И только месяц величавый
Взошел на свой богатый трон.
Морской прибой шумел тоскливо,
Выл ветер среди голых скал,
Смотрел на это молчаливо
Писатель и чего-то ждал.
Он стар, высок и слишком мрачен,
Немного склочный, но прямой.
Он для искусства предназначен
Сильнее, чем любой другой.
На берегу стоял весь вечер
И в волны синие глядел.
Бывал уж слишком он беспечен,
Искал писательству предел.
Но нынче муза разозлилась,
Оставив гордо старика,
Она под звездами кружилась
И разгоняла облака.
Писатель ждал, он терпеливый,
Но вдохновение ушло.
Домой вернулся он тоскливый,
Когда лишь солнце-свет взошло.
Уставший сел за стол дубовый
И принялся кусать перо,
Как будто бы венец терновый
Терзает грудь, чело, нутро.
Ни строчки, даже просто слово
Не может написать старик,
Проходят ночи бестолково,
Писатель головой поник.
Стук в дверь. Темно.
– Войдите, можно.
Явился демон перед ним.
Старик подумал, что все ложно,
Что он безумьем одержим.
Но гость решил совсем иначе,
Снял шляпу, плащ, перчатки он:
– Я вашей изменил удаче,
Отнял ваш драгоценный сон.
Но вы упорны, даже слишком,
Все ждете возвращенье муз.
Перетрудились вы с излишком,
Чем ставите меня в конфуз.
Так расскажите, что хотите
Узреть на девственном листе?
– Любезный демон, помогите
Нарисовать на сим холсте
Один лишь образ мне желанный,
Держащий властии бразды,
Такой чудной, такой туманный