Воспоминания (1916-1936)

Когда тётя Лёля родилась, братья Митя и Миша болели корью. Маленькую Лёлю отдали на несколько недель кормилице. Когда принесли домой, долго шутили, что девочку подменили – у неё на голове появились чёрные кудри. Во всей нашей семье только у Лёли и меня волосы вились.

СОФЬЯ ВЛАДИМИРОВНА ДАКСЕРГОФ

В гимназии Митя близко сошёлся с Сашей Даксергофом. Дед Даксергоф был внебрачным сыном великой княгини. [На самом деле дед Саши был внебрачным сыном знатной дамы, см. Приложение 3].

Мать Саши была урождённой графиней Толстой и близкой родственницей князей Васильчиковых и Олсуфьевых. [А по женской линии она была Спиридовой, правнучкой знаменитого адмирала екатерининского времени, прославившегося победой в Чесменском сражении.]

Когда юноши учились в старших классах, к Саше приехала сестра Соня, окончившая Смольный институт. Соня и Митя воспылали друг к другу любовью. Старший брат Сони Василий [вероятно, Андрей – Василия среди братьев Софьи не было] быстро раскусил суть чувств молодых людей. Отец категорически запретил Софье встречаться с Благим. Но молодые люди установили свой «телеграф». Митя приходил к Саше, чтобы вместе готовить уроки. Софья шла в прихожую и незаметно опускала в карман Митиного пальто записочку с уведомлением, где она будет вечером. Отец и брат Василий [Андрей] поражались, как Благой узнаёт, где может увидеть свою возлюбленную.

Но вот пришла беда – к Софье посватался немолодой, но знатный жених. Семья Даксергофов была очень довольна. Отец приказал Софье готовиться к свадьбе. Митя и Соня были в отчаянии. Митя уговорил Сашу устроить им свидание, когда отца и брата Василия [Андрея] не будет дома. Саша упросил бабушку [вероятно, мать, т. к. обеих бабушек к этому времени уже не было в живых] отпустить его с сестрой за покупками для свадьбы. В условленном месте ждал Митя. Саша оставил его с Соней наедине, а сам отправился к приятелю. Договорились встретиться в определённый час. Митя сказал своей возлюбленной: «Выхода нет: или выходи замуж за нелюбимого, или сегодня же стань моей женой». Софья согласилась. Поехали в номера.

Соня созналась во всём брату Саше. К этому времени Митя уже окончил гимназию и учился на первом курсе юридического факультета Московского университета. Разъярённый Саша явился в университет и вызвал друга на дуэль. Саша выстрелил в воздух, а Митя, никогда до этого не державший в руках оружие, выстрелил, зажмурившись. Саша упал. Митя в ужасе бросился к нему. По счастью друг оказался только раненым в левую руку. Вернувшись домой, Митя ворвался в кабинет отца с револьвером (уже разряженным) и, приложив к виску оружие, заявил: «Папа, я обязан жениться или покончу с собой на Ваших глазах!» Узнав, в чём дело, перепуганный отец дал согласие на брак с условием, что сын успешно перейдёт на второй курс.

А у Даксергофов разыгралась трагедия. Ранение скрыть было невозможно, пришлось Саше всё честно рассказать. Отец грозил проклясть и дочь, и сына. Вдруг раздался звонок, и в комнату вошёл виновник переполоха. Дерзость Мити всех поразила: Софья упала в обморок, её отец и брат Василий [Андрей] окаменели. Один Саша не растерялся, снял со стены образ и сунул в руки отцу. Тот машинально благословил Соню и Митю. Митя засел за занятия и потом рассказывал, что больше никогда в жизни так не трудился.

После свадьбы молодые поселились у бабушки Благой, но там было тесно. А тут ещё выяснилось, что Софья скоро станет матерью. Отец устроил Мите место в уездном городке Руза. Там Митя с семьёй прожил несколько лет. Городок был маленький и грязный, акцизный чиновник был на виду.

Однажды супруги Благие отправились в гости. Хозяин потчевал их наливками собственного приготовления. Выпили много, не пьянея. По дороге домой Митя почувствовал, что у него отнимаются ноги и сел в лужу в буквальном смысле этого слова. Положение было отчаянным – если бы кто-нибудь застал его в таком виде, ему пришлось бы бежать из города с позором. К счастью, дом был недалеко. Оставив мужа в луже, Софья бросилась за дворником. Барин был благополучно доставлен домой. В письме к отцу Митя описал этот случай. Да ещё ждали рождения второго ребёнка. Отец выхлопотал место в Москве, и молодая семья вернулась на родину.

Через некоторое время Софья где-то познакомилась с модным тогда поэтом-декадентом Голиковым [подробнее о нём см. в Приложении 3] и закрутила с ним роман. До Мити доходили слухи о неверности жены, но он не придавал им значения. Однажды в Дворянском собрании Митя встретил свою жену под руку с Голиковым. Кровь бросилась ему в голову, и он дал сопернику пощёчину – первый и последний раз в жизни ударил человека. Было жаль сыновей, но продолжать жить с женой стало невозможно. Состоялся развод. Софья с Голиковым уехала в Петербург.

И остался Митя с двумя малышами один. Однажды, возвращаясь из клуба, он увидел открытое окно своей квартиры и под ним – лестницу. Ужасно испугался и вскарабкался по ней. Мальчики мирно спали, но няньки не было. Как потом выяснилось, она ушла к своему куму-пожарному. Нужно было искать выход, чтобы обеспечить детям нормальную жизнь. У Мити было много поклонниц, и среди них – женщина лет 30-и, Надежда Павловна. Замуж она не надеялась выйти и согласилась переехать к Благому, чтобы следить за детьми и хозяйством. Дети быстро привыкли к доброй женщине и искренне полюбили её.

Однажды, возвращаясь со службы, Митя встретил в воротах женщину, закутанную густой вуалью. Это была Софья. Рыдая, она сообщила, что подлец Голиков бросил её и что она не может жить без своих детей. И много ещё всего наговорила своему бывшему мужу. Пришлось впустить её в квартиру. Увидев Надежду Павловну, Софья закатила истерику и потребовала выгнать её. Жизнь превратилась в пытку. Заниматься хозяйством и детьми Софья не желала. Целыми днями она лежала на диване с романом, уверяя, что нервы её на пределе. Вскоре Софья помирилась с Голиковым и, снова бросив семью, вернулась в Петроград.

Как раз в это время умерла бабушка Екатерина Павловна, дедушка женился вторично. Перед женитьбой он продал Веригино и разделил капитал между своими четырьмя детьми. Митя и Лёля, объединив свой капитал, купили на Никитской напротив консерватории дом, где устроили гостиницу «Северный полюс» [Брюсовский пер., д.1, на углу с Большой Никитской улицей]. Митя с детьми переехали туда, и заботу о мальчиках взяла на себя его сестра Лёля, но дети плохо слушались её. Старший Дима однажды пришёл домой выпивши (кажется, единственный раз в жизни). Отец был очень обеспокоен и надрал ему уши. Но особенно волновал отца младший сын Юрик, который даже пытался совершить самоубийство.

МАМА, СОФЬЯ НИКОЛАЕВНА САВЁЛОВА

Мамин отец Николай Ник. Савёлов, потомственный дворянин, происходил из рода греков Савёлко, попавших в Россию в незапамятные времена. [По сказаниям старинных родословцев род Савёловых произошёл от выходца из «Свизской» земли Андроса (греческий остров в Эгейском море). Действительным родоначальником их был Кузьма Савёлков, новгородский посадник, у которого в 1477 родился сын Иван.] Дед служил земским следователем по уголовным делам в «Царстве польском» [бывшем в составе Российской империи].

Женился [вторым браком] на Яковлевой Александре Яковлевне. Была она внебрачной дочерью татарского князя Аполлона Чаплыгина [на самом деле она была дочерью представителя зарайской ветви дворянского рода Чаплыгиных, см. Приложение 2] и его крепостной. [На самом деле Александра Яковлевна была родом из «деревни Крехтиной», принадлежавшей Николаю Павловичу Савёлову, см. Приложение 2]. Прадед Чаплыгина умер, принимая ванну с шампанским. Сразу после рождения Сашеньку отдали на воспитание крёстному отцу – крепостному крестьянину Якову Яковлеву. Впоследствии Чаплыгин женился на матери Александры и дал ей свою фамилию [см. Приложение 2]. Но бабушка навсегда осталась с отчеством приёмного отца и очень сердилась, когда дочь называла её Аполлоновна.

Дедушка с бабушкой ждали первенца. Бабушка деда одного на следствия не отпускала, ездила с ним. В дороге пришёл срок родов, остановились в имении польского графа. Родился мальчик, Николай. Стояли лютые морозы и везти его домой было опасно. Оставили в имении на попечении графской семьи. К весне Савёловы уже ждали второго ребёнка, а граф в письмах умолял оставить Николая у него – своих детей у графа не было. Савёловы решили, что Николеньке будет лучше там. В графской семье Николая звали Анатолием.

Перед войной 14-го года Николай заезжал в родную семью, но почувствовал себя чужаком. Только с сестрой Соней (моей мамой) сошёлся. Николай был офицером Белой армии, он бежал за границу. Хотел Соню с семьёй тоже за границу взять, да сорвалось. Помню забавную сцену. В норке жила мышь, вылезала оттуда, и я с ней играла, кормила её. Входит в гостиную дядя военный. Садится, с мамой беседует. Вдруг как завизжит да на гостиный стол в сапогах и вскочил! Слова сказать не может, только пальцем показывает на бедную мышь. Очень он её испугался. А был это вестовой дяди Николая и приезжал он по его поручению с пропусками за границу для моих родителей. Но отец отказался наотрез: «Русский я и Россию никогда не покину!»

[Связи Николай и Соня не теряли. 1 декабря 1922 г. Коля прислал сестре свою фотографию.]

Детство у мамы было тяжёлое. У бабушки с дедушкой было 15 детей. Четверо старших – Николай, Александр, Соня и Вера – родились нормальными. Потом дедушка заболел нехорошей болезнью, и дети стали рождаться припадочными [эпилептиками]. Из 11 детей только Зина дожила до 14 лет и последний, Шура, до 18-и. Но Соне приходилось заботиться обо всех, прислуга у них не уживалась, характер у бабушки была крутой. Когда она гневалась на прислугу, она швыряла в них кастрюли с горячим супом, таскала их за волосы, не кормила в наказание.

Деда перевели в маленький уездный городок Поневеж [ныне Паневежис, Литва], который был похож на большую деревню. Там зимой в тёмное время суток по улицам бродили волки. Чтобы попасть в гости к исправнику в дом напротив, тихонько подбирались к воротам, дворник запрягал лошадь, тихо садились в сани и ждали условного стука из дома исправника. У лошади под дугой висел огромный колокол, и отец с дочерью держали в руках по колокольчику. Дворник распахивал ворота, гикал и стегал лошадь. Та, почуяв волков, мчалась через улицу, а в темноте горели злые волчьи глаза. Распахивались ворота напротив, повозка въезжала, и ворота захлопывали. Но однажды матёрый волчище ухватил лошадь за ногу и въехал с ней во двор. Исправник не растерялся и убил зверя.

Когда маме исполнилось 14 лет, бабушка оставила семью и переехала в Москву, где устроилась на работу в казённую винную лавку в Дорогомилове. Дед с горя начал пить, и его оставили за штатом. После этого мама стала проситься к матери в Москву. Отец долго не хотел её опускать – уж очень хорошо она за ним ухаживала, а главное, вкусно готовила. Сначала мама ничего не умела готовить. Но вот должно было приехать в Поневеж большое начальство, которое надо было принять, как положено. А у них тогда была прислуга из деревни, которая умела стряпать только щи и каши. Отец начал умолять дочку приготовить какое-нибудь вкусное блюдо. «Денег дам много, – говорит, – трать, сколько нужно». У бабушки была поваренная книга Молоховец. Мама выбрала из неё, что попроще. Приготовила, попробовала и пришла в ужас. Трижды выбрасывала она свою стряпню, на четвёртый раз получилось. Начальство осталось весьма довольно.

Наконец дослужился дед до пенсии и решил уехать в Петербург к сестре. А по пути оставил маму в Москве у бабушки [точную последовательность событий см. в Приложении 2]. Маме было 16 лет. Район, где была расположена бабушкина лавка, был босяцкий, кругом ночлежки, а в них – горьковское «дно». Мама помогала бабушке и часто замещала её в лавке. Босяки полюбили маму и не обижали, она их тоже – когда стопку, а то и мерзавчик [четвертинку] в долг отпускала.

Район Дорогомилово контролировали два ревизора: Георгий Павлович Орлов и Дмитрий Дмитриевич Благой. Орлова мама не боялась, он её не обижал. Но когда Благой впервые увидел за прилавком девчушку, он рассвирепел и накричал на бабушку. Та еле его умаслила: пригласила выпить кофе и пообещала, что больше дочку к торговле не допустит. Но мама продолжала заменять бабушку в лавке, чувствуя себя при этом как на раскалённых углях: всё посматривала в окно и, как увидит «длинного», шмыгает под прилавок.

Бабушка без памяти влюбилась в Дм. Дм. Каждый раз готовилась к его приходу, приглашала его к себе наверх, изысканно угощала. Уверяла, что лавку заперла, а дочери дома нет. Дочь же в это время торговала, вслух ругая противного придиру, а в душе восхищаясь им.

Время было тревожное, шёл 1905 год. Однажды, когда мама стояла за прилавком, на улице раздались крики и шум. В лавку вбежал «облезлый барин», обитатель ночлежки, и крикнул: «Наших бьют!» Мама выскочила на улицу и видит: стоит телега, окружённая толпой. Напротив винной лавки располагались лавки мясников, которые были сплошь черносотенцами. Толпа на минуту расступилась, и два здоровенных детины швырнули с телеги на мостовую окровавленное человеческое тело и начали бить его ногами. А один и топором замахнулся. Мама, страшно закричав, не раздумывая, кинулась в гущу толпы. На беду она была одета в юбку и белую блузку, на которой был повязан красный шарфик по тогдашней моде. Детина отвлёкся от тела и крикнул: «Вот ещё одна стерва красная!» Схватил маму за волосы и бросил на мостовую. Мама потеряла сознание. По счастью рядом оказался здоровенный босяк, бывший грузчик с пристани, который крикнул дурным голосом: «Да что вы, гады, творите? Это же барышня наша, Сонечка!» Кто-то из мясников опомнился, вырвал маму из лап детины и потащил её по булыжной мостовой к дому. На крыльце стояла бабушка. Увидев окровавленную бездыханную дочь, она тоже потеряла сознание. У мамы была сломана ключица, разбита голова и до кости ободраны ладони и колени. Ключица срослась, колени и ладони зажили, а рана на голове имела тяжёлые последствия.

Во-первых, маму остригли под машинку. Это казалось ей непоправимым несчастьем. Косы у мамы были необыкновенно хороши: они были не только до пят, но и стелились по полу! Тяжести были непомерной, но мама гордилась ими. Во-вторых, проснувшись утром через несколько дней, мама поняла, что её окружает беспросветный мрак – она ослепла. Горю её и бабушки не было границ. Дм. Дм. Благой, узнав о несчастье, привёз лучшего в Москве глазника Авербаха. [Врач-офтальмолог Михаил Иосифович Авербах в 1905 г. служил в Городской глазной больнице]. Тот успокоил всех, сказав, что слепота временная, из-за травмы в голове и на нервной почве. И точно: через пару недель зрение полностью восстановилось.

После того, как мама окончательно оправилась от болезни, врач настоятельно рекомендовал ей больше развлекаться, чтобы забыть пережитый кошмар. Бабушка не могла выводить дочь в свет, и на выручку пришёл Дм. Дм. Почти каждый вечер он приходил в дом и уводил маму куда-нибудь. Сначала бабушка была довольна.

Тем более, что однажды в лавку вошёл человек приятной наружности, но маленького роста и с большим горбом. Он назвал себя и сказал, что пришёл поблагодарить свою спасительницу. Это был юноша, за которого вступилась мама, когда его избивали. Он стал часто появляться в доме, каждый раз принося дорогие подарки и уверяя, что это просто из чувства благодарности. Но вскоре явился при полном параде, с огромным букетом цветов и сделал своей спасительнице предложение. Бабушка была в восторге. Она уже начала ревновать Дм. Дм. к дочери, который оказывал маме всё больше внимания.

Когда с мамой случилась беда, бабушка вызвала из Петербурга младшую дочь Веру. Та, узнав о предложении горбуна, стала подсмеиваться над сестрой: «Под мышкой, что ли, будешь его носить?» Но мама и сама слышать не хотела о замужестве. А тут новая беда: Вера тоже влюбилась в Дм. Дм. и из ревности подговорила двух опустившихся босяков напугать сестру. Однажды мама, как обычно простившись со своим кавалером у подъезда, поднималась по полутёмной лестнице на второй этаж. На площадке её окружили двое. По счастью, бывший грузчик, однажды уже спасший маму, снова пришёл ей на помощь. В ночлежке он слышал о сговоре Веры с босяками и спрятался под лестницей. Завязалась драка, бабушка услышала шум, распахнула дверь, и мама вбежала в квартиру.

Утром пришёл спаситель и предупредил, что маме по вечерам лучше больше не выходить. А тут ещё Орлов принёс известие, что Благого перевели на другой участок ближе к центру. Бабушка заявила дочери: «Или выходи за горбуна, или убирайся, куда хочешь!» Мама сказала, что согласна замуж и отправилась в город якобы за покупками к свадьбе. Вернулась под вечер, и скоро в её комнате раздался выстрел. Пуля прошла рядом с сердцем. Состояние мамы было тяжёлым. Орлов передавал Дм. Дм. сведения о состоянии здоровья его возлюбленной. Когда мама начала передвигаться, Орлов предложил отвезти её на консультацию к известному профессору, а повёз в «Северный полюс». И мама там осталась.

Софья-вторая была всего на 5 лет старше Димы и авторитетом у ребят пользовалась мало. Тем более, что после неудачно сложившейся жизни с Софьей Владимировной Дм. Дм не хотел жениться вторично. Особенно изводил незаконную мачеху Юрочка. Софья жаловалась отцу, что Юра громил её туалетный столик, рвал туалеты и вообще старался, как мог, досаждать ей.

Излюбленным занятием Юры была езда на велосипеде по коридорам и лестницам гостиницы. Постояльцы жаловались, но это мало помогало. Вечерами Юра уходил гулять, возвращался поздно, и часто отец приходил сразу после сына. Тогда Юра в одежде и обуви ложился в постель под одеяло. Отец, увидев сына мирно спящим, крестил ребёнка, целовал в лобик и удалялся. Но однажды он увидел ботинок, торчащий из-под одеяла. Разразился скандал.

У Димы было много книг, Юра умудрялся таскать их у брата, продавал букинистам и объедался шоколадом. А тут ещё как-то утром все обитатели гостиницы с ужасом прильнули к окнам: по карнизу консерватории шёл Дима. Как он не свалился, осталось загадкой. Оказалось, что браться заключили пари, которое старший с риском для жизни выиграл.

Время шло. Дима блестяще окончил гимназию и поступил в МГУ. Юра мечтал о море. К радости мачехи, окончив гимназию, он уехал к матери в Петербург, где поступил в Морской [кадетский] корпус. А Дима заболел воспалением лёгких, которое осложнилось чахоткой. Мачеха самоотверженно ухаживала за ним и заразилась.

Дм. Дм. отправил жену в Крым, а сына в Давос, где его застала война. Дима успел доехать до Украины, там и находился до освобождения её красными войсками. Мама в Крыму съедала в течение дня по 10 пирожных, по фунту масла, по 2-3 фунта винограда. Она излечилась окончательно, но я в детстве перенесла 6 раз воспаление лёгких и получила затемнение верхушки правого лёгкого.

Тётя Лёля познакомилась в «Северном полюсе» с художником греческого происхождения Миллиоти [Николаем Дмитриевичем, одним из учредителей объединения «Мир искусства» и выставки «Голубая роза», подробнее см. в Приложении 1] и в 1914 г. вышла за него замуж. Она решила забрать свою часть капитала, «Северный полюс» был продан, и деньги поделены.

Софья и Дмитрий поселились на Остоженке. Жили они весело и на широкую ногу. Их близкими друзьями были Копытины [семья московского полицмейстера] и Медынцевы [домовладельцы купеческого рода]. Маму не устраивало положение незаконной жены. Она по сговору со своей золовкой Лёлей обратилась к знакомому врачу, и тот уверил папу, что его жене необходимо родить. Пришлось обвенчаться, и появилась на свет я.

МЛАДЕНЧЕСТВО

Я родилась в доме № 40 по Остоженке на 6-м этаже. Назвали меня в честь матери Софьей. Я родилась с тонкими благородными пальчиками и с голой, как коленка, головкой (в день похорон деда мама еле-еле нашла у меня на голове горстку пуха, чтобы завязать чёрный бант). Отец любовался благородными ручками доченьки, а мать, вконец измученная пережитыми страданиями, металась взлохмаченной головой по горячей подушке и в ужасе шептала пересохшими губами: «А девочка-то лысая!»

Молока у мамы оказалось мало, и я плакала днём и ночью – сначала громко, потом писком, похожим на комариный. Нанятая опытная няня Татьяна Ивановна и мама по очереди поили меня с ложечки сладкой водичкой. На несколько минут я затихала, но потом снова начинала сучить ножками и пищать. Синело сморщенное как будто старческое личико, закатывались глазки, я умирала. Няня прикидывала, где искать новое место, а мама, уже не в силах одолеть усталость, дремала, подсознательно ожидая, когда всё закончится и можно будет надолго и бездумно заснуть.

И вдруг раздался звонок. Это явилась бабушка, которая работала и не могла раньше приехать. Вид умирающей внучки поверг её в отчаяние. Не сказав ни слова, она ушла и через час появилась с большим бидоном молока. Мама и няня воспряли духом, согрели молоко и налили его в бутылочку. Но у меня не было сил сосать молоко из бутылочки, и бабушка с няней сначала вливали молоко с ложечки, сжимая мои запавшие щёчки. Очень скоро я начала сосать молоко из бутылочки, округлилась, зарумянилась, заулыбалась.

С самого рождения у меня на животике было крошечное синее пятнышко, которое постепенно превратилось в опухоль величиной с блюдечко. Я оттягивала кожу на опухоли, и когда отпускала её, раздавался громкий хлопок, очень меня веселивший. Взрослые были в унынии, мама боялась обратиться к врачу и тянула время. Спасла меня опять бабушка. Взяв меня на руки в свой очередной визит, бабушка заметила опухоль и, снова не сказав ни слова, отправилась в знаменитую хирургическую клинику. Вернулась с хирургом, который осмотрев опухоль, укоризненно покачал головой и забрал меня и няню с собой. После операции хирург сказал, что через пару дней мне был бы конец – опухоль подходила к брюшине.

Через некоторое время такая же опухоль появилась у меня на спине. После второй операции няня в полутёмной палате дремала на стуле рядом со мной. Вдруг здание содрогнулось, со стен и потолка посыпалась штукатурка, а одна стена стала оседать. Прибежали врач и сестра и сказали, что в здание попал снаряд, лишних мест в клинике нет, и поэтому мы должны отправиться домой.

В декабре 1917 г. извозчиков в Москве на улицах не было. Примчавшийся отец подхватил на руки меня, забинтованную вкруговую, и крикнув няньке следовать за ним, помчался домой. На Остоженке напротив нашего дома располагался кадетский корпус. А в подвале нашего дома засели красные. Шла непрерывная перестрелка. Отец и няня подошли к зданию кадетского корпуса и остановились: как пересечь улицу? Папа был такого высокого роста, что постоянно натыкался на дверные притолоки, от чего на его лысине образовалась глубокая вмятина. Нести ребёнка под обстрелом при таком росте он не решился. Сказал няне: «Я перебегу между залпами, потом ты с Сонечкой беги, только спеши!» После очередного залпа няня со мной на руках ринулась, как в омут, но на середине дороги ноги ей отказали. В голове мелькнуло: конец! По счастью, очередь стрелять была кадетам. Нянька повернулась, подняла руку, замахала и закричала: «Голубчики, не стреляйте! Голубчики, обождите!» Отец кинулся нам навстречу, схватил няню за руку и втащил в подъезд. Не успела захлопнуться дверь, как грянул залп. Кадеты не подвели, и мы были спасены.

ТЁТЯ КАТЯ

Когда мне исполнилось три года, приехала в нашу семью из Петрограда двоюродная сестра отца Екатерина, дочь Владимира Ивановича, по мужу Викгорст [см. Приложение 1]. В семье старшего из братьев Благих строго соблюдались правила хорошего тона. Дочь Катя окончила Смольный институт и вернулась в родительское лоно.

Был у неё старший брат Саша. Он в детстве варил суп из лягушек и заставлял Катю есть его. Саша, красавец юнкер, проигрался в карты. Отец денег ему не дал и предложил застрелиться. Саша отказался, и отец отправил его в Волынскую губернию простым солдатом, дав указание взыскивать с него по всей строгости. Когда юноша заболел болотной лихорадкой, мать и сестра хотели навестить его, помочь, но отец не разрешил, и Саша погиб. А был он весёлым и остроумным человеком. В гимназии задали написать сочинение на тему о разнообразии религий. Саша написал: «Каждый молится по-своему». И сдал работу. В другой раз написал сочинение без единого знака препинания, в конце перечислил их все и приписал: «Марш по местам!»

У Вл. Ив. был секретарь, Иван Митрофанович Михайлов. Вернувшаяся из института Катенька влюбилась в молодого красавца. Каким-то образом отец узнал об этом, и Михайлов был «удалён» в армию. Во время Японской войны был ранен. За ним ухаживала и спасла его жизнь медсестра Анна. В благодарность он женился на ней.