Двадцать шесть гвоздик

Ватные ноги. Я локтем нащупала стену позади себя и спиной прильнула к ней, стараясь не уронить чужой телефон. Наверно, я очень изменилась в лице, потому что Аня спросила:

– Что?

– Он умер, – я выкрикнула это каким-то нечеловеческим голосом, я стояла в коридоре школы, Аня обнимала меня, мимо шли ученики и косились в нашу строну.

Через пару минут на шум подошла завуч.

– Что происходит?

– У нее парень погиб, – ответила подруга.

Она перевела на меня взгляд.

– Успокаивайся! Может он к девке какой ехал, да разбился! А ты тот сопли развела!

Мне потребовались колоссальные усилия, чтобы не вцепиться этой твари в лицо, не выдавить глаза и не вырвать язык. Я ненавидела ее! Мне было мерзко дышать с ней одним воздухом! И это чувство не отпустило и годами позже.

Мы с Аней вышли из школы и сели недалеко на плитах возле магазина. Я смотрела в пол и переваривала события последних тридцати минут. Спустя какое-то время, я увидела Виталика с другом, идущих в нашу сторону. Я бросилась в его объятия и рыдала уже не сдерживаясь.

Он рассказал мне, что вчера решил остаться ночевать у друга. Его мама работала в ночную смену. В доме был Артур, его крестная, старший брат с женой и ребенком. Все спали, Артур зашел в ванну, закрыл дверь, ему стало нехорошо, и он потерял сознание. В ванной стояла колонка, которая оказалась неисправной.

Для Артура и его крестной утро не наступило.

7. Прострация

Я не смогла сразу пойти домой. Я не знала, что сказать и как сказать. Знала, что мама будет переживать и успокаивать меня. Так не хотелось сейчас, чтобы кто-то трогал эту пульсирующую рану.

Мы пошла домой к подруге. Сидели на кухне. Пришла Инна. Они что-то мне говорили, я не помню и, наверно, не слышала. По времени закончился шестой урок, было понятно, что скоро меня будут искать. Надо идти домой.

Мама попросила меня прилечь на диван, дала успокоительное, села рядом и гадила меня по голове. Слезы просто текли сами собой. Мне не хотелось говорить. Не хотелось есть. Не хотелось жить.

В день похорон шел монотонный мелкий дождик. Такой обычно затягивает на весь день.

Мама влила в меня очередную дозу успокоительного и стало казаться, что я сторонний наблюдатель. Звуки стали протяжнее и медленнее, а картинка немного размылась.

По дороге к дому Артура, мы зашли в цветочный магазин и купили двадцать шесть гвоздик. Столько ему было. Двадцать шесть.

Гроб стоял в комнате, но он уже был далеко отсюда. Я увидела женщину и поняла, что это мама. Началась процессия, нужно было выйти во двор. В дверном проеме мы оказались рядом, и она сказала мне: «Спасибо, что в свой последний день он был влюблен».

Во дворе я увидела навязчивую картинку из своего «видения»…

«Почему я не смогла его спасти?» – звучало в моей голове. Я не знала. Но он попрощался. Спи спокойно.

После написанного

Еще не прошло сорока дней. Меня часто посещали мысли, что я не смогу себя убить и принести своим родителям горе. Но я думала о смерти очень часто. Пыталась понять, почему Он забрал Артура и найти знак для себя.

Я разрешила парню пригласить себя на прогулку. Мы шли по аллее, навстречу шли девушки. Я их знала заочно. Поравнявшись с ними, я услышала «Тварь! Еще сорока дней не прошло! Вся из себя любящая. Она и на кладбище не плакала».

Я понимала, как это всё выглядело со стороны, но рассказывать каждой встречной про литры транквилизатора или стабильных суицидальных мыслях казалось глупым. Зачем? У них своя правда.

Спустя семь лет, этим же способом трансформации боли в любовь и заботу я снова выжила. Для меня это работает, хоть и осуждаемо со стороны.

Прошло почти двенадцать лет с того звонка. Артур остался в моей памяти навсегда. Я сегодня говорю спасибо за его любовь, доброту, чуткость и пример настоящего мужчины.