Imago: флерная порно-сказка
– Держись, обопрись о руку. – Агата выводит подругу из воды, придерживая ее ослабевшее тело.
Девушка падает замученной грудой в песок, запутавшись в волосах, она кашляет. Песок лезет в глаза, в рот, растирается под купальником, и каждая песчинка ощущается уколом. Выкашляв всю воду, Нина выдыхает:
– Все хорошо…
Только горы
Только горы… Она и ничего больше. Ветер дает пощечины, пока девушка поднимается по склону, попутно срывая местную растительность и засовывая ее в зачуханный томик Маяковского.
«Я одна…»
Агата смотрит вниз: море, трава, каменные выступы…
Пустой пейзаж. Голова начинает кружиться. Пульс учащается. Пробирает озноб. Слишком много воздуха! Слишком много пустоты!
«Это конец, ты дошла до высшей точки. Больше идти некуда. Только спускаться».
Она смотрит больными глазами в прозрачное небо. Как будто бы кто-то закрывает этот мирок пищевой пленкой. Слишком неестественно. Спускаться – это значит, вернуться к истокам, к тому, от чего бежишь. Только для этого нужно мужество. Агата трясущимися руками медленно снимает солнечные очки.
«Мамочка, я умираю…»
Фигурка сползает по щебню, царапая колени. Веки закрываются. Солнце в зените.
Каноэ
Агата осталась на берегу, смотрит мне вслед и медленно разворачивается и уходит с пляжа. Я вижу только маленькое темное пятнышко, всего лишь напоминание о человеке, которого я знала все эти годы.
Я сижу на каноэ ярко-желтого цвета. Хах, напялила жилет, парео вокруг таза, и вся как морская принцесса – или пиратка. Волны сегодня сильнее, их трудно контролировать, но я смело плыву к тем красивым камням. Там летают чайки, супер жирные. Если заблужусь, заночую на этих камнях, поросших склизким илом, буду питаться чайками и петь песни… Но я решаю не заблудиться.
Проплываю мимо черных водорослей, их мохнатость напоминает мне не бритые годами подмышки султана. Я заинтересовываюсь и в край осмеливаюсь – встаю на ноги, рассматриваю водоросли с открытым ртом. Я восхищена, поистине зачарована! А там еще светящиеся медузы, чудо, но их больше, чем самого моря! Гребу веслом, я – в полном одиночестве и бесстрашии. С чего я решила, что не справлюсь? Ха, глупости!
А… Что это на горизонте?.. Я присматриваюсь, но ветер щиплет глаза. Убираю волосы изо рта и смотрю туда – над морем нависла гигантская туча. Шторм? Нет – это ненормальная туча, чокнутая туча!.. Ха-ха-ха, светится синим свечением, каким-то механическим блеском. Ха-ха-ха!!
Подождите, я, кажется, вижу людей… НЕТ. ЗАВАЛИ СВОЕ ХЛЕБАЛО, УЁБИЩЕ.
Господи, как я могла такое сказать?.. Но в голове уже ни мысли – они распались на кванты. Течение усиливается, подгоняемое злым ветром, а туча будто бы все ближе – эта огромная сфера, за которой не пойми что. Я гребу изо всех сил, но вода чернеет, меня уносит в открытое море. Волны гуляют как очумевшие, они наглотались этих радиоактивных медуз. Плохо дело…
Волна… Горизонт застилается мраком, и его стеной перекрывает черная волна. Клянусь, она живая, клянусь!.. Меня парализует страх, я не в состоянии пошевелиться. Тупо смотрю на свою смерть, даже не в силах ее осознать – огромный шумящий поток догоняет меня. Разум просыпается: хватаю весло, надрываю мышцы и гребу, гребу, гребу!! В безопасность! Спотыкаюсь, падаю на каноэ животом, хлебаю соленую воду с пеной, глаза щиплет, а обгоревшая кожа просто охеревает от соли, но я даже не замечаю этого. Гигантская волна пожирает меня за секунду.
Я открываю глаза, вокруг темнота и блеклая синева. Я не вижу ничего – и вдруг разом загораются сотни медуз. Эти скользкие инопланетяне: синие, фиолетовые, розовые, прозрачные… Вся глубина теперь похожа на новогоднюю хлопушку, но мне не хочется кричать "ура".
Здесь я совсем одна… Уже не убежать, от этого места не спрятаться никогда и никому, оно было с нами с самых первых минут, а, возможно, и еще раньше.
Морской черт снова смотрит мне в глаза своими пустыми фонарями. Я укутана темной водой, но не защищена ни секундочки. Рыба плывет на меня, еле шевеля хвостом, а я не в состоянии сдвинуться с места. Пространство вокруг словно застыло – будто я закарамелизирована в арахисовом щербете ультрамаринового цвета.
Рыба у моих губ, я холодею от ужаса, в ушах только стук собственного сердца – я немного успокаиваюсь, ведь слышу его. И тут…
Хищник касается моих губ своими шершавыми, зубастыми мочалками – только касается, ничего более. А глаза в паре сантиметров от моих – белые, мутные и бесчувственные. Резко стук сердца стихает, и голова разрывается от пронзительного звука, исходящего, походу, из моей собственной груди. Я корчусь, ломая конечности и разрывая это застывшее пространство вокруг. Выступил пот, окатило звенящей болью – может, это и есть роды – меня буквально раздирает на части, я ломаюсь, я поджарена у самых висков.
Да!! Получилось отвернуться от рыбы! Сколького же это стоило… Я вижу двух слипшихся медуз, они сверкают. Они заняты друг другом, как бы не замечая и не волнуясь обо всем происходящем. Я замираю и наблюдаю за торжеством жизни, за тотальным отрицанием смерти, за бесконечным возрождением. Почему-то выступают слезы, и меня рывком высасывает из глубины темным водоворотом. Мгновение – и я на берегу, сломанная и готовая к рождению.
Кашляю и прихожу в себя. Я сделала это сама, я была одна, и я это сделала – улыбаюсь по-дебильному, но так искренне.
Как же чешется спина… Как же, мать ее, чешется…
Метаморфоз
Поворачивается замок в двери, и в номер входит нечто. Оно не идет – порхает подстреленной уткой – и рушится на диван, в сырые купальники, песочные шорты и упаковки из-под чипсов.
– Нин? – Из кухни выходит подруга, держа чашку с надписью «MAMA BITCH – MAMA BOSS».
– Я так больше не могу… – шепчет та, растирая пальцами лоб. – Я видела что-то…
Агата присаживается на пол рядом с диваном в позу лотоса и подносит нимфе чашку.
– Это чай?
– Почти. Пей.
Девушка отхлебывает: глаза вылупляются, как при запоре на унитазе.
– Бл-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я-я… Аве Мари-и-и-ия-я-я… – Нина дышит по-собачьи, высовывая язык и корчась.
– Это чай по-офицерски, – улыбаясь, поясняет Агата и мило наблюдает за задыхающейся подругой.
– Новый уровень: коньяка уже больше, чем чая.
Они вместе хотят засмеяться, но обе почему-то не могут. В мыслях у одной нимфы всплывает глубина, а у другой – горы. Сейчас солнечно, нет ни намека на несчастье, но…
– Да черт тебя побери! – гаркает Агата и достает из столешницы длинный нож. Девушка чешет острием свою спину.
Нина вдруг тоже чувствует затуманенное жжение между лопаток.
– А!.. – Она падает с омертвевшим лицом в подушку, всю в песке. – Господи… Господи…
– Что происходит?! – пугается Агата.
– Судорога… Посередине спины… А!!! Сука… Сука… Сука!.. – девушка слезно причитает, шипя и сворачиваясь в букашечку. Она рвано орет, уставившись в пол, куда падает лучик солнца с веранды.
– Ну-ка, повернись. – Подруга переворачивает Нину на живот. – Твою мать…
Она корчит гримасу отвращения и ужаса: посередине спины, где кожа сошла до розового мяса, торчат два разлома, будто пробиваются наружу. Агата настороженно касается выступа пальцем – и болезненно отдергивает руку, словно ее ужалила дура-оса.
– Там какая-то желто-зеленая липкая фигня.
– Кровь есть? – стонет Нина, получая новый пульсирующий удар в спину. – Ай, черт! Такое ощущение, что кто-то вырезает мышцы живьем. Мне страшно… – Она тяжело вздыхает и отчаянно всхлипывает.
– Нет, только две херовины какие-то, – присматривается подруга. Агата наблюдает, впитывает это зрелище в себя, и почему-то к глотке подступает рвота.
– Ты че?.. – взывает к подруге Нина.
– Голова чего-то кружится, – слабо отвечает та и снова садится на пол. Вялость захватывает все тело, разливается по нимфе, высасывая всю жизненную энергию.
Агата ползет ломаной рукой к своим лопаткам и нащупывает пальцами уплотнения – растет. Что-то растет…
***
– А сейчас вы видите, как две маленькие личинки претерпевают свой метаморфоз, – всезнающим тоном объявляет экскурсовод.
Группа пялится на небольшой террариум, в котором много песка, игрушечных домиков и растений, а сверху по-матерински светит старенькая лампа-солнце.
– Подождите, – влезает самый умный из армян, – а почему до этого личинки ползли куда-то вверх? Че, внизу не могли родить себя, что ли?
– Понимаете, – лояльно объясняет экскурсовод, – личинка продолжает подниматься до тех пор, пока ее ножки больше не смогут передвигаться. Один промах, и падение означает для нее неминуемую смерть.
– Сколько всего стадий она прошла?
– Линька четыре раза, а затем окончательная смена тела – метаморфоз. До него личинка в целом похожа на взрослую особь, единственное, недоразвита половая система и нет крыльев. Подходите с этого ракурса, руками стекло не трогать!
Поразительное перерождение… Группа уставилась на трансформирующихся насекомых.
– С помощью удивительного метаморфоза личинка превращается в летающее существо. Сначала трескается задняя часть личинки. Трещина расширяется и становится открытой щелью, через которую пытается вылезти новое, совершенно отличное от личинки существо.
– Щель… – завороженно, как-то околдовано повторяет некто из людей. Он сказал это так тихо, что услышали все.
– Смотрите-смотрите!! – восторженно вопят зрители, тыкая пальцами на полустрекоз.
Старое тело стрекоз морщится и стягивается, девчонки готовы "открыть" свое новое тело, а в помощь идет щель. Но, аккуратно, малявочки! Если лапка зацепится за старое тело, вы умрете!..2
Две стрекозы перелетают с цветка на цветок. Дикие шалуньи-инопланетянки. На крылышках ровно по двадцать две капельки воды. И в каждой из них отражается истина, только обычному человеку рассмотреть ее невозможно – придется сменить тело.
Глава III
Членистоногое
Сейчас такое подвешенное состояние, когда ты не понимаешь ничего. Ты одержим судьбоносными встречами и отчаянными решениями, о которых тебя твой мозг даже не спрашивал.
Внимание, ощущается острая нехватка окситоциновых переживаний!
– Я хочу сильного рядом, – признается стрекоза подружке. – Я хочу уже хоть кого-то рядом.
– Хочется порно-сказки – каждой хочется – но это невозможно, такого не бывает, – отвечает другая нимфа, порхая и левитируя. – Я смотрю на людей вокруг, и жизненные силы все больше покидают меня. Они ни о чем…
– Где же взрывные и сильные мужчины?! – вспыхивает кристальная дева. – Почему девушке в двадцать втором веке нужно самостоятельно размораживать этих незрелых пельменей или вытачивать из бесчувственных камней некое подобие мужчины? Почему?!
– Знаешь, – решительно говорит подруга, – я отказываюсь от такой позиции, которая заведомо обеспечит мне тотальное одиночество, даже если я добьюсь своего.
– Мне хочется силы… разума, решительности и напора. Сама же я хочу раствориться в повиновении, хоть с кем-то и хоть как-то расслабиться. Дать себе уже, в конце концов, право быть слабой и одновременно в безопасности.
– А я хочу… – мечтает Агата, – Я хочу, чтобы мы были наравне в своем величии. Как кусочки пазла: не хочу впадать в чрезмерное обожание, но и тешить только тщеславие тоже не собираюсь. Просто чтобы без фальши, сильное чувство, тянущее вверх… – Она вздыхает, – взаимное восхищение, чтобы воздух и секс через все проступали.
Агата всхлипывает, собирая росу на крылышках. Цветы только проснулись, раннее туманное утро.
– Возможно ли это в нашем современном мире?.. – слезно взывает стрекоза к подруге.
– Я уже ничего не знаю. Да у меня и нет опыта.
– У меня тоже… Но я продолжу отчаянно в это верить.
Секс и русский бильярд
Две нимфы ранним крымским вечером. Они распахивают двери, проникая в прохладное помещение. Осторожно разуваются, показывая миру свои ступни, и идут к бильярдной стойке.
– У меня точно помады нет? – Агата в двадцать второй раз показывает подруге свои клыки.
Та закатывает глаза безумной кошки.
– Маленькая озабоченная чихуахуа. Идем уже.
Естественные синхронные движения тазом. Они устали от разочарований, что-то сменилось эмоционально, но их формальное тело остается старым.
Девушки плавно размещаются за деревянным столом, зажигается лампа сверху – зеленое сукно загорается холодным, бодрящим светом. Агата берет треугольник и размешивает шары.
– Я хочу запустить сразу все шарики, как в «Том и Джерри», чтобы они бегали паровозиком, – говорит Нина, по-кошачьи обходя весь периметр. Девушка двигается пластично и размеренно, впитывая подушечками пальцев фактуру новых предметов. А воздух будто расступается перед ней, она мягко огибает пространство.
Обе девушки замечают заинтересованные взгляды бильярдистов слева. За ними наблюдают два мужских силуэта. Послание. Непривычный стыд.
– Хм, – улыбается Агата, крутя в пальцах кий, – мечтай дальше.
– А вот и буду.
Шоколадная нимфа быстро шепчет подруге:
– Они какие-то другие.
Девушки пробуют играть, но шарики летают по-идиотски.
– Мы явно чего-то не понимаем… – Нина опирается подбородком на кий, загадочно щурясь.
– А! – Агата пробует ударить снова. – Блин, фигня какая-то…
И тут на стол ложится чужая рука, пальцы в синем мелу, а кисть расставлена в правильном положении. Нина поднимает глаза: молодой человек с улыбающимся щетинистым лицом. А глаза – бусины, которые отражают добродушие и простоту.
– Нужно вот так растопырить пальцы, веером, – начинает он, и Нина сразу старается повторить, как маленький ребенок смотря на своего сенсея. – А большой палец слегка вздернуть, он как подставка. А каждый палец касается сукна.
Его друг подходит к другой нимфе:
– Как вас зовут? – спрашивает мужчина.
– Агата, – мягко и тихо шепчет она, не сводя с него прямого взгляда.
Каштановые волосы до плеч, цыганская улыбка, легкость, секс… Непринужденность. Он жует зубочистку и уверенно, но без развязности, берет ее за руки. Выставляет верное положение.
– Хах, мы раньше никогда кий-то в руках не держали! – отшучивается девушка в попытке оправдать свою неопытность.
– Ну, не все же с пеленок, – спокойно говорит он.
Агата ведет себя слегка наигранно. Самую малость.
«Посмотри, какой я могу быть… Но мне все же страшно».
Улыбки, улыбки, улыбки… А Леди Вагина в агонии. Бильярд – это такая игра? Скорее, танцы на яйцах.
– Пальцы растопырь, сильнее. Нагнись. Корпусом работай… Нет, вот так.
Ее взгляд сосредоточен, дыхание еле слышно, она чувствует чужое тело, касающееся напряженной спины. Внезапное вторжение застигает ее врасплох.
– Первые разы бывает, – протягивает он, глядя на результат.
Она рассматривает шары для бильярда: на них проявляются слова…
Раз – это смешно
Два – маленькая грудь
Три – тебе не расслабиться
Но его голос немного выводят из транса:
– Чую, к концу вечера я взращу второго Эфрена Рейеса в юбке. – Восточная улыбка, шаловливый взгляд. Он играет, но делает это так привычно и так незатейливо.
Агата осторожно улыбается уголком рта, все еще разглядывая его лицо. Странно, по телу журчит спокойствие, тянется сладкая карамель, и взгляд вовсе не хочется отвести.
Они видят друг друга максимально четко. Между ними равновеликость.
– Меня зовут Нина.
– Хорошо, смотри, нужно собрать все элементы в одно целое и двигаться единой сутью, понимаешь?
– Не совсем, – Она смеется, касаясь подбородка.
– Смотри, – Мужчина ложится на сукно, показывая, как именно он держит кий, – грудью упираешься, голова близко к стойке – и замирай! Подвижны только руки, они просто инструмент, не давай им много воли. Вот, видишь, как я двигаю кием?
– Да… Кажется, я что-то понимаю.
– Пробуй. – Он дает ей свой кий.
Нина опирается грудной клеткой в стойку, складывая в голове все, что он говорил. Краем глаза она замечает мужчину, улавливая его трепет и поддержку. Девушка ударяет, но получается не очень красиво.
– Вот, уже намного лучше! Только корпус неподвижен, помни.
Мужчина снова встает в позицию и резко демонстрирует удар: шар летит стрелой, разбивает соседние, и в лунку сокрушаются три сразу. Он – профессионал. Он величественен в своем деле, а она величественна в себе самой.
– Восхитительно, – хвалит Нина, еле заметно кланяясь лбом. Она покорена и дает свое уважение, а он отдает свое благолепие.
Бильярд – это власть и статус. Это пробужденная сексуальность, отточенная и безупречная грация. Есть мужчина и есть женщина – и сейчас они существуют с этих позиций.
– Так что происходит в вашем мире? – спрашивает мужчина у новых подруг, подавая цыгану бутылочку пива.
– Все очень грустно, – объясняет Нина, развалившись на мягком полу. – Государство не заинтересовано в приросте населения, ну, там ископаемые и Земля уже орет от боли… Они, аппарат власти, приняли решение еще несколько сотен лет назад, но предсказать все последствия нереально.
– За неправильными и сомневающимися людьми, – продолжает за подругу Агата, – установлена слежка. Эта профессия – таксостражей – актуальна последние лет триста, наверное.
– Таксостражей? – усмехаясь, переспрашивает цыган и отпивает пива.
– Это люди власти. Есть и обычные такси, передвижение самостоятельно просто запрещено. Все через такси. Посланника люди определяют по характерному запаху шоколада в салоне – это пахучка в виде таксы.
– Тогда человек твердо осознает: он оказался в этом такси не просто так и просто так он отсюда не выйдет.
– В смысле? – спрашивает юноша с щетинистой улыбкой.
– Понимаете, – поясняет Нина, вздыхая, – есть метки: силиконовые браслеты всех цветов радуги. Фиолетовый – самый легкий, чисто предупреждение, но к тебе не лезут. А красный – последняя метка, значит, ты под жестким присмотром. А еще тебя склоняют к насильственному употреблению гормонов, как бы предписание.
– Зачем?! – Цыган ошарашенно разводит руками.
– Это сложно… – соглашается Агата. – Началось это еще давным-давно, в прошлом веке. Когда-то людям дали иллюзию о том, что это их решение. Это их максимальная свобода, самые разумные действия. Но это политика. Это грязь.
– Это грязь… – будто подтверждает Нина.
Больше никто ничего не говорит.
Березка, или
Пусть краснеют сосны
Они зашли уже так глубоко в сосновый лес, что не видно начала и не видно конца. Они сейчас наедине и на одном дыхании, на одной ступени. Их разделяет только ма-а-аленький нюанс…
– Трахни меня в позе березки, – настаивает Нина, резко оборачиваясь и смотря ему прямо в глаза.
– О чем ты? – он недоумевает и легонько посмеивается. На лице проступает юношеский румянец.
Девушка придвигается к его лицу и гипнотизирует, прорываясь в его смущенный зрачок огромной сексуальной волной. Тот облизывает губы, двигаясь дальше в сосны, и трет шею.
Они заходят вглубь, теряя ориентиры. Нина встает спиной перед мужчиной в своей божественной позе и понемногу спускает лямки летнего платья.
«Взаимоотношения, складывающиеся между сосной и березой, давно привлекают внимание лесоводов и научных работников».
– Почему в сосновом лесу так много берез? И только их? – спрашивает девушка, хотя сама знает ответ. Она просто обожает, когда он объясняет ей то, в чем так блестяще разбирается.
– Ты не обманешь меня, – отрезает он, но не двигается с места. Воздух разряжен, буквально пульсирует. Его глаза приклеились к ее гибкой спине.
«Участие березы в сосновых культурах уменьшает их пожароопасность».
Платье струей падает, огибая пышные бедра, к ногам, куда и он уже готов упасть и валяться у ее стоп среди иголок и песка. Нежное солнце ласкает голую кожу, облизывает и уповает – а богиня дышит так раскаленно, так отчаянно желая прикосновений. Мужчина облизывает губы, готовый обсмоктать эту сладкую карамель, но он чересчур восхищен.
– Ты огнеопасна, и я этого боюсь, – признается тот, не в силах отлепить взгляда от своей нимфы, залитой солнечным медом.
Она поворачивается, его бархатная пума, и требует благоговения. Он пасует.
«По мнению других авторов, береза угнетает сосну3».
Мужчина ласкает ее, делает это так, как девушка хочет. Нина снизошла: Она совершает широчайший акт любви и позволяет ему касаться себя в его хотении. Бильярдист наслаждается ею по каплям:
Глоток – они в песке, среди шишек.
Другой – он пьянствует в ней.
Оба ложатся на спину и поднимают ноги вверх. Теперь каждый в легендарной позе «Березка», вот только один из них уже нетрезво двигает тазом. Он обезумел, перенасытился, но он доволен как черт.
– Я боюсь, ты мертвецки пьян… – задыхаясь, произносит Нина. Она дрожит в березке, но пульсация исходит из грудины, откуда-то изнутри, где в одну секунду тревога спит, а в следующую уже снимает с твоего клитора скальп.
Березка останавливается. Он опускает ноги и, переводя дыхание, ползет к ней на локтях по песку. Мужчина в изнеможении, вдохнувший ударную дозу кислорода. Она не в состоянии унять панику, в глазах танцуют слезы от страшного предзнаменования.
– Я боюсь, ты испепелишься, – очумело шепчет девушка, грудь которой вздымается и перекатывается смертоносными волнами. Будто она сейчас – это шторм, за которым стоит неминуемая смерть.
Он дышит, целует ее сосок и, облизнув губы, говорит:
– Не бойся. Я достаточно силен для тебя.
Нина недоверчиво смотрит ему в глаза, ощущая на губах песчинки вперемешку со слюной.
– Неужели ты сильнее меня?.. Я не верю в это… Я не верю…
Мужчина приобнимает ее, и они вместе смотрят вверх, на сосны. На некоторых стволах появляются надрезы в коре, из которых медленно сочится сосновая живица.
– Ты плачешь? – удивляется Нина, ошарашенно заглядывая в его лицо.
– Да, – смело отвечает он. – Я плачу перед своей богиней, потому что она человек.
Агата и ее медузы
Вечерний прилив. Море – синяя струящаяся органза. Босые бронзовые ступни размазывают влажный песок в тонкую цепочку следов. Она устала…
– Может, поплаваем?
Она улыбается.
Он, из бильярдной, берет за руку, чуть пониже локтя. Становится тепло. В груди и там, внизу.
Такая южная, расслабленная энергия – просто молниями по телу. Взгляд.
«Он смотрит на меня, как на человека… Как на женщину».
А что за волосы… Так и хочется вцепиться! Яростно, но нежно. Бесстыдно. Что-то рвется на волю, невозможно просто так стоять на месте. Дрожь как ранней весной, после отключения отопления. Надо двигаться, иначе ему все станет понятно.
«Слишком глупо, неловко и прямолинейно! Нет, на меня не могут смотреть так по-настоящему, всерьез, без стеснения и оправданий… Уймись же!»
К кому она обращается? К нему? Или к себе?
«Чтобы удержать, надо пить мелкими глотками. Но сейчас хочется всего и сразу!»
Она нужна ему, а он нужен ей. Парочка горячих южных людей. Кофе не все любят разбавлять молоком. Иногда эспрессо – то, что нужно. Сочетание на клеточном уровне… Госпожа Фортуна знала все еще до сотворения миров.
Она знает, чего хочет, но все равно продолжает вести себя как маленькая девочка.
Вода вся в медузах. Целлофановые мешочки с голубым светом внутри. Почему она постоянно боится их? Они не дают ей спокойно плыть. Не позволяют быть гибкой. Иррациональный страх перед древними, такими красивыми, но опасными существами, делает ее тело буквально деревянным. Она мечтает быть резвящейся нимфой, но трясется от мысли о прикосновении чужеродных щупалец. На них же яд!.. Ей сделают больно, она не выживет…
Но возникает справедливая мысль: «Тебя ни разу не ужалили за всю твою жизнь. Это страдания из воздуха! Почему ты до сих пор трясешься в конвульсиях?» Спокойствие и уверенность в действиях – вот идеальный рецепт.
«Моя единственная проблема – это я сама».
Успокойся. Не плачь сейчас. Твое тело – это то, какой ты себя видишь внутренне. Обертка для конфетки. Прямая трансляция души. Просто посмотри в глаза человеку, который смотрит на тебя прямо в этот момент. Это не шутка, не ребячество, не вынужденные обстоятельства. Он хочет тебя. Вот так вот просто. Просто тебя. Не куклу Барби. Не все любят с ними играть, знаешь.
Шаг, еще шаг. Погружение. Медузы все еще рядом, но почему-то не трогают ее. Мгновение, взгляд затуманивается. Она смотрит на них и вдруг вспоминает шары для бильярда.
