучших путей овладения деятельностью, обычно ускользают от внимания исследователя и лишают его тем самым того необходимого материала без которого сколько-нибудь отчетливая интерпретация хода развития навыка невозможна.

Самые простейшие опыты по изучению развития трудовых навыков в ходе упражнения раскрывают перед нами эти интереснейшие процессы, но только при условии, если сама постановка исследования обеспечивает непрерывную фиксацию всех изменений приемов работы, которые применяются испытуемым.

В одном из опытов, относившихся к развитию навыка зеркального рисования, удалось обнаружить действие приема или правила уже в самом первом эксперименте. Первоначальные пробы ведения карандаша по бумаге в произвольном направлении немедленно приводят к результату, простого размышления над которым достаточно, чтобы сформулировать для себя ту поправку к своему движению, которая должна привести к его полной коррекции. В результате нескольких повторений уже удается сформулировать определенное правило обобщающего типа. Это правило помогает испытуемому решить почти любую задачу по зеркальному письму. Дело здесь сводится к учету следующих фактов: избранного случайно направления, ошибочного движения и угла, образованного этим направлением и правильным направлением. Этого оказывается достаточно для выведения уравнительной поправки. Пользуясь ею, испытуемый уже в дальнейшем научается безошибочно воспроизводить в зеркальном письме любую фигуру.

Можно было бы в любой деятельности обнаружить возникновение подобных правил. Все они являются несомненным продуктом своеобразной «интеллектуализации» собственной деятельности. Это, пожалуй, наиболее существенная и отличительная сторона процесса формирования навыков и умений у человека. Целенаправленность упражнения создает постоянный стимул к усовершенствованию деятельности, к выполнению ее наиболее удобным, простым и лучшим способом, а мышление изыскивает способы, которые идут навстречу этому стремлению. Мышление обобщает и закрепляет предшествующий опыт, вступающий с новым в определенную связь. Такой характер овладения деятельностью у человека кладет резкую грань между человеком и животным, если рассматривать их с точки зрения закономерностей процесса упражнения и образования новых умений.

Сопоставление данных наблюдения за работой испытуемого с результатами эксперимента, дополненного расспросом испытуемого о применявшихся им способах работы, о трудных моментах и путях их преодоления, дает достаточно полный и надежный материал для характеристики процесса упражнения. Собираемый в таком виде изо дня в день, тщательно протоколируемый и непрерывно изучаемый материал позволяет строить более общие принципиальные выводы о закономерностях образования новых умений у человека в процессе упражнения.

Психологическая тренировка для подготовки к деятельности, связанной с эмоциональным напряжением[28 - Текст подготовлен на основе исследования, проведенного в 1930-е годы С. Г. Геллерштейном.Печ. по: Геллерштейн С. Г. Психологическая тренировка для подготовки к деятельности, связанной с эмоциональным напряжением // Психология труда. Ч. 2. Информационный бюллетень № 3 (18). Сер. «Из истории советской социологии» / Сост. С. Г. Геллерштейн, В. М. Коган, Э. А. Коробкова, Р. И. Почтарева, Д. И. Рейтынбарг; под общ. ред. Н. С. Мансурова, М. И. Бобневой. М.: Институт конкретных социальных исследований АН СССР, 1969. С. 78–90.]

Поучительным примером специальных упражнений, благодаря которым достигается развитие и совершенствование профессионально важных качеств, может служить опыт психологической тренировки парашютистов. Целью этих упражнений было развитие некоторых психологически важных качеств личности, имеющих отношение к сохранению самообладания в опасных критических ситуациях. На первый взгляд может показаться нереальной задача развить подобные качества с помощью упражнений.

Подобные сомнения, разумеется, имеют законные основания, так как всем хорошо известно, какие мощные тренировочные средства, притом очень разнообразные, должны быть систематически применимы для того, чтобы воспитать определенные черты характера – мужество, самообладание и т. д. И, тем не менее, при всей справедливости этого положения приходится подчеркнуть, что роль специальных упражнений нельзя недооценивать[29 - В период 1935–1937 гг., когда мы ставили опыты с парашютистами, психология труда еще не располагала фактами, доказывающими полезность и необходимость специальных упражнений для воспитания таких качеств, как эмоциональная устойчивость, умение не теряться в критической и опасной обстановке, готовность к безупречному выполнению цепи последовательных действий в условиях «психологической ошибки», когда происходит, как правило, внутренняя демобилизация и парализуется воля и т. д.].

Система тренировки заключалась в основном в моделировании тех естественных условий, в которых придется со временем решать ответственные и опасные задачи. Конечно, воспроизвести в тренировке полностью все условия невозможно, но всячески надо стремиться приблизиться к этим условиям. При этом важно заметить, что речь идет не столько о внешнем совпадении экспериментально-тренировочных условий и естественных, сколько о психологическом соответствии. Важно создать в тренировочном эксперименте то самое самочувствие, какое наиболее характерно для будущей работы, к которой нужно подготовить человека. Для этого, прежде всего, необходимо воспроизвести возможно более точно те раздражители и те ситуации, в которых протекает основная работа. Легче всего осуществить это требование в тех случаях, когда необходимо воссоздать условия физической нагрузки. Что касается психической деятельности, то воспроизвести ее можно лишь с некоторой долей приближения. Для того чтобы достигнуть такого приближения, создается серия экспериментальных задач, весьма похожих на те, какие приходится решать в реальной профессиональной деятельности.

Сами по себе задачи эти не представляют особых затруднений, когда они протекают в обычных, нормальных условиях, но в условиях необычных, отягощенных высоким чувством ответственности и большим физическим и психическим напряжением, далеко не легкой представляется задача сохранения нормальной работоспособности и умения управлять своими действиями и реакциями. Отсюда и вытекает основное требование тренировочного эксперимента: постепенное усложнение заданий – сенсорных, интеллектуальных и двигательных – при все большем и большем отягощении того фона, на котором должно протекать решение этих заданий.

Именно эта идея и легла в основу первых наших работ по экспериментальной тренировке парашютистов. Опыты сводились к выполнению сравнительно несложных заданий во время парашютного прыжка. Была использована парашютная вышка Парка культуры и отдыха [в г. Москве]. Специальные приспособления и приборы позволили измерять и точно оценивать двигательные реакции испытуемых, совершавших прыжки с вышки. Умение точно и быстро выполнять предписанные задания служило мерилом самообладания во время выполнения прыжка. Площадка, от которой отрывался по сигналу испытуемый, была законтактирована и связана с электросекундомером, работавшим с точностью до сотых долей секунды. Благодаря такому нехитрому устройству можно было точно измерять длительность задержки испытуемого на площадке после получения им сигнала, так как синхронно с сигналом, означавшим «Прыгай», размыкалась цепь электросекундомера и стрелка начинала движение по циферблату. Отрыв испытуемого от площадки замыкал цепь и останавливал стрелку. Задача испытуемого не ограничивалась необходимостью немедленно покинуть площадку после сигнала. Во время прыжка он должен был также в ответ на сигнал вырвать кольцо по аналогии с ситуацией реального прыжка с парашютом. Впоследствии эта задача усложнялась тем, что тренирующийся должен был задержать на предусмотренный срок реакцию. Смысл эксперимента заключался в том, чтобы постепенно приучить тренирующихся к умению сохранять способность быстро и верно ориентироваться в неожиданной обстановке, преодолевать естественное чувство боязни, выражающееся, разумеется, с разной степенью силы у разных людей, и уметь управлять своими действиями.

Нетрудно видеть, что есть что-то общее в постановке тренировочных экспериментов, примененных по отношению к парашютистам, с экспериментами, поставленными над аппаратчиками механизированной химической промышленности[30 - См. в данном сборнике статью Ю. В. Котеловой и А. А. Нейфаха «Тренировка аппаратчиков механизированной химической промышленности». С. 131–144.]. И в том и в другом случае из наиболее критических профессиональных ситуаций извлекаются некоторые типичные и моделируются в специальном эксперименте. Таким образом, тренирующийся имеет возможность в ходе этих экспериментов как бы заблаговременно накапливать опыт приспособления к типичным производственным условиям и приучается правильно вести себя при обычных и необычных раздражителях. У аппаратчиков химической промышленности такими необычными раздражителями являются аварийные ситуации, встречающиеся сравнительно редко и обычно застающие даже опытных людей врасплох. Когда в процессе тренировки редко встречающиеся аварийные ситуации воспроизводятся и становятся мало-помалу привычными, возникает предуготованное к ним отношение, которое смягчает остроту встречи с ними и уже не застает своей неожиданностью врасплох.

Точно так же работа по сигналу в условиях парашютного прыжка, частое повторение определенных заданий, постепенно усложняющихся, наконец, необходимость откликаться на посторонние раздражители, а следовательно, и направлять на них внимание, – все это вместе взятое создает предпосылки для лучшего приспособления к неожиданному, выражающегося в сохранении готовности к целесообразным действиям в условиях так называемой сшибки.

Помимо тренировочного значения подобного рода специальных упражнений, эксперимент имеет и своеобразное диагностическое значение. Он хорошо отражает индивидуальные различия и позволяет выделять тех тренирующихся, которые в результате повторных упражнений достигают наибольших успехов, и тех, кто почти не обнаруживает никаких положительных сдвигов.

Таким образом, система специальных упражнений, предназначенная в первую очередь служить задачам тренировки, косвенно позволяет с гораздо большим основанием, чем это делается путем однократных испытаний, решать задачи отбора, а если надо, то и отсева непригодных. По отношению к опасным и высокоответственным видам человеческой деятельности эта задача никогда не снималась в психологии труда. Системой тренировочных экспериментов намечается если не идеальный, то, во всяком случае, более или менее надежный путь решения труднейшей задачи – задачи профессионального отбора. В этом смысле особенно показательны опыты с парашютистами. В результате многочисленных экспериментов из числа тренирующихся выделена была небольшая группа, для которой характерно было ухудшение результатов от опыта к опыту. Столь парадоксальная «кривая упражнения» объясняется тем, что повторные опыты закрепляли и фиксировали то внутреннее сопротивление, которое испытывали некоторые тренирующиеся, относившиеся к прыжкам с особенно выраженным чувством боязни и опасения. Как правило, люди, часто встречающиеся с опасностью, приучаются к тому, что все более и более спокойно реагируют на нее, и освобождаются от первоначальной растерянности и смятения. Но это правило имеет и исключения. В тех случаях, когда чувство страха оказывается не преодоленным повторной встречей с опасностью, а оно еще более усугубляется, уходит как бы внутрь и превращается в постоянный очаг внутренней тревоги и напряженности, уже сама мысль о том, что придется снова испытать переживание опасности, настраивает таких людей на тревожный лад, делая их все более и более предрасположенными к своеобразному психическому шоку. В наших опытах встретилось несколько таких испытуемых. Они кончили тем, что на каком-то этапе тренировки отказались от дальнейшего участия в опытах, так как почувствовали себя совершенно неспособными совершить прыжок. Парашютная вышка по силе таких переживаний мало чем отличается от реального парашютного прыжка, так как сознание гарантированной безопасности далеко не всегда создает противовес естественному чувству боязни лишиться «точки опоры».

Мы заранее учитывали, что самый процесс упражнения далеко не заканчивается по истечении 5 прыжков, но имели все же основание рассчитывать на раскрытие тенденции изменчивости реакций в процессе повторных прыжков с вышки. Нами руководили при этом добытые на основании анализа парашютного прыжка предположения, что в этой ситуации в наиболее сгущенной и выразительной форме обнаруживается влияние остаточных следов неизжитых при первых прыжках отрицательных эмоций на поведение в последующих. Поэтому мы вправе были смотреть на наши экспериментальные повторные прыжки не только как на механическое повторение однотипного действия, а и как на связанные друг с другом и отмеченные внутренней преемственностью звенья одной цепи.

Все прыжки, следующие друг за другом, по сути являют одну линию поведения, одну ситуацию, характеризующуюся на разных последовательных этапах специфическим влиянием изжитого или неизжитого последствия предшествовавших звеньев. Опыт показал, что эти наши исходные соображения подтвердились, и мы получили чрезвычайно богатую и многообразную картину изменений поведения наших испытуемых в процессе пятикратного повторения прыжка.

На основании произведенных экспериментов мы подраздели всех наших испытуемых на 5 групп.

В первую группу мы включили всех тех испытуемых, которые дали сравнительно малое время по двум показателям: а) длительности акта принятия решения и его реализации и б) скорости двигательной реакции в условиях свободного падения, причем, это малое время сохранялось в качестве мало измененной, почти константной величины в процессе повторения прыжков. Таких испытуемых оказалось у нас 24.

Наряду с количественными показателями лиц, отнесенных к первой группе, мы регистрировали сопряженные с ними показатели, характеризующие поведение этих лиц. Это обычно спокойные, уверенно действующие люди, поведение которых во время прыжков окрашено положительными эмоциями. Это люди, не теряющиеся, активные, полные самообладания и решимости. Нельзя сказать, что всем им абсолютно чуждо чувство боязни, но эта боязнь не носит травматогенного характера, она хорошо изживается и преодолевается сознательно-волевыми усилиями, подкрепленными уверенностью в безопасности прыжка. Для испытуемых этой группы характерно отсутствие вегетативной лабильности, ибо в условиях, нарушающих обычное течение психической деятельности, они сохраняют все признаки устойчивости, не обнаруживают ни резких побледнений или покраснений, ни чрезмерно учащенного пульса, ни типичных для подобных состояний растерянности, потери ориентировки, нарушения способности владеть собой и т. д. Среди них также мы не встречаем ни излишне оживленных, маскирующих свою взволнованность, ни суетливых, ни заторможенных. Мы вправе считать, что эти лица оказались наиболее соответствующими требованиям, предъявляемым парашютным прыжком к нервно-психической организации человека. Те из них, которым довелось по окончании опытов на вышке осуществить парашютный прыжок, дали, по отзывам инструкторов, наилучшие результаты.

Ко второй группе мы отнесли 20 испытуемых, весьма в сущности сходных с испытуемыми первой группы, но отличавшихся от них в том отношении, что кривая пяти прыжков по обоим показателям идет не как ровная кривая с незаметной тенденцией к уменьшению времени (как это имеет место в первой группе), а характеризуется довольно большим временем первого прыжка по обоим показателям. Для лиц этой группы характерна трудность освоения первого прыжка, наличие больших колебаний, внутренней борьбы, неумения быстро преодолеть внутреннее сопротивление. Это сказывается и на общем их поведении. Но уже со второго прыжка все задерживающие моменты устраняются, показатели выравниваются, и все испытуемые этой группы успешно овладевают прыжком.

К третьей группе – численностью в 11 человек – мы отнесли испытуемых, которые обнаружили тенденцию к увеличению времени по двум нашим показателям от первого прыжка ко второму, а иногда и к третьему, с последующим уменьшением этого времени при переходе к четвертому и пятому прыжку. Поведение испытуемых этой группы мало чем отличалось от поведения испытуемых первой группы, за исключением одного существенного признака, который, по-видимому, и находится в определенной связи с описанной объективной картиной. Испытуемые этой группы не сразу изживают внутренние колебания и сопротивление. Первый, а иногда и второй прыжок несколько даже усугубляют состояние внутренней нерешимости. Эмоция «страха» как бы уходит несколько вглубь, и самый прыжок не освобождает от нее, а даже заостряет ее, но уже на этапе второго или третьего прыжка такое состояние оказывается почти снятым, и в последующем идет закрепление положительных установок на прыжок и безболезненных на него реакций.

Можно считать, что те особенности реакции на парашютный прыжок, какие выявили лица этой третьей группы, в достаточной мере типичны в том отношении, что они предвосхищают индивидуальный тип поведения определенной группы парашютистов, которая свой второй или третий прыжок совершает хуже, нежели первый прыжок, причем и субъективные их переживания оказываются наиболее острыми и тягостными в процессе не первого прыжка. Для таких парашютистов первый прыжок служит источником новых эмоций, накладывающихся на неизжитое чувство неуверенности и, быть может, страха и приводящих к их усугублению. Другими словами, сам по себе первый, а иногда второй, а иногда и более поздний прыжок носит в себе целый ряд еще неизжитых отрицательных эмоций, от которых парашютисту удается освободиться лишь впоследствии. В литературе, посвященной парашютизму, в высказываниях отдельных парашютистов, наконец, в тщательно собранных нами материалах опроса очень большого числа парашютистов мы сплошь и рядом встречаемся с фактами, подтверждающими существование этой группы парашютистов. Их нужно считать так же, как и представителей первой [и второй] группы полноценными для выполнения парашютных прыжков.