Апокалипсис в искусстве. Путешествие к Армагеддону

Кирилл и Мефодий, переводя в IX веке Библию с греческого на церковнославянский, «Откровением» пренебрегли. Предполагается, что на церковнославянский язык «Откровение» было переведено позже, в Х веке, кем-то в Западной Болгарии. Получившийся текст продолжает мефодиевскую традицию переводов. Примечательно, что древнейшая сохранившаяся рукопись «Откровения» на этом языке относится к XIII веку (при том, что прочие церковнославянские ветхозаветные и новозаветные книги сохранились в манускриптах XI века). Оригинальный текст Иоанна в большинстве из этих рукописей совмещен с толкованиями Андрея Кесарийского.

Показательный факт: когда в 1490-х годах новгородский архиепископ Геннадий в рамках борьбы с еретиками повелел собрать все существующие канонические книги Библии «под одной обложкой» (то есть в том варианте, который сегодня нам кажется нормой), это вызвало большие затруднения. Например, оказалось, что некоторые фрагменты Ветхого Завета (в том числе пророчества Иеремии и Иезекииля, Книги Есфири, Иудифи, Маккавеев и проч.) до сих пор вообще не были переведены на церковнославянский. Их переводами занимался приглашенный хорватский или чешский монах. Наличие текстов сверяли по оглавлению католической печатной Библии, изданной в Нюрнберге. Получившаяся «Геннадиевская Библия» стала первым полным славянским библейским сводом. Так вот, при ее составлении выяснилось, что отдельного церковнославянского текста «Откровения» достать невозможно. Составителям пришлось извлекать его из рукописей «Толкования на Апокалипсис».

При этом отдельный текст «Откровения» все-таки в ту эпоху существовал. Например, он есть в рукописи XIV века, называющейся «Чудовский Новый Завет» (по московскому монастырю, где она хранилась). В этом манускрипте «Откровение», хоть и не читавшееся на литургии, разделено на 7 частей, приуроченных к дням недели. Очевидно, имелись и другие копии. Когда в 1580–1581 годах Иван Федоров впервые напечатал полную славянскую Библию (т. н. «Острожская Библия»), книга «Откровения» в ней следовала тексту Геннадиевской Библии, но с исправлениями по версии Чудовского Нового Завета и других славянских рукописей.

В общем, история бытования библейских текстов сложна и запутанна, углубляться в нее не будем, и просто подытожим: долгие века на Руси текст «Откровения», как и другие библейские книги, был полностью понятен лишь образованным людям, умевшим читать, владевшим церковнославянским языком. В отличие от других новозаветных текстов, прихожанам на богослужениях его вслух не зачитывали, поэтому обычной публике он был знаком гораздо меньше Евангелий. Однако «Откровение» все-таки пользовалось популярностью – в объемной версии толкования Андрея Кесарийского, которое ходило в многочисленных рукописях, которые, вдобавок, с XVI века начали обильно иллюстрировать, что делало это чтение еще более увлекательным.

В отдельные периоды истории интерес православия к «Откровению» возрастал. Обычно это было связано с внешними обстоятельствами, которые обостряли восприятие верующих. Например, Греция, находясь под властью турецкого ига в течение нескольких веков, начала зачитываться этой книгой, посвященной теме воздаяния и справедливости. С конца XVI до начала XIX века балканские богословы написали на порядок больше толкований на «Откровение», чем за всю историю православия, а афонские монастыри покрывали свои стены фресками на его сюжеты. (При этом своей, православной, иконографии «Откровения» у греков не сложилось, и монахи копировали последователей Дюрера; однако об этом отдельно). После победы Греческой революции в 1832 году, когда страна, наконец, обрела независимость от Османской империи, эсхатологические настроения быстро сходят на нет.

Были свои периоды острого интереса к «Откровению» и в России.

Ожидание Конца света

Христианство в числе многих других религий считает, что когда-нибудь настанет Конец света. Отличие современного верующего от человека Средневековья состоит в том, что христианин прежних веков, как правило, считал, что Конец света настанет не «когда-нибудь», а в самое ближайшее время – в следующем году или хотя бы десятилетии. И жил в напряженном ожидании Второго пришествия Иисуса Христа, Страшного суда и посмертного воздаяния – наказания за совершенные им грехи.

Точную дату Конца света постоянно старались вычислить, причем оперировали при этом подчас цифрами, для нас сложными. Например, на Руси очень опасались 1492 года, поскольку по византийскому летоисчислению («от сотворения мира»), это был 7000 год. Существовало мнение, что этот мир сотворен сроком именно на семь тысяч лет (которые соотносились с семью днями Творения). Практически это ожидание выразилось, например, в том, что многие крестьяне не стали сеять хлеб на следующий год, все равно же он не наступит – последствия вы можете себе представить.

Но гораздо важнее для тех, кто вычислял дату Конца света, были цифры, упомянутые в «Откровении». В книге фигурирует Тысячелетнее Царство Божие, по окончании которого грядет Страшный суд. И это тысячелетие («Миллениум») постоянно всплывает в предсказаниях даты гибели мира. Конец света ждали в 1000 году (отсчитывая от даты Рождества Христова), в 1033 году (отсчитывая от Распятия), в 1037 году (плюс 3,5 лет, в течение которых, согласно «Откровению», будет править Антихрист). Эта «магия цифр» не утратила привлекательность вплоть до наших дней – многие помнят истерию в средствах массовой информации накануне наступления 2000 года. Другие, некруглые, даты Конца света тоже связывались с Миллениумом, только их высчитывали более сложным путем – прибавляя тысячу к какому-нибудь году, который автор предсказания считал важной (например, временем прихода к власти Антихриста).

Другое значимое число – это 666 («Число Зверя»), тоже происходящее из «Откровения». Предсказуемо, что его ожидали в 1666 году (особенно в России, где как раз бушевал Раскол), но были и другие варианты исчисления, например, 1284 год (666 лет после возникновения ислама).

Еще в «Откровении» есть выражение «время, времена и полвремя», то есть 1260 дней. Например, основываясь на этой цифре, конца света в 1840-х годах ждали американские миллериты (будущие адвентисты). Когда это не случилось в 1844 году, то верующих охватило т. н. «Великое Разочарование», проявившееся и в погромах церквей.

Конечно, не все такие даты получали глобальное распространение, многое оставалось лишь на страницах трактатов. Но если уж страх перед конкретным годом Конца света овладевал Европой, эффект оказывался потрясающим, особенно, если континент в этот момент сотрясали войны, религиозные бунты, чумовые поветрия или голод. Пример того, что делали люди, сердцами которых овладел страх перед Судным днем – описание флорентийцев, наслушавшихся проповедей Савонаролы (который ожидал Конца света, возможно, около 1504 года, но мудро не озвучивал точную дату). Проповедник стал фактическим главой Флорентийской республики, а ее царем был провозглашен Иисус. Религиозный порыв охватил горожан – кто мог, уходил в монахи, отдавая свои деньги Церкви. На главной площади устраивались торжественные сожжения «сует» – предметов роскоши. И это были не только дорогие костюмы и музыкальные инструменты, благовония, зеркала, или шахматы, но и научные труды на светские темы, а также античные скульптуры и произведения живописи. Считается, что и Боттичелли, ставший последователем Савонаролы, бросил в костер несколько своих «языческих» картин.

«Агнец Апокалипсиса». Фреска из церкви Сан-Клементе де-Таулл, ок. 1123 г. Национальный музей искусства Каталонии (Барселона)

Постоянный религиозный страх, в котором жил человек Средневековья, подпитывался и визуально. Церкви украшались скульптурными и фресковыми циклами, посвященными Страшному суду. И каждый день, отправляясь к причастию, верующий видел на стенах храма гигантские сцены адских мук. Отметим, что речь идет, главным образом, о верующих Западной Европы.

«Откровение» в изобразительном искусстве

Именно в Западной Европе был создан основной массив произведений искусства на тему «Откровения» и Страшного суда (который дополнительно основан и на других строках Библии). Причины этого мы уже описали – популярность этой книги на Западе, доступность ее текста, а также то, что ее идеи и атмосфера больше соответствовали католицизму (а затем протестантизму), чем православию.

Как раз по этой причине большинство иллюстраций в данном издании – католические или протестантские. Дело в том, что задачей проекта отнюдь не было максимально полно осветить все тонкости и особенности иконографии «Откровения», рассказать об истории ее развития или широте географического охвата. Цель издания – аккуратно проиллюстрировать именно новозаветный текст, и поэтому при выборе иллюстраций к стихам предпочтение отдавалось не самым ценным с художественной точки зрения работам, а тем произведениям, которые – насколько возможно – буквально иллюстрируют названные в тексте предметы и явления. Желающим ознакомиться со всей эволюцией иконографии «Откровения» в искусстве рекомендуем обратиться к специализированным академическим изданиям на эту тему (которые обычно посвящены отдельным национальным школам).

Поэтому же в данном очерке не будет подробно рассказано об истории иллюстрирования «Откровения»: мы лишь наметим основные вехи развития иконографии. Внимательный читатель по мере чтения аннотаций к альбому дополнит эту картину своими ощущениями от прочитанного, и – мы надеемся – продолжит изучение «Откровения» с помощью серьезных научных трудов, но имея уже некий базовый фундамент.

Традиция иллюстрирования книги «Откровения» (как и абсолютно любого текста) складывалась постепенно. В первые века христианское искусство было развито слабо. Памятники, оставленные ранними христианами, жившими в эпоху притеснения за веру и вынужденными скрываться, немногочисленны. В основном это «катакомбное искусство» – фрески, оставленные на стенах и потолках тоннелей под Римом, где христиане тайно совершали богослужения. На этих фресках можно найти, например, Агнца – Христа, но это сравнение употребляется не только в «Откровении», но и в Евангелиях (а происходит оно из пророчества Исайи).

После признания христианства государственной религией Римской империи в IV веке, бояться стало нечего и, казалось бы, художники могли бы сразу развернуться, имея под рукой такой вдохновляющий, изобилующий интересными деталями текст. Однако развитие иконографии определялось совсем другими вещами. Медленно, после одобрения богословами, складывались определенные приемы изображения Бога (например, долго нельзя было показывать Его в образе обычного человека, можно было только обозначать символически). Искусство адаптировало образы из «Откровения» понемногу, причем оно брало не самое яркое, а самое важное с точки зрения веры. Поэтому в старейших сохранившихся произведениях христианского монументального искусства – римских и равеннских мозаиках мы находим ключевые темы – Агнца, четырех животных (символов евангелистов), Христа во славе на небесном престоле, Новый Иерусалим, альфу и омегу. Другими, более мелкими подробностями искусство пока пренебрегает. Канон формируется постепенно.

Подробные циклы иллюстраций к «Откровению», последовательно изображающие события книги, появились на Западе, когда христианская культура была уже достаточно развита – в VII–VIII веках. Это были, вероятно, некие фресковые циклы и, чуть позже, иллюминированные манускрипты (первый сохранившийся – «Трирский апокалипсис» – создан около 800 года). На Востоке же подобных последовательных циклов не сформировалось, зато в Византии тем временем создали проработанную иконографию Страшного суда, познакомили с ней Италию, и этим православие на долгие века ограничилось.

Тем временем в Западной Европе продолжают активно читать, комментировать и рисовать «Откровение». Фрески, скульптуры на порталах церквей, алтарные образы, манускрипты появляются в огромных количествах. Канон того, как надо изображать события книги, сформирован. Складываются национальные школы – для истории искусства важнее итальянская и французская, зато испанская IX–XI веков, развивавшаяся в определенной изоляции, поражает своими необычными подходами. Манускрипты XIII–XIV веков содержат наиболее подробные изображения «Откровения». Темы книги находят свое отражение в витражах, гобеленах, произведениях декоративно-прикладного искусства.

Изобретение техники гравюры и книгопечатания, а затем начало Реформации значительно влияют на иконографию «Откровения» и ее распространение. Тиражная и дешевая гравюра в XVI–XVII веках проникает во все уголки Европы, в том числе на Балканы и Русь. Православные художники, которые до этого обращались к темам «Откровения» лишь изредка, причем в весьма сложных обобщенных вариантах (например, совмещая на одной иконе события нескольких глав), с интересом ознакомились с подходом западных коллег и начали применять его в своих традиционных техниках – фресках, иконах, рукописях.

В XVII–XVIII веках влияние религии на жизнь общества постепенно слабеет, да и эсхатологический ужас перед Концом света отступает. Соответственно, книга «Откровения» становится гораздо менее популярной среди художников. Вдобавок, канонический подход к изображению религиозных тем постепенно оказывается скучен для авторов. Это накладывается на общие процессы в истории искусства – художники обретают интеллектуальную самостоятельность, из ремесленников, создающих картины как «религиозную утварь», они превращаются в творцов своих собственных миров. К концу XVIII века возникает новый подход к иллюстрированию «Откровения». Эти произведения слабо основаны на старинном каноне иллюстрирования. Зато в них ощущается глубокое самостоятельное изучение священных текстов, собственные раздумья художников над ними – наследие протестантского подхода. Для выражения древних тем художники ищут новые, эффектные композиции и необычные трактовки. И это смещение ракурса порой наполняет старые сюжеты непривычной эмоциональностью. Однако при этом с XVI века не прерывается классическая традиция издания иллюстрированных Библий, которая завершится Густавом Доре.

В XX веке мир меняется целиком, кардинально изменяется и роль религии в жизни общества, значительно ослабевая. Художники продолжают обращаться к темам «Откровения». Однако когда это делают немецкие экспрессионисты или русские авангардисты, ощущается, что это происходит не из-за их веры в Бога, желания Его прославить или хотя бы проникнуть в загадки книги. А из-за той невероятной и фантастической атмосферы, которой она наполнена. Образы «Откровения» становятся метафорами для ужасов Первой и Второй Мировой войн, авианалетов, химических атак, геноцида и ядерной угрозы.

Многие из этих произведений XX века невероятно талантливы, однако в данное издание они не вошли. Дело в их «индивидуализме» и уникальности. Скажем, если вы запомните, как иллюстрировал 12-ю главу «Откровения» английский монах времен Ричарда II, вы опознаете этот сюжет и во французском витраже эпохи Александра Дюма, и в румынской фреске, и на страницах уральской старообрядческой рукописи. А вот изучение картин XX века, созданных художниками-модернистами, подобного результата не даст. Впрочем, несколько работ этого столетия на страницах данного издания вы найдете, но это будут произведения, созданные современными церковными художниками по заказам действующих церквей, и написанные по тем же самым древним канонам.

Однако таких произведений мало. В основном XX и ныне XXI век использует книгу «Откровения» как полигон для выражения своих собственных художественных фантазий и душевных терзаний. Если же говорить не об изобразительном искусстве, а иных жанрах, то «Откровение» становится, наоборот, скорее источником, откуда творцы новой эпохи черпают сюжеты и образы.

Место в современной культуре

«Откровение» находишь там, где и не ожидаешь – это и черные всадники смерти назгулы из «Властелина колец», и лев-спаситель Аслан из «Хроник Нарнии». Когда ядерная угроза становится ощутимей, ученые-атомщики переводят «Часы Судного дня». Стейнбек назвал свой роман «Гроздья гнева», стихи о «точиле гнева» писал Максимилиан Волошин. Фильмы о Терминаторе имеют подзаголовки «Судный день» и «Да придет Спаситель», причем в первой ленте франшизы беременная мать «спасителя» убегает от чудовища, пусть и не красного Дракона, а красноглазого робота (хоть и тоже гибнущего в огненном озере). Упоминать об отсылках к «Откровению» в «Имени розы» и «Мастере и Маргарите» даже как-то банально…

Арнольд Беклин. «Чума», 1898 г. Базельский художественный музей

Слово «апокалипсис», первоначально обозначавшее просто «откровение», в XIX веке стало научным термином. Ученые ввели название литературного жанра – «апокалиптика». К нему относятся многочисленные древние и средневековые восточные книги (иудейские, христианские, гностические и т. п.), в которых провидцы описывают свои видения. Священными текстами большинство из этих книг не стало, однако для истории они имеют большое значение. А вот в XX веке возник другой литературный жанр, названный «пост-апокалиптика». Это романы про то, что на Земле произошел рукотворный конец света (обычно – ядерная катастрофа, реже – нашествие инопланетян), и теперь остатки человечества вынуждены выживать среди мутантов и сожженных городов. Вскоре этот жанр перекочевал в кинематограф, создав огромное количество визуальных образов.

Список можно продолжать бесконечно, что и делают западные исследователи масс-культуры, раскладывая в академических научных трудах на новозаветные цитаты песни Джонни Кэша и «Металлики». Однако для русской аудитории все эти отсылки, реверансы и интертекстуальные игры не так органичны. И тем любопытнее имеющиеся в нашей культуре примеры.

Место в русской культуре

Значение «Откровения» для русской культуры и искусства проистекает из его места в православии, поэтому вернемся немного назад. Итак, полная «Геннадиевская Библия», куда, наконец, вошел текст «Откровения», завершена к 1499 году. При этом не стоит забывать, что в 1453 году окончательно пал Константинополь, то есть Византия больше не может быть арбитром и примером для подражания в восприятии «Откровения». Кстати, само по себе падение великой христианской империи под натиском полчищ неверных очень потрясло психику всех соседних христианских государств, включая, конечно, и Русь.

К этому моменту ситуация с искусством на тему «Откровения» на Руси была такова: у нас имелась развитая византийская иконография Страшного суда (самые ранние фрески – XI–XII вв.). Присутствовали и другие отдельные мотивы, те самые, которые были восприняты еще в первые века существования христианства – Христос во славе, четыре животных – символы евангелистов и т. п. Никаких развитых повествовательных циклов на Руси (и в православном искусстве других стран) не имелось.

Первым русским циклом фресок на тему «Откровения» стала работа Феофана Грека в 1405 году в Благовещенском соборе Московского Кремля (не сохранилась). Около 1480–1500 годов написана первая икона – это «Апокалипсис» Успенского собора Московского Кремля. Первые сохранившиеся рукописи с рисунками («лицевые рукописи») относятся к XVI веку. (При этом русские манускрипты текста «Откровения», но без иллюстраций, уцелели и более древние – по одной от XIII и XIV веков, и 16 экземпляров от XV века). Со временем появится и гравюра (религиозный лубок).

Всего до наших дней сохранилось около двадцати русских церквей, украшенных апокалиптическими фресками. Большинство из этих циклов было написано в XVII столетии – «золотом веке» русских апокалиптических иллюстраций и в других жанрах. Иллюстрированных рукописей за период с середины XVI до начала XX столетия было создано несколько сотен (однако от первого полувека сохранилось лишь несколько экземпляров). Количество икон вычислить, разумеется, намного сложнее – тем не менее, таких работ, в которых изображены именно узнаваемые события «Откровения», причем не только как основная тема, но и в клеймах, вряд ли наберется сотни или даже десятки.

Историки русского искусства путем сравнений с образцами наглядно доказывают, что иконография этих произведений была создана русскими художниками на основе переработки западных гравюр, которые с XVI века хлынули на Русь. Эта же иконография становится основой для иллюстрирования других сочинений апокалипсического жанра, например «Слова Палладия мниха о втором пришествии Христове и о Страшном суде». Рост интереса к «Откровению» был связан с внешними обстоятельствами – как политическими, так и богословскими. Например, первый фресковый цикл 1405 года возник, скорей всего, потому что на 1408 год приходился пугающий конец Индиктиона (532-летнего пасхального цикла – срока, на который заранее были вычислены даты Пасхи). Затем Антихриста ждали в 1459 году (за 33 года до 7000-летия от сотворения мира). Финал XV века ознаменовался ожиданием Конца света в 1492 году, как раз на это 7000-летие. Церковники даже не стали высчитывать дату Пасхи на следующий год. Когда Конца не случилось, его стали ждать в другие годы, в которых присутствовала семерка – в 7070, 7077, и так далее; и настроению ужаса способствовало то, что на эти годы приходилось правление Ивана Грозного (1530–1584). Начало XVII века – это Великий голод 1601–1603 годов, который повлиял на падение династии Годуновых и начало Смутного времени – эпохи, которая для многих русских людей стала адом на земле.

Правление царей из династии Романовых – это время поспокойней, и у художников появляется время на преломление апокалиптических переживаний в искусстве – поэтому искусство XVII века самое репрезентативное. Но на этот период приходится 1666 год (Миллениум + Число Зверя), а в 1653 году патриарх Никон начинает масштабную реформу Церкви, и тем приводит в великое смущение многих верующих. Произошел Раскол, возникло старообрядчество, представители которого считали, что Антихрист уже явился. Потом на престол всходит Петр I и начинает свои преобразования, наглядно подтверждая мнение старообрядцев.

После реформ Петра именно старообрядцы остаются той средой, где сохраняется традиция иллюстрирования «Откровения». Они продолжат создавать многочисленные рукописи «толковых апокалипсисов» Андрея Кесарийского вплоть до XX века. Эти манускрипты не только копируют образцы древнерусских рукописей, но и обогащают их собственной, весьма изобретательной иконографией.

Новорожденная Российская империя, где религиозное искусство стало светским по сути, «Откровением» не интересовалась. Лишь новые композиции Страшных судов продолжали традиционно украшать западные стены храмов (согласно канонической системе росписи храмов, созданной тысячелетие назад).

Тут хотелось бы что-нибудь сказать об использовании мотивов «Откровения» в русской литературе – не богословской, а в светской, но, увы – аналогов Данте, который делал это в XIV веке, или Мильтону (XVII век), России пришлось ждать очень долго. Действительно, если на Западе «Откровение» было хорошо известно даже неграмотным толпам Средневековья (благодаря театральным инсценировкам, которые были очень популярны), на Руси его досконально знали лишь книжники, а светская литература и на другие темы у нас появилась очень поздно.

Образованный русский начала XIX века, если ему хотелось прочитать «Откровение», вряд ли брал книгу на церковнославянском – ему было доступнее французское издание Библии. Поэтому Пушкин из ссылки иронически писал, отправляя издателю свое новое стихотворение: «Посылаю Вам из моего Пафмоса Апокалипсическую песнь» (речь идет о стихотворении «Герой», 1830). В литературном русском языке стандарта речи относительно понятий из «Откровения» не существовало.

При императоре Александре I Российское Библейское общество создало русский перевод текста Нового Завета, который был напечатан в 1821 году. Но Синод вынудил государство прекратить деятельность общества. Распространение русского издания было запрещено. Но интерес к знакомству с текстом Библии не утихал: так, в 1850-х этот русский перевод начали перепечатывать там, где это можно было делать без одобрения цензуры – за границей.

Попытки самостоятельных переводов некоторых книг предпринимали священники и светские лица – в частности, Василий Жуковский перевел весь Новый Завет параллельно с работой над «Одиссеей». Наконец, в 1876 году, после долгой работы, был опубликован Синодальный перевод Библии. Он разошелся и продолжает расходиться огромными тиражами – и, конечно, после его публикации уровень знакомства читающей публики с «Откровением» кардинально изменился. Например, в 1883 году были написаны сразу два эмоциональных стихотворения целиком по мотивам книги – «Аваддон» А. Фета и «Из Апокалипсиса» К.Р. (см. Приложение), и со временем число произведений самых разных авторов возрастает. В этот же период возникает нечто новое и в изобразительном искусстве – эскизы фресок Виктора Васнецова.

Итак, в русской литературе (в первую очередь – в поэзии) 2-й половины XIX века веско появляется «Откровение». И, конечно, это связано не только с тиражами Синодального перевода, но и с тем, что XIX век подходит к своему концу. То есть вскоре настанет один из тяжелейших периодов русской истории, а именно в канун таких моментов, когда общая напряженность и трагические ожидания витают в воздухе, интерес к «Откровению» увеличивается. Недаром максимальное число скрытых цитат из этой книги обнаруживается в литературе Серебряного века и ранних послереволюционных лет. В 1905 году в эссе «Апокалипсис в русской поэзии» Андрей Белый пишет: «Апокалипсис русской поэзии вызван приближением Конца Всемирной Истории» (впрочем, говоря скорее о качестве стихов).

Мотивы «Откровения» в той или иной форме (эпиграфы, скрытые цитаты или поэтический пересказ целых глав) встречается у большинства русских поэтов. Вот лишь начало их списка: Апухтин, Блок, Брюсов, Бунин, Волошин, Гумилев… Иногда отсылки к «Откровению» – это всего лишь намеки, и уловить их может лишь хорошо знакомый с текстом книги. Поэтому в Приложении к данному изданию помещена небольшая подборка этих поэтических текстов – после прочтения иллюстрированного «Откровения» даже давно известные тексты Серебряного века приобретут новую глубину.

Виктор Васнецов. «Апокалипсис», 1887 г. Дом-музей В. В. Васнецова (Москва). Эскиз росписи Владимирского собора в Киеве

Разумеется, не минуло воздействие «Откровения» и прозу. Это может быть просто использование ярких клише – как пример, террорист Савинков свои полуавтобиографические романы называет «Конь бледный» (1909) и «Конь вороной» (1923). Многочисленны также и традиционные размышления о судьбах России в апокалиптическом ключе, которые продолжили писать и в эмиграции. Отлично был знаком с «Откровением» и Булгаков, что прочитывается не только в «Мастере и Маргарите», но и в сочинениях о Гражданской войне. Удивительно, но не единожды в русской литературе появляется немного комическая фигура комментатора-любителя, фаната «Откровения»: Достоевский вводит такого персонажа, чиновника Лебедева, в «Идиота», а у Шолохова в «Тихом Доне» этим занимается дед Гришака. Поскольку материала очень много, тема апокалиптических и эсхатологических мотивов в русской литературе сегодня активно исследуется литературоведами.