Не возвращайся

– Ужас, что тебе в голову лезет.

– Реальность лезет, не то, что тебе. Ладно. Ты не торопись. Я с Антошкой побуду сколько нужно. Филька завтра купит краски всякие, будем пальцами рисовать. Ты расслабься. Скажи себе, что много лет прошло, он изменился, а твой мозг может выдавать какие угодно сюрпризы. Ты в шоке. Тебе время нужно. Тебе нужно присмотреться к нему, пообщаться. Тогда ты все поймешь. А сейчас это нормально, что он кажется тебе чужим. Он и есть чужой. Люди за месяц отдаляются друг от друга, а тут семь лет.

– Ты права…Скорее всего, так и есть. Прости, мне пора. Идут сюда».

Отключилась и сунула сотовый в карман. Как-то после беседы с ней стало немного легче. Наверное, это, и правда, шок. Наверное, я…слишком перенервничала. Она права. Нужно время.

Мужчины зашли в кабинет, и я сильнее сжала в руках стакан с водой, увидев Сергея. Высокий, широкие плечи, взъерошенные русые волосы свисают на лоб. Он худее, чем я помнила, но все такой же крупный и сильный. Только отчего-то кажется мне…немного ниже ростом. Или ЭТОТ Сергей и есть ниже ростом!

Он сразу же прямо посмотрел на меня, и я вздрогнула. Теперь мне уже казалось, что, возможно, Лариса права. И он изменился. Глаза, и правда, похожи. И нос, сломанный когда-то. В левой руке у него чашка с дымящимся кофе, и я чуть не вскрикнула, увидев, что на двух пальцах кожа перекорежена, перерыта сильным ожогом. И словно опять услыхала слова генерала: «Человек отсидел семь лет в плену. Чего с ним там только не делали. Он ехал домой. К себе домой! К своей жене! К своему сыну!»

Сергей поймал мой взгляд и отпил из чашки. Как же сильно я пыталась вспомнить, как именно из чашки пил мой муж. И не могла. У меня настала амнезия. От собственного бессилия хотелось кричать.

– Огнев, значит так. Пока что это все. Сейчас можете ехать в гостиницу, отдыхать, мыться, ужинать. Все за наш счет. Заказывай, что хочешь. Выпивать не желательно. Завтра в десять утра тебя осмотрит врач, затем психиатр. После этого будет еще несколько допросов. Так надо. Ты уж прости. Но сам понимаешь. В плену ты у нас не в соседнем доме сидел.

– Понимаю, товарищ генерал. Сколько нужно допросов, столько и проводите!

Я нервно прислушиваюсь к голосу. И хочу поймать фальшь, хочу вот где-нибудь зацепиться и…И ничего. Голос мне кажется знакомым. Черт. Надо искать видеозаписи. Там никто и ничего не подделает. Но я вдруг вспомнила, что все старое видео было в коробке и…я сожгла эту коробку. В один из дней, когда у меня была истерика, я сожгла, потому что так сильно боялась их посмотреть.

– Знаю-знаю. Исполнительный, честный, прямой. Не хватает сейчас в армии таких, как ты. Ох, как не хватает. Но, думаю, вернешься и еще послужишь Отечеству. Все. Идемте. Вас отвезут к отелю, и завтра без пятнадцати десять прибудет машина.

Может быть, автоответчик на его сотовом. Там записано его голосом. Надо найти и послушать.

– Пошли, я взял твое пальто из кабинета.

Подал мне руку, и я увидела, что обгорела вся ладонь и подушечки пальцев. И как они хотели проверить отпечатки, если их нет?

– Можешь не браться, не настаиваю! – одернул руку и, набросив пальто мне на плечи, пошел вперед по ступенькам. Только сейчас я заметила, что он хромает. Сильно хромает на левую ногу. Пошла следом, выдыхая и чувствуя, как сильно пылают щеки. Внутри меня не было ясного ответа, кто этот человек. Я не могла ни признать его, ни окончательно сказать, что это самозванец. Ничего более ужасного я в своей жизни не испытывала.

В машине он сел рядом со мной. Заговорить больше не пытался. Смотрел куда-то впереди себя.

А я украдкой смотрела на него и судорожно сжимала руки, пока вдруг не заметила, как он щелкает пальцами. Быстро-быстро. Как будто перебирает ими.

– Что ты делаешь?

– В смысле?

– Вот это пальцами…

– Вот так?

Показал, перебирая у меня перед носом и усмехаясь.

– Да.

– Я так делаю, когда нервничаю. Еще с детства. А ты глазастая!

– Ты нервничаешь?

– Нервничаю.

– Почему?

– Потому что собираюсь прямо сейчас поцеловать тебя.

Мы были знакомы всего лишь час. Час, но я уже знала, что схожу от него с ума. Весь остаток ночи мы до одури целовались на скамейке, а утром он уехал в часть, и я думала, мы никогда больше не увидимся. Я ошибалась. Он приехал через неделю и ждал меня весь день на улице, потому что не знал в какой квартире я живу.

Обожжённые пальцы продолжали двигаться в одном и том же повторяющемся жесте. Знакомом мне жесте. Я тяжело выдохнула и отвернулась к окну.

Даже в своих самых диких мечтах о том, что было бы, если бы он воскрес, я не представляла настолько ужасной встречи.

В номер мы поднялись сами. Там все было украшено свечами и лепестками роз. И от неловкости мне хотелось провалиться сквозь землю. А еще мне было дико оставаться с ним наедине. И от страха у меня перехватывало дыхание.

Когда дверь за нами закрылась, он вдруг швырнул сумку на пол, схватил меня за плечи и придавил к стене. Нависая надо мной и почти касаясь лбом моего лба.

– Ну, что, Огнева? Ждала меня? Или уже нашла себе замену? Я, случайно, не испортил тебе жизнь своим появлением?

Глава 5

Вблизи его глаза кажутся яркими, блестящими и очень глубокими. Как будто я в них ныряю, как в океан, и не могу выплыть. Меня тянет ко дну. Хочется оттолкнуть и в то же время не хочется. Если…а если я ошибаюсь, и это мой Сергей…как я его вот так по-скотски? Сколько сомнений. Они меня раздирают на куски, смешиваются с осколками воспоминаний и режут меня до мяса. Мне больно. Мне ужасно больно от каждого жеста, слова, взгляда. Потому что я не знаю – настоящие ли они…Как же мне хочется поверить, что да, но…что-то не дает, что-то держит и сдавливает горло, нашептывая жутким и хриплым голосом «это не ОН…не верь. Ты же чувствуешь, что это не ОН».

– Семь лет назад…я похоронила своего мужа. Я не ждала. Я оплакивала. А жизнь мою…наверное…уже трудно чем-то испортить.

Хотела поднырнуть под его рукой, но он удержал за плечи. Жест знакомый, порывистый, сильный. Так что током по венам ударило. Так бывает, когда тебя твой мужчина трогает. Но я не готова и не могу признать его своим. Все еще живо то ощущение чужого…оно вкралось холодом в мозги и не дает сердцу зайтись от радости. «Первое ощущение самое верное….и ты об этом знаешь».

– Хватит оплакивать. Живой я. Не видишь? Присмотрись хорошенько. Живой. Нравится или нет, но факт остается фактом. Не признала…или не захотела признать, потом разберемся. Время еще будет. До хрена времени.

А внутри все больнее и больнее, как будто узнаю его, слова, голос, интонацию. Напор этот Огневский, яростный. Сердце колотится болезненно и отрывисто. Как будто обрывается с каждым ударом.

– Отворачиваешься…отворачивайся.

Руки разжал и отошел от меня, несколько шагов вглубь комнаты сделал. На стол бросил пачку сигарет, зажигалку. Стянул через голову свитер, принялся рубашку расстегивать. А я так и стою у двери. Хочется удрать, распахнуть ее и сломя голову броситься прочь. Но ноги вросли в пол.

Как завороженная жду, когда рубашку снимет. Там ведь…его тело. Татуировки, родинки…Я их помню. Они ведь там есть. Вот сейчас увижу, и все на свои места встанет. Стянул рубашку, а у меня горло перехватило, я даже за него рукой схватилась. Вся спина – жуткое месиво. Места живого нет. Одни шрамы. Громоздятся друг на друге разной степени давности. Какие там родинки…там молекулы не видно. От одной мысли, что кто-то вот так глумился над живым человеком, меня затошнило. Я даже представить себе не могла, что его били. Не просто били…с него кожу живьем сдирали.

Обернулся с рубашкой в руках. А у меня вся краска к лицу прилила. Стыдно стало, что вот так отталкиваю его. Обожгло этим стыдом щеки, и они зарделись.

– Мне сказали, сын у нас…

Дышать стало еще тяжелее. Согласиться, значит признать его…значит сказать, что Антон наш сын. То есть его. То есть ЭТОГО Сергея.

– Да, у меня есть сын.

Хмыкнул с горечью. Отвернулся, аккуратно сложил рубашку на стул рядом со свитером.

– Как назвала?

– Как хотел мой муж…