Краденое счастье 2. Заключительная

Лена говорила обо мне, как о чужом человеке, даже больше, как о последней дряни и стерве. Неожиданно… А когда-то так мило улыбалась. Сука. Если б не понимала, что Дима ее окрутил и пользуется ею, как в свое время попользовался мной, я бы добавила ее в свой список наравне с ним.

Дима за это время располнел еще больше, отпустил хвостик и легкую светлую небритость. Выглядел при этом как Пресняков младший не в самые лучшие свои времена. На меня посмотрел откровенным взглядом, даже похотливым.

– Да, моя сука бывшая свалила. То ли с хахалем, то ли так… Все деньги прихватила и тю-тю. В одних трусах меня оставила.

– Да, обокрала моего лучика. Ну он сильно не переживал, у него уже я была почти полгода, да мой пупсик?

– Даааа, моя маленькая. В квартире сделан капитальный ремонт. Отдаем за бесценок.

Они сюсюкались, а меня тошнило. Еще несколько минут в одном помещении, и я превращусь в неадекватного психа-маньяка.

Я оставила им несуществующий номер телефона и выскочила на улицу. Долго не могла надышаться свежим воздухом. Меня тошнило и скручивало пополам от всего, что обо мне говорил мой муж, и от понимания, что Леночка с ним уже давно.

Потом я поехала к Ане. Долго смотрела со стороны на детской площадке, как она играет с Гошей, как весело смеется, обнимает малыша. А ведь все счастливы… жизнь продолжается. Ничто не стоит на месте. Это так странно – смотреть как бы с обочины и понимать, что туда обратно уже никогда не попасть. Да там и не ждут. И сейчас это, как возможность вернуться с того света и подглядывать. Внутри так тоскливо, ведь на самом деле о тебе уже давно забыли. Забыли даже те, кто поначалу горевали.

Анечка, милая Анечка, только ты меня и искала. Молодая женщина поправила капюшон старой куртки и вытерла платком лицо малышу.

Потом ей кто-то позвонил, и она отошла к горке. Мне был хорошо слышен ее голос.

– Да, Саш… но ты же обещал! Гоша и так переживает тяжело наш разрыв. Нет, я не понимаю! Не понимаю, когда отец берет свою новую семью, приемных детей и валит в Египет, а у родного сына зимней куртки нет! Он мерзнет, Саш! А я в декрете! Ты три месяца не давал на него денег, мне в понедельник за квартиру платить! Саша! Саш! Алло! Сволочь!

Ко мне подкатился мяч Гоши, и я отдала его мальчику. Он бросил мне его снова, и я снова вернула, на третий раз мяч ударил мою сумку, и она свалилась со скамейки. Подбежала Аня.

– Простите, он нечаянно в вашу сумочку попал.

– Ничего страшного. Какой сладкий карапуз. Сколько ему? Годика два, да?

– Да, два с половиной. Он обычно с незнакомыми людьми не играет. Простите еще раз. Гоша, я сколько раз говорила, мяч в сторону людей не бросать!

– Не ругай…те его. Он же маленький. Просто игрался.

Она какое-то время пристально на меня смотрела, потом тряхнула головой и взяла Гошу за ручку. Несколько раз обернулась. Узнала? Вряд ли. Я бы сама себя никогда не узнала. Но может быть, это реакция на голос или… интуиция. Я незаметно положила на скамейку кошелек и отошла подальше. Видела, как Аня мечется по детской площадке, ищет меня глазами, бегает с кошельком. Только бы не решила в участок отнести. Она может. Давай, Аня. Хотя бы раз поступи правильно… так, как надо. Без сопливой честности, какая была у нас обеих.

Молодая женщина открыла кошелек, снова закрыла. Осмотрелась по сторонам. Вытащила деньги, а пустой кошелек выбросила. Умница. Правильно. Иди плати за квартиру и купи что-то Гоше.

Вот теперь можно уезжать. Я готова. Возврата в прошлое быть уже не может. Да и нет этого прошлого. Умерла Таня.

Зазвонил мой сотовый.

– Здравствуйте, я из агентства. Вы оставляли у нас на сайте свое резюме. Насчет няни.

Я остановилась и замерла.

– Да, оставляла.

Наша первая встреча с Альваресом состоялась не у него дома. А задолго до этого. За целый год. Но он, конечно, не запомнил. Куда ему. С таким количеством женщин в его жизни. Мы все на одно лицо. Ничего… я ему напомню о себе. Ведь я прекрасно запомнила, что они оба мне сделали. И он, и его жена. Нет, я не списывала ему со счетов, что он не знал о нашей сделке. Это не имело никакого значения. Этот человек хотел меня изнасиловать, а потом использовал меня снова и снова, как туалетную бумагу. Мерзко, унизительно. Использовал так, что я после него не подпускала к себе мужчин… а когда подпустила, слово оргазм показалось мне кем-то придуманным чудом.

Это был адский соблазн, невероятный по своей силе. Соблазн, который потом мог стоить мне всех моих планов и замыслов, но я не могла устоять. Мне хотелось его увидеть. До дрожи, до трясучки, до какого-то невероятного ошизения. Именно так собираются на свидание к дьяволу, когда точно знают, что оно может стать последним. Я долго накладывала макияж, он был мне нужен для того, чтобы потом без него Арманд меня не узнал. Искусству перевоплощения я училась у профессионального гримера. Часами меняла образ, стиль, манеру разговаривать и даже интонации голоса.

Сейчас я была в образе яркой и ядовитой женщины. На встречу шла не одна. Вова сопровождал меня. Точнее, это его пригласили… а меня уже в качестве девушки великого и талантливого пластического хирурга. Я не рассказывала ему о своих целях, о том, кто я.

На данном этапе я его использовала. А он позволял мне это делать. Наши отношения походили на дружбу по договоренности. И я не совсем понимала цели этой дружбы, не понимала, зачем все это нужно такому человеку, как он. С такими возможностями, деньгами, перспективами. Я была настолько поглощена своей местью, своим горем и маниакальным желанием вернуть своего сына, что не видела ничего и никого вокруг. Я перла, как танк, к цели. Готовая на все, лишь бы забрать моего мальчика. Даже на убийство. Я ни разу не держала его на руках… но любила его так, как никого и никогда в своей жизни.

И стоя перед зеркалом, глядя на сногсшибательную пепельную блондинку с томным взглядом, алыми губами, в невероятно сексуальном черном платье, я понимала, что у маленькой, скромной Танечки никогда бы не получилось достичь того, что достигла Виолетта Лебединская. Самая востребованная модель своего времени. С выдуманной автобиографией, купленными документами и новой жизнью. И эта женщина шла с гордо поднятой головой, поддерживая под локоть одного из самых успешных и богатых людей. От нее пахло дорогими духами, на ней эксклюзивные вещи и драгоценности, и ее лицо украшает плакаты, обложки журналов и рекламные ролики.

Я всегда видела себя со стороны. Будто Танечка смотрит фильм со мной новой в главной роли. Одинокая, поникшая, с заплаканным лицом она повторяет мне, зачем я стала такой, и чтобы никогда больше не напоминала эту самую Танечку.

Я ужасно нервничала. Впервые мне было страшно выйти в свет. Я боялась Альвареса. Боялась его карих глаз, боялась, что он меня узнает, боялась, что рядом с ним я снова стану маленькой и жалкой. Чтобы не вытащил наружу мои слабости и страхи… а самое главное – не заставил снова желать его вопреки всякому здравому смыслу. Я боялась его взгляда, которым он мог уничтожить, поставить на колени, заставить трястись от вожделения и предвкушения вместе с ненавистью к себе самой.

Он был не один… С Каролиной, при виде которой к моему горлу подступила тошнота, и я впилась в руку Владимира изо всех сил.

– Что такое?

– Ничего. Здесь много людей. Я не ожидала, что будет так душно.

– Не больше, чем обычно, моя королева.

«Моя королева». Так он называл меня после того, как я снялась в рекламе золотых украшений «Королева Виктория».

– Они меня нервируют.

– Кто? Футболисты?

– Все.

– Или кто-то один? – пытливо посмотрел на меня и тут же усмехнулся, – я не стану настаивать на правдивых ответах. Мне все равно. Просто не хочу, чтоб ты нервничала, морщила свой идеальный лоб, над которым я так долго работал.

– Ты ужасно корыстный человек, Вова.

– Ты права. Я ужасный человек.

Мы направлялись прямо к ним, так как организатором вечеринки был сам Альварес. Он спонсировал клинику, в которую приехал на консилиум Владимир. Это было открытие нового филиала, где мой благодетель должен был обучать врачей своему мастерству.

Каролина, едва увидела Владимира, тут же бросилась к нему навстречу, расплываясь в улыбке. Сука. Меня всю пронизало током, когда она начала приближаться, прошибло потом, и задрожали от напряжения руки. Перед глазами замелькали картины, где она замахивается и бьет меня по лицу. ЕЕ голос верезжит у меня в голове «вырежьте из нее ребенка, а она пусть сдохнет…сдохнет…сдохнет».

И эта тварь сейчас каждый день проводит с моим сыном. С моим мальчиком, которого у меня отобрала.

Я никогда раньше не видела их вместе… только тот единственный раз, когда они ссорились. Тот раз, о котором все благополучно забыли, и сейчас Альварес придерживал свою жену за талию и даже что-то шептал ей на ухо. От чего ее фарфоровые щеки покрывались румянцем. Нежная кукла-убийца, порезавшая мне лицо с хладнокровием мясника.

– Вова, можно я так буду вас называть?

– Конечно.

– Представьте нам вашу девушку? Кто это?

– Моя королева, – и усмехнулся.

– Ладно, – смерила меня завистливым взглядом, совсем не так, как Танечку в свое время, – расскажите о новых способах пластики груди.