Невеста для Хана

– Ддда, поняла.

Подняла на него глаза полные слез, но наткнулась на абсолютное, холодное равнодушие. Ни одной эмоции. Мрак. Без единого проблеска света. Он психопат или маньяк, а может, просто зверина. И он может сделать со мной что угодно.

Протянул руку и распахнул полы халата так, что стала видна моя грудь, колыхающаяся от движения машины. Хан смотрел на нее остановившимся взглядом, потом протянул руку и потрогал мои соски. Покрутил сначала один, потом другой. Что-то пробормотал себе под нос. А я бросила взгляд на переднее сиденье, но между нами и водителем была затемненная перегородка.

– Подвинься ближе ко мне, – подалась вперед, опираясь на руки и не понимая, чего он хочет. А потом задохнулась, когда увидела, как его смуглые пальцы извлекают член. Он еще не стоит, и Хан сжимает его у основания рукой, и нагибает меня так, чтоб моя грудь коснулась его органа, который слегка дергается, когда соски скользят по головке. Он трется им о мою грудь, по самым кончикам. Пока не рычит недовольно:

– Покрути свои соски – они не стоят.

На автомате трогаю свою грудь, сжимаю пальцами, пощипываю.

– Сильнее крути, чтоб встали.

Отбросил мою руку и сдавил сосок так, что я тихо всхлипнула и почувствовала, как он запульсировал и заныл.

– Вот так, наклонись ниже, – теперь его член скользил между моих грудей и цеплял головкой соски, я видела сильное запястье, вены, вздувающиеся в такт сжимающемуся кулаку, и это орудие пытки, которым он чуть не разорвал меня ночью. Сейчас оно казалось мне еще больше и толще, чем несколько часов назад. Каждая вена добавляет объем, а отсутствие крайней плоти обнажает адскую мощь. Внутри словно в ответ снова засаднило и стало страшно, что там все разорвалось. Наклоняет меня ниже, и я чувствую, как усиливается мускусный запах.

– Возьми его в рот.

Нет. Только не это. Пожалуйста, не это. Он не поместится, и я не умею. Я задохнусь. Меня стошнит… и это чудовище убьет за это.

– Я не могу…

Пальцы на затылке стали жестче, и он наклонил меня над самым органом, почти касаясь головкой моих губ.

– Это никого не волнует, – и вдруг приподнял мое лицо, заставляя смотреть на себя, – послушай, как тебя там, Вера, хватит ломаться и играть в какую-то сопливую игру. Тебе заплатили за твою целку, за твой рот и за все дырки на твоем теле, которые я собираюсь оттрахать, как захочу и когда захочу. Поэтому открывай рот и соси так, чтоб мне понравилось. Мне хорошо – тебе хорошо. Поняла? Иначе просто порву.

– Вы меня с кем-то перепутали… я не… мне не платили. Я… на шоу пришла. Я за Па…шу, – и слезы при одном упоминании его имени на глаза навернулись,– замуж вышла… мне не платили…

– Открой рот. – чуть раздраженно, совершенно меня не слушая.

Почему? Что я говорю или делаю не так? Это же насилие… человека нельзя вот так выкрасть, нельзя вот так использовать. Я не вещь!

– Я не шлюха… слышите? Не шлюха!

– Мне плевать, кто ты. Я заплатил. Для меня шлюха. Соси.

Тычком вниз, так, что горячая головка ткнулась в подбородок, я невольно хотела схватить глоток воздуха, и в ту же секунду ощутила, как его член погрузился так глубоко, что я рефлекторно дернулась вверх, чтобы избавиться от вторжения, но огромная ладонь удержала меня за затылок, наклоняя еще ниже. Услышала тихий гортанный стон и слово на чужом языке. Тело Хана чуть выгнулось навстречу ко мне. От солоноватого вкуса рот наполнился слюной, а от осознания, что его орган у меня во рту, ощутила легкий спазм тошноты в горле. Наклонил еще ниже, толкаясь глубже, и я чуть не подавилась, из глаз потекли слезы, а горло вспыхнуло болью, руки хаотично шарили по сиденью, по его паху в инстинктивных попытках оттолкнуть, и с каждым толчком я впадала в панику все сильнее, крутилась, задыхаясь, захлёбываясь. Пока не начала отталкивать его изо всех сил, ничего не видя из-за слез, давясь и выгибаясь из-за судорожных позывов.

Хан сжал мои волосы и потянул наверх, выходя из моего рта и пристально глядя мне в глаза.

– Где они тебя откопали, бл*дь? В какой глуши? Ты бездарна настолько, насколько красива. Не стоишь таких денег.

– Отпустите… пожалуйста… я никому ничего не скажу.

Судорожно сглатывая, смотрю на него и мысленно умоляю, чтоб все это прекратилось. Пусть отпустит. Я же бездарная, не такая. Пусть отпустит меня. О Божеее, пуууусть.

– Бери руками. Давай. Не зли меня. Я хочу кончить.

Обхватила толстый ствол двумя ладонями.

– Трись об него грудью. Она мне нравится.

Я старалась, терлась изо всех сил, скользила по члену сосками, пыталась сжать его между грудей. Когда-то видела такое в интернете. Мужчина задышал чаще, глядя на мои руки, на свой член, скользящий по моей коже, протянул руки и сдавил его моей грудью сам, начал толкаться, приподнимая бедра, хватаясь то за соски, то за сами полушария. А я смотрела на его лицо. Вблизи оно было еще более устрашающим. Тяжелые веки то закрывались, то открывались, обнажая этот дьявольский взгляд. Он дышал все чаще, давил на мою грудь сильнее, и его красный красивый рот открывался все шире по мере того, как он ускорял свои движения.

– Красивый птичка, – акцент усилился от возбуждения, он двигался яростней, жестче, и я вижу, как налилась головка его члена, как стала багрово-красной, и на самой вершине показалась мутноватая капля. Это сейчас закончится… На каком-то подсознательном уровне… про себя. Я точно знала, что закончится.

Хан выдохнул рычанием какое-то длинное слово еще раз, и на мою грудь брызнула белая струя. Пока он кончал, я продолжала смотреть на его лицо… Какой же он жуткий, огромный и дикий. Не человек. Животное, не брезгующее сырым мясом и кровью. А по венам разливалось облегчение… В ближайшие несколько часов он меня не тронет.

Хан откинулся на спинку сиденья и посмотрел на меня осоловевшими глазами.

– Еще раз попытаешься сбежать – выдеру, как последнюю суку.

– Вы…вы меня отпустите?

Он прикрыл глаза, потом швырнул мне салфетки.

– Вытрись и замолчи.

На мой вопрос так и не ответил, и я очень тихо задала его снова.

– Когда вы меня отпустите?

– Через тридцать дней, если не насточертеешь мне раньше.

– Куда мы едем?

Он не ответил, закрыл глаза и расслабился, а я забилась в другой угол сиденья. Я должна попытаться выжить, продержаться. Это не может продолжаться долго. Тетя будет меня искать… наверное. И тут же понимание, что нет, не будет. Никто не будет. Для всех меня нет на тридцать дней… А за это время он меня уничтожит.

Джип подъехал к огромному дому в три этажа. Он напоминал старинный особняк, какие рисуют на картинах или показывают в кино. Гротескное здание черного цвета, окруженное косматым, разросшимся садом. Широкие окна, разбитые на узкие секторы, сверкают начищенными до зеркального блеска стеклами, отражая блики фонарей. Которые горят повсюду, возвышаясь на витых столбах, они освещают здание и придают ему еще большей мрачности. Хан идет впереди меня своей тяжелой поступью, его иссиня-черные волосы так же отливают в свете фонарей. Костюм сидит на нем, как влитой, и широкая спина заслоняет от меня центральный вход, который маячит далеко впереди. Я плетусь сзади все так же босиком в махровом халате из отеля. По сравнению с ним и с этим огромным домом я кажусь себе маленькой молью, с оборванными крылышками. Повсюду царит тишина. Справа между деревьями виднеется искусственный пруд, а слева – два огромных вольера, и в них мечутся туда-сюда черные тигры. Их желтые глаза сверкают и светятся фосфором в полумраке. Мускулистые, сильные, смертоносные твари казались игрушечно смешными по сравнению с тем, кто шел впереди меня. И я ни секунды не сомневалась, что стоит ему на них взглянуть, и они подожмут хвосты.

Где-то вдалеке раздается странное поскрипывание, присмотрелась – там раскачивается детская качеля. Это она издает отвратительный скрип.

Когда мы вошли внутрь здания, Хан молча отдал пиджак немому слуге, который склонился перед ним в поклоне и не поднимал головы, пока хозяин дома не прошел мимо и не бросил.

– Как всегда.

Слегка обернулся на меня.

– Ко мне ее отведи, – посмотрел мне в глаза своими мёртвыми глазами, – будь послушной и жди меня в комнате.

Ничего другого я делать и не собиралась. Если и было что-то страшнее этого человека, так это его ужасный дом, похожий на чудовище, заглотившее меня в свое чрево и собирающееся сожрать.

– Голая жди, – и добавил ещё что-то на непонятном мне языке, затем свернул в узкий темный коридор, а я пошла следом за немым слугой в странных черных одеяниях, расшитых вышивкой по краю длинной рубахи, подпоясанной широким поясом. Я не могла определить, на каком языке он говорит, откуда он. Не грузин, не азербайджанец точно. И с теми, и другими мы жили по соседству, и я даже кое-что знала на их языке. И эти узкие глаза…

Я поднималась по широкой лестнице, разглядывая черные головы тигров на лакированных перилах. Со стен смотрят картины в черных рамках с завитками, на них изображены хищные звери, холодное оружие на шкурах животных, украшенное сухими ветками. Жуткие композиции из перьев и сухих цветов. Мы прошли мимо огромной библиотеки со стеллажами книг до самого потолка и мимо домашнего кинотеатра с экраном на всю стену и кожаными креслами, стоящими полукругом и блестящими черной кожей при свете красноватых рамп.

Меня провели на второй этаж, распахнули двустворчатую дверь с массивными ручками, пропуская вперед.