Галльская сказка

Старая Кианнэйт задумчиво поджала тонкую и сухую губу. Она погладила свободной рукой украшение на шее, сделанное из корней редкого в их краях самолуса, растущего в самых топких местах болот. Пальцы осторожно прошлись по гладкой поверхности, за два века истершейся до неузнаваемости. Было ли это просто украшением? Любовным подарком? Талисманом от духов леса или давно умершего друида? Изибил не знала. Праматерь никогда не рассказывала ничего о нём, сколько бы любопытная внучка не выпытывала. А любопытничать было отчего. Тонкие корни сплетены между собой по кругу и аккуратно обточены. Таких в селении не делают. Поговаривали, будто однажды старуха ушла в Чёрный лес на три дня, а вернулась с этим ожерельем. Стоявший тогда у власти друид Торбейсон пытался призвать селян вывести юную Кианнэйт на суд за нарушение границы, но за доброту и мудрые советы многие уважали девушку, и наказание сошло с рук. Тем более, что это лишь предположение, а ходила она туда или нет – не доказать.

– Способ есть, – старуха тяжело вздохнула. – но ты пожалеешь об этом решении.

– Нет, бабушка! – вскрикнула Изибил. – Ни за что и никогда. Главное – родить ребёнка, хотя бы одного. Я не хочу, чтобы меня считали пустой. Аоиф и так меня видеть не хочет, а будь я с гнилым чревом – загнобит!

Кианнэйт прикрыла глаза и еле заметно зашевелила пальцем, словно вспоминая долгую дорогу или тайную историю, случившуюся много лет назад. Она снова дотронулась до ожерелья.

– Ступай в Чёрный лес, – слова бабушки тяжёлыми камнями упали на уши девушки. – сразу за ближним холмом будет раскидистый вяз. Отсчитай от него девять шагов по той стороне, где растёт можжевельник и ступай по тропе лисиц, что тебе откроется. Тропа выведет тебя к безопасному месту – там ищи омелу, что растет на каменном дубе. Да, я знаю, что ты скажешь. Ты права, её могут собирать только друиды, но если хочешь зачать ребёнка, то придётся отыскать священное растение и не глядя сорвать его левой рукой. А потом уходи. Не беги, не шуми, не кричи – просто уходи как можно быстрее той же тропой. Не сворачивай с неё ни за что.

Тем же вечером лес из старых легенд и ночных кошмаров открыл свои объятия перед Изибил. Девушка в ужасе смотрела на кривые, потемневшие от чужеродной магии деревья. Она понимала, что одна ошибка может стоить жизни.

Кианнэйт не соврала. Тропа нашлась достаточно быстро, несмотря на то, что девушку трясло от страха и она поминутно оглядывалась по сторонам, стараясь объяснить себе любое шевеление в кустах испуганным животным или птицей. Лес был безмолвен, словно сама смерть поселилась здесь и обитала уже многие века, дожидаясь прихода живых людей, чтобы протянуть к ним костлявые руки, жаждущие крови. Изибил набралась смелости и сделала первый шаг по тропе.

Она вернулась на второй день. Праматерь поняла всё сразу и объяснения были ни к чему. Кианнэйт нахмурила брови и голосом, полным боли и отчаяния, тихо проговорила:

– Я же просила тебя не сворачивать с тропы, глупая! – старуха устало покачала головой и с силой сжала ожерелье. – Ты родишь не человеческое дитя, ведь его отец не принадлежит к нашему роду. Молись, чтобы они не пришли за ребёнком в первые же дни его жизни и не убили нас всех. Молись лесным духам. А пока скорее возляг с мужем, чтобы тебя не предали сожжению за измену с лесным существом.

Когда родилась девочка, Изибил не знала, смеяться ей или плакать. Счастливый и добродушный Луэрн сразу же признал ребёнка, которого они так долго ждали. Однако, Изибил не давали спать муки совести и страх за свою семью.

«Её нужно наречь Сайофрой, – говорила старая Кианнэйт, оставаясь наедине с Изибил. – это имя задобрит древний народ и, возможно, они не придут за своим ребёнком слишком рано. Если ты назовешь её иначе, то это будет означать отречение от её настоящего отца. Тогда беды не миновать.» Хватавшаяся за голову молодая мать спорила с бабушкой, готовая назвать ребёнка как угодно, но не эльфийкой.

«Подумай своей дурной головой! – злилась праматерь. – Даже родных детей они берегут не так, как полукровок, рожденных от человека! Недаром в год великой ссоры с людьми из селений ушли все полукровки вслед за альвами. Думаешь, по своему желанию они бросили нажитое имущество и любимые семьи?»

Из горьких воспоминаний Изибил выдернул журчащий голос старшей дочери.

– Вот вода, – Сайофра посмотрела на измученную думами и заботами мать.

Женщина непроизвольно дернулась от этого голоса, который всё больше становился похож на тот, что свёл её с тропы много лет назад. Похожий на звучание лесного ручья, он проникал глубоко в душу и затрагивал давно похороненные фрагменты постыдного прошлого. Она в который раз окинула взглядом Сайофру, стараясь долго не смотреть в раскосые бледные глаза – те, что околдовали глупую девчонку в Чёрном лесу.

– Тебя не дождешься! – мать всплеснула руками. – Ступай на выпас.

Изибил проглотила нахлынувшее воспоминание о той ночи, перенесшей молодую девушку в чертоги небывалого счастья и удовольствия. О таком не тоскуют! Нечеловеческий облик отца Сайофры по сей день не давал покоя, но уже не от приятной истомы, а от леденящего душу страха за будущее своей семьи. Изибил знала, что рано или поздно он вернется, чтобы забрать то, что принадлежит ему.

Сайофра послушно отправилась выгонять скот на выпас. Открыв хлев и взяв в руки прут, девушка покрикивала на животных, которые с большой неохотой выходили за пределы двора. Как только последняя овечка, истерично блея, покинула грязную землю хлева, Сайофра пошла вслед за стадом к полям, находившимся недалеко от реки Карус.

Наблюдая за размеренным шагом животных, девушка думала о произошедшем возле Священного леса. Ей почудилось шевеление в кустах, но подойдя ближе, Сайофра не обнаружила ничего, кроме лежащей под цветками зверобоя маленькой дудочки размером с ладонь. Брать чужие предметы из леса строго запрещалось. Друиды говорили, что это могут быть заколдованные вещи скрытых народов, живущих под камнями, в холмах, в стволах деревьев или даже в пещерах. Сайофра не могла объяснить, что заставило её взять чужеродный предмет. Спрятав дудочку в кармане платья, девушка пригнала скот к реке и села на большой камень около кустов смороды, за которыми начиналась опушка Священного леса. Клятвенно пообещав себе отдать странную вещицу друиду Андекамулу, она подняла лицо к летнему солнцу и улыбнулась, чувствуя, как тепло разливается по всему телу.

Коровы довольно мычали, срывая сочную луговую траву, напитанную дождями. Эти поля селяне любили. Для заготовки сена они подходили мало, а вот для выпаса – вполне. Здесь можно было не бояться нападений диких животных или кровожадной нечисти на пасущийся скот, так как селение находилось в двадцати шагах от луга и просигналить о беде не составляло особого труда.

Облака медленно плыли над макушками вековых деревьев. Казалось, они сейчас грузно осядут на острые сучки сосен, где и застрянут на долгие-долгие годы. Попеременно то закрывая, то открывая солнце своими пушистыми телами, облака создавали иллюзию полосатого неба – то пасмурного, то ясного. Деревья шумно перешёптывались. О чем они говорили? Рассказывали друг другу легенды дальних краёв или обсуждали последние события? Смаковали свежие сплетни, принесённые ветром? Сайофра не знала. Она неспешно обводила взглядом многочисленные кусты можжевельника, малины, смороды и крыжовника. Примечала около толстых стволов затаившуюся костянику, скрытую широкими листьями от посторонних глаз. Ей нравилось искать среди зелёных полотен яркие краски ягод, цветков и камней. Там текла своя, неизведанная и таинственная лесная жизнь, неведомая простым людям.

В лицо ударил прохладный ветер, отвлекший девушку от созерцания лесных красот. Вспомнив о найденной дудочке, девушка достала инструмент из кармана и поднесла поближе к лицу. Найденная вещица была вырезана из неизвестного материала, на ощупь напоминавшего коровий рог. Потемневшая от времени, она всё еще сохраняла свой первоначальный облик, который был для Сайофры загадкой. Неизвестные картины были вырезаны на обратной стороне дудочки. На них изображались два странных человекоподобных существа в многослойных нарядах, которые о чём-то говорили друг с другом. Их уши были неестественно вытянуты, а длинные волосы заплетены в тонкие косы. Вокруг картины резчик изобразил непонятные символы. Некоторые из них девушка видела на ожерелье из самолуса, которое носила старая Кианнэйт. После смерти праматери оно торжественно висело на стене одинокого дома, где старуха доживала свои последние годы. В тот дом никто не ходил, лишь изредка Изибил отправляла туда старшую дочь подмести да протереть пыль. Поговаривали, что по ночам из того дома доносятся голоса, один из которых принадлежит покойнице. Проверять никому не хотелось. К тому же, друид Андекамул запретил туда ходить без особого дела.

Сайофра поднесла инструмент к губам и неуверенно дунула, зажав одну дырочку указательным пальцем. Мелодия получилась протяжная и некрасивая, словно кто-то стонал из подпола. Девушка дунула ещё раз, на этот раз зажав две дырочки. Получилось лучше.

Увлекшись игрой, Сайофра не заметила, как деревья за её спиной медленно раздвинулись, обнажая скрытое от человеческих глаз золотистое поле. Услышав шорох за спиной, девушка резко повернулась и выронила найденную вещицу. Деревья медленно сдвигали тяжёлые ветви обратно. Сглотнув вставший в горле крик и успокоившись, она подошла поближе к деревьям и потрогала шершавые толстые стволы, словно хотела проверить, не наваждение ли это. Присев за кустами можжевельника, Сайофра снова заиграла, наблюдая за неспешно раздвигающимися тяжелыми ветвями и кустарниками.

Представшая перед ней картина врезалась в память, словно нож, пронзающий нежную плоть. За порослью травы и непролазных кустов открылось поле, которого прежде никогда не было в этих краях. Трава на нём казалась мягкой, словно шерсть молодого котёнка, и имела золотистый цвет летнего заката. По краям поля росли яблоки и груши, плоды которых переливались бронзой в свете стремящегося к горизонту солнца. По лугу гнала белых, как топленое молоко, коров с серебристыми рогами юная пастушка в многослойной одежде, отточенной дорогими камнями и тканями, о каких Сайофра лишь слышала в сказках. Наряд девушки переливался в лучах солнца всеми цветами, какие себе только можно вообразить. Казалось, будто сверху его окутывает тонкая сияющая пелена. Пастушка гнала волшебное стадо к зеленеющему вдалеке огромному холму. От изумления забывшая о дудочке Сайофра перестала играть, и чудесная картина скрылась за опушкой Священного леса.

– Что это ты тут делаешь? – раздался скрипучий голос над головой девушки. – А ну дай сюда!

Друид Андекамул, выходивший из Священного леса после долгих поисков вербены, не мог пройти мимо незнакомых ему звуков, доносившихся с хорошо знакомых полей. Он выхватил у Сайофры инструмент и принялся пристально его рассматривать, тщательно вглядываясь в рисунки и символы.

– Я…– девушка хотела объясниться, но под гневным взглядом служителя культа запнулась.

– Ты хоть знаешь, что это, глупая девчонка? Где ты это взяла? – повышая голос, Андекамул сжал дудочку в руке.

Не дожидаясь ответа, друид развернулся и пошёл к селению. Сайофра побежала следом, опасаясь навлечь на себя ещё большие неприятности. Она виновато опустила глаза и не решалась сказать даже слово, слушая гневную тираду друида.

– Да будет тебе известно, что это – альвийская дудочка, которую эти создания используют, чтобы завлекать таких дурех! Я всем говорил не поднимать странные вещи в лесу и уж тем более ими не пользоваться. Знаешь, что было бы, поиграй ты ещё немножко? Ушла бы навсегда в лес! Одному Отцу известно, что там с тобой сделали бы эти злобные твари!

Гневный Андекамул не замечал никого вокруг. Опираясь на священный посох, казалось, он был готов прямо сейчас убить им несмышленую девчонку. На крики жреца из дворов повыскакивали все соседи, в числе которых был и сам ват Матуген, сын Медведя. Грузный и сильный, по сравнению с Андекамулом он выглядел настоящей скалой, выточенной суровыми дождями и холодными ветрами. Шкура убитого им в молодости медведя украшала затылок Матугена, прибавляя ему роста и мужественности. Провидец нахмурил брови, обведя взглядом дудочку, которой размахивал друид.

– Сегодня же сжечь эту проклятую чужеродную вещь! – заключил Андекамул после долгой речи о людской глупости и отсутствии уважения к словам друида.

– Ты, верно, сошёл с ума, жрец, – покачал головой Матуген. – Нельзя жечь эльфийские дудочки. Тебе ли не знать, чем это закончилось, когда длинноногая Бернас сожгла такую вещь!

Высыпавшие из домов люди согласно загудели. Более старшее поколение знало, что эльфийский дудочки очень дороги древнему народу и уничтожать их ни в коем случае нельзя. Легенду о Бернас передавали из уст в уста в тени вечерних костров.

Родившаяся в соседнем селении длинноногая красавица с необычайно длинными и густыми волосами цвета пшена привлекала внимание многих неженатых мужчин. Говорят, Бернас была столь красива, что к ней сватался даже сын вождя из дальнего городища, но по какой-то причине получил отказ от отца девушки.

В один из холодных вечеров, когда листья уже начинают краснеть и опадать, отправившаяся за грибами Бернас привлекла внимание альвийского короля, разъезжающего по своим владениям на серебристом коне. В знак своих чувств альв решил не похищать девушку, а сначала одарить её ценной вещью – прекрасной дудочкой из редкого красного дерева, которая была любимым инструментом волшебного существа. Испугавшаяся такого сватовства девушка сожгла дудочку тем же вечером в огромном костре.

Говорят, не прошло и четверти ночи, как лес сомкнулся вокруг большого селения. Завыли где-то вдалеке банши, стирая в протекавшей рядом реке Эйр кровавые одежды, предвещающие скорую смерть. Крики жителей были слышны очень долго в соседних селениях, но помочь никто не мог – лес не пропускал ни единую живую душу. Как только наступил рассвет, родственники и знакомые смогли пробиться к реке Эйр, около которой когда-то стояло селение. Покосившиеся дома чуть ли не падали друг на друга, заборы лежали плашмя, а идол Отца был вымазан в свежей стекавшей с его губ крови. Говорят, по лесам ещё долго находили отрубленные конечности жителей села – головы, ноги, руки, но ни одного человека так и не смогли собрать в цельное тело, чтобы по-человечески похоронить. От самой Бернас не нашли и этого. Кто-то считает, что жестокий король унёс её с собой, но некоторые утверждали, что видели в лесу развешанные по деревьям куклы, сделанные из волос бедняжки Бернас.

– А ты, Матуген, поди забыл, кто из нас служитель лесным духам? – прошипел друид. – Сегодня на вечерней службе испрошу совета у них. Да будет так, как решат наши мудрые покровители!

Селяне закивали, соглашаясь с таким решением. Все любопытные взгляды были прикованы к смущенной Сайофре, непонятно откуда принесшей чужеродный предмет. Не альв же выказал ей своё внимание? Смешно и представить. Люди проводили глазами удалившегося Андекамула и начали потихоньку расходиться, предвкушая приход друида с вечерней службы. Кто-то громко говорил о возвращении музыкального инструмента в лес, кто-то возражал – мол, если подарок, то обида будет нанесена страшная. Не признавали древние народы уничтожения или возвращения своих подарков. За сожжение дудочки убили целое поселение, а за возврат что будет? Проверять никому не хотелось. Несколько девушек подбежали к Сайофре, начав расспросы об альвах. Они успели придумать себе красивую историю о влюбившемся в девушку эльфе, вознести её до небывалых высот и поверить в этот бред. Чувствуя себя униженной и оплеванной взглядами односельчан, девушка молча отошла от стайки щебечущих сверстниц и села на покатое старое бревно у забора вата Матугена.

Идущий по направлению к дому мужчина был хмур и задумчив.

– Где ты нашла эту дудочку? – сын Медведя присел рядом с задумавшейся Сайофрой.

От него повеяло запахом выделанной старой шкуры, которую мужчина носил не снимая. Выцветающие длинные волосы Матугена свисали до загорелых могучих плеч, которыми селянин мог спокойно выбить толстую дубовую дверь с одного удара. Это Сайофра видела своими глазами. Борода вата уже полностью поседела и напоминала острый весенний сухостой, свалявшийся в плотный клубок. Широкое лицо Матугено, покрытое шрамами и морщинами, практически никогда не освещала улыбка. Говорили, что он перестал улыбаться после того, как открыл в себе дар провидения.

– Под кустами около Священного леса, – девушка тяжело вздохнула, окинув взглядом собеседника.

– Вот оно что! – Матуген удивлённо вскинул брови. – Такого не было уже давно. Всем известно, что альвы любят и ценят музыку, поэтому неохотно расстаются со своими инструментами.

– Тогда почему я нашла её там? – развела руками Сайофра. – Может, какая-нибудь альвийка её случайно обронила?

– Они не люди, девочка, – покачал головой провидец. – У альвов не бывает случайностей. После великой ссоры такие дудочки древний народ использовал, чтобы завлекать простых людей в свои холмы, поэтому я сомневаюсь, что дудочка подброшена случайно. Я слышал, что там они обращали наш род в рабство на долгие-долгие годы, обманом заключая договор на несколько дней, но длился он многие века. Выходивший из холмов человек либо умирал от старости, либо оказывался не в своём времени.

– Какой ужас! – девушка побледнела, представив себя на месте этих людей. – Неужели им нравится смотреть на страдания несчастных?

–Знают ли они такое слово? – пожал плечами ват. – У альвов нет сердца. Вместо него у скрытого народа ледяной камень. Мы мало знаем о них, к счастью или к сожалению.

– К счастью, – буркнула девушка, собирая в кучу роящиеся мысли. – И что теперь будет? Мы ведь даже не знаем, для чего подброшена эта дудочка. Может, она предназначалась какой-то другой девушке, а я её подняла?