Не драматизируй! Как перестать тревожиться, спокойно встречать трудности и ощутить полноту жизни
Скотт Лайонс
Не драматизируй!
Как перестать тревожиться, спокойно встречать трудности и ощутить полноту жизни
Dr. Scott Lyons
ADDICTED TO DRAMA:
Healing Dependency on Crisis and Chaos in Yourself and Others
Copyright © 2023 by Scott Lyons
This edition published by arrangement with Hachette Go,
a division of Hachette Book Group, Inc. USA via Igor Korzhenevskiy
of Alexander Korzhenevski Agency (Russia) All rights reserved.
© Тейлярова Э., перевод на русский язык, 2025
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025
* * *Примечание автора
Все имена и идентифицирующие данные были изменены; в некоторых случаях примеры скомпонованы.
Предисловие
Большую часть жизни мне казалось, что плохие вещи случаются только со мной. Казалось, ничего никогда не идет как надо. Дни пролетали словно череда неудач, предательств, разочарований и потерь. Я постоянно твердил: это история моей жизни.
Никто в открытую не называл меня «королем драмы», но, видит бог, все так считали. И честно говоря… эти люди были правы. Мне казалось, будто драма просто всегда знала, где меня искать. Я полагал, что нормально иметь потребность в напряженных ситуациях и изматывающих упражнениях, чтобы найти хоть один момент успокоения или отдыха. Но на самом деле я гнался за эмоциональным всплеском, создавая конфликты и стычки, разыгрывая драму при любом удобном случае. Люди могли подумать, что я вел себя так ради привлечения внимания, но, как мне удалось выяснить, для меня это был способ выживания.
Мое рождение стало причиной травмы двух межпозвоночных дисков матери, из-за этого ей пришлось задержаться в больнице еще на несколько месяцев. Поколения абьюза и алкогольной зависимости, наркотиков и азартных игр подготовили почву для хаотичного детства, когда пощечины раздавались так же свободно, как и объятия. Отсутствие стабильности превращало нежность в хаос и наоборот, я был готов к любой неожиданности. Любовь демонстрировалась через «подрывной» юмор. Любить и быть любимым значило уметь развлекать и быть забавным, и я научился работать на публику. Я провел детство в полном отрыве от своего тела. Я называю себя прошлого ходячим призраком, живущим воспоминаниями о тех моментах, когда еще было приятно вернуться домой. Это было давно и неправда.
В школе надо мной издевались как ученики, так и учителя, которые не выносили веселого маленького ребенка с серьезными нарушениями в обучении. Часто после обеда меня запихивали в шкафчик, как неудачника в фильме о подростках. Меня преследовало чувство безысходности, казалось, я в ловушке, а все, что нужно – убраться подальше. В возрасте тринадцати лет я фактически инсценировал собственное самоубийство. Я тщательно подготовил сцену: разбросал таблетки, создал подобающую обстановку, поставив пузырек всего в нескольких сантиметрах от своих пальцев и написав прощальное письмо. Я хотел наказать своих родителей, одноклассников, учителей за то, что они причинили мне столько боли, или за то, что не видели проблему, не защищали и не помогали мне. Я хотел, чтобы кто-нибудь спас меня и унес подальше от хаоса и боли. Мне нужна была полная перезагрузка, как вышедшему из строя компьютеру.
Я месяцами то лежал, то выписывался из клиники. Каждый раз, когда меня выписывали, я придумывал способ добиться повторной госпитализации. Клиника казалась мне надежной опорой. Здесь нашлось место для такого эксцентричного парня, как я. На музыкальной терапии я играл песни Тори Эймос и рассказывал о том, как они связаны с моей жизнью, иногда сопровождая их танцем для большей наглядности. Я обнаружил в себе умение драматизировать, это положило начало следующей главе моей жизни.
Драма была частью меня. После окончания средней школы я даже сделал ее своей профессией. Работая актером, режиссером и хореографом, я всегда испытывал стресс. Мое дело было неиссякаемым источником вдохновения для драмы.
Спустя время я встретил девушку, которая вытащила на поверхность боль и расстройство, глубоко спрятанные внутри меня… Я всегда думал, что хорошо справляюсь со стрессом, но даже не замечал, как использую его для процветания. Моя терпимость к кризисам и хаосу была доведена до предела, и вскоре я уже не мог ни с чем справиться.
Из-за всепроникающего стресса у меня начались мигрени и транзиторные ишемические атаки (ТИА), мне даже пришлось столкнуться с нарушением координации движений.
Я, наверное, сотни раз пытался разорвать отношения, но, как бы сильно я этого ни хотел, невидимая сила продолжала возвращать меня к исходной точке.
Невидимой силой, как осознал я гораздо позже, была жажда, моя потребность в бесконечных поисках кризиса.
После того, как моя девушка разорвала наши отношения, я оставил карьеру и оградился от мира. За этим последовали необъяснимо серьезные проблемы со здоровьем (обмороки, провалы в памяти, сдавленность в груди, учащенное сердцебиение, спонтанный гипотиреоз, а также тревожность и депрессия).
Вначале я думал, что так избавляюсь от токсичной ситуации, но вскоре стало ясно, что столь серьезные симптомы на самом деле были признаками нахождения в длительном стрессе. Я заметил, что симптомы на короткое время ослабевали, когда я был вовлечен в чужие кризисные ситуации (слушал сплетни, смотрел фильмы с обилием сцен насилия) или высказывался о своей бывшей, а также о других людях, причинявших мне вред. Я провоцировал конфликты с окружающими.
Я создавал условия, которые теперь понимаю как один из аспектов драматической зависимости: искал сенсацию через конфликт и сочинял истории, которые вызывали эмоциональный всплеск и казались странно успокаивающими из-за «эффекта знакомого». Будучи ребенком, я часто делился с окружающими ужасными новостями, иногда выдуманными. Представление о вовлечении других в драму приносило какое-то странное удовлетворение и внутреннее успокоение.
Казалось, что чем хуже обстояли дела, тем больше я стремился к драматизации; я довел себя до состояния, когда мое тело больше не могло выносить такую нагрузку. Наконец на пике депрессивного эпизода у меня начались проблемы с сердцем, что привело к недельной госпитализации.
Кризис открыл мне глаза, и я понял: пора что-то менять. В течение нескольких месяцев после сердечного приступа я медитировал и занимался йогой каждый день, читал все книги, посвященные самосовершенствованию, что попадались мне на глаза. Я осознавал тягу к драматизму и испытывал дискомфорт оттого, что не поддавался своим желаниям. Это было невероятно сложно. Я и представить не мог, насколько был изобретателен в бесконечных способах отвлечь себя драмой. Я потерял счет тому, сколько раз в день ловил себя на мысли, что пытаюсь «навести шороху». Мне приходилось отговаривать себя от этого. Чертовски скучное занятие. Все равно что убрать сахар из пончика или соль из попкорна. Пресно на вкус. Когда вишенку с торта моей жизни – драму – выбросили, все вокруг перестало вдохновлять и вызывать интерес.
После нескольких месяцев простора, тишины и опасного однообразия я смог раскопать историческую травму, что, казалось бы, была защищена шаблоном драмы, который я постоянно создавал или заложником которого оказывался.
Сопротивляясь позывам к драме и обрабатывая лежащую в основе травму, я изменил ситуацию и начал открываться для более богатой и многомерной эмоциональной жизни. Лучше всего я могу описать это как ощущение себя по-настоящему чутким после медленного пробуждения. Я чувствовал себя живым, что отличалось от того удовольствия, которое я получал, катаясь на эмоциональных качелях. Я был потрясен тем, как тонко и быстро мои эмоции могли проходить через меня, особенно в сравнении с периодом, когда я искусственно усиливал чувства и изо всех сил цеплялся за них, из-за чего все ощущения громоздились друг на друга. В кои-то веки мне перестало казаться, что все в жизни постоянно идет наперекосяк, и меня не сильно беспокоило, если я допускал ошибку. До этого меня волновало, что мои друзья сочтут меня непривлекательным (или что я наскучу своему психотерапевту). Но правда в том, что это не имело значения, поскольку у меня появилось более здоровое самоощущение.
В этом путешествии по установлению контакта с прошлым и с тем, как я вел переговоры об управлении собственной жизнью, я получил доступ к более глубокому самоощущению. Я развил способность общаться с другими людьми без необходимости использовать драму для налаживания контакта. Конфликт больше не был страстью, а размеренный ход вещей – предвестником грядущих бед.
После того, как пыль осела и позывы снова ее поднять стали менее частыми, я начал искать материалы, раскрывающие тему постоянной потребности в хаосе и кризисе. Я был шокирован тем, что, как бы часто ни употреблялся термин драматическая зависимость, не было никаких научных исследований по этому вопросу, никакой программы (пошаговой или любой другой) и никаких книг, которые помогли бы понять зависимым и обычным людям, что содержит в себе пристрастие к драме, как оно возникает и как от него исцелиться. Я тут же решил, что посвящу себя исследованиям, поиску недостающих звеньев и заполнению пробелов между непосредственным опытом драматической зависимости и ее научной и психологической базой.
Я надеюсь, что эта книга даст более глубокое понимание проблемы и укажет путь к исцелению от зависимости, а также станет инструкцией для тех, кто находится в отношениях с человеком, концентрирующимся на негативе.
Часть I
Что такое драматическая зависимость?
1
Преследователь и создатель бурь: вычисляем того, кто уже зависим
Зависимость от драмы гораздо более сложная, многослойная и всепроникающая, чем просто откровенное требование внимания. Это попытка сосуществовать с миром, с которым вы в постоянной дисгармонии, – гоняться за ощущениями, чтобы почувствовать себя живым, и выискивать кризис как способ обосновать неутолимый дискомфорт. Быть зависимым от драмы – все равно что ехать по шоссе жизни, стремясь к спокойствию, но в сопровождении невидимой силы, которая перехватывает контроль над рулем и никогда не позволяет вам выбрать правильный съезд. Вместо того чтобы вести вас к миру, она уводит вас все дальше, оставляя за собой разрушение. Жить в драме – все равно что попасть в шторм, который ищет опору и, следовательно, затягивает все в свою воронку, разрушая почву, на которую он так отчаянно хочет приземлиться. Это тонкое явление. С ним сталкиваются многие из нас. Оно ничем не отличается от зависимости от наркотика, который вы можете принять, вдохнуть или ввести внутрь. За исключением того, что драма неосязаема, вы можете только искать ее или производить.
Драма – это возбуждение, ажиотаж, преувеличение, извержение, беспокойство и борьба за то, чтобы чувствовать себя живым по отношению к оцепенению внутреннего и внешнего мира вокруг вас.
В погоне за бурей
В истории полно примеров людей, которые успешно справлялись с экстремальными ситуациями. Гарри Гудини и его освобождение от оков в чреве забальзамированного кита. Амелия Эрхарт и ее попытка совершить кругосветное путешествие на первом самолете. Эвел Книвел и его идея перепрыгнуть каньон Снейк-Ривер на мотоцикле с ракетным двигателем. Канатоходцы, известные спортсмены, водители гоночных автомобилей, солдаты на полях сражений – какими бы ни были их причины, некоторые люди больше других склонны отправляться туда, где обязательно будет присутствовать волнение.
В середине 1950-х годов Дэвид Ходли после того, как особенно сильный шторм разрушил его родной город Бисмарк, штат Северная Дакота, стал одним из первых преследователей бурь. Погоня за бурей была уделом людей, которые пытались лучше понять метеорологические явления и, без сомнения, испытывали волнение из-за непредсказуемости штормов. Погоня за бурей требовала обостренных чувств, интуитивного умения находить эпицентр метеорологического хаоса и готовности оставить более безопасные и обыденные стороны жизни. Со времен Ходли популярность погони за бурями только возросла, как и риски, что могут перевешивать преимущества. Каждое лето появляются истории о людях, которые слишком близко подходят к непредсказуемой зоне действия гроз, внезапных наводнений и торнадо и в конечном итоге получают серьезные травмы или гибнут.
Нетрудно представить драму как отдельный вид бури. Ущерб, который она может причинить, сильно варьируется, а о возможных потерях не всегда известно до фактического происшествия. Человек может оказаться в эпицентре бури случайно, в силу обстоятельств. Но также, подобно Ходли и его современникам, люди, пристрастившиеся к драме, могут сами искать и преследовать ураган. Дождь может начаться там, где мы находимся, либо мы можем отправиться туда, где он идет. Человек, страдающий из-за бесконечных переживаний, всегда может найти или создать драму.
Многие люди говорят, что они «чувствуют себя живыми» во время грозы. В романе писателя Адама Сильверы History Is All You Left Me («История – это все, что ты мне оставил») один персонаж замечает:
Без сомнения, штормы могут быть ужасны, когда они отключают электричество и разрушают дома. Но в иных случаях гроза – это саундтрек к чему-то непредсказуемому, к чему-то, что пробуждает ото сна и заставляет наши сердца биться чаще. Если бы кто-нибудь заранее предупредил меня о погоде, я, возможно, струсил бы и остался дома.
Но этого не случилось.
Неудивительно, что люди «чувствуют себя живыми» благодаря драме. В одно мгновение все остальное меркнет по сравнению с ней. Кого может волновать обыденное, когда возможность тотальной катастрофы так близка? У одних людей подобная форма бегства может проявиться в виде искусственного наблюдения за штормом (через видео, документальное кино или такие фильмы, как «Смерч», 1996); другим нужно воочию убедиться в реальности происходящего, и, подобно Ходли, они отправляются на охоту за бурями по всему миру.
То же самое можно сказать и о тех, кто зависим от драмы. «Вы должны постоянно находиться в кризисе, иначе станете податливым, – говорит Марлин, определяющая себя как драматическую наркоманку. – Кризис – это место, где происходит действие. Драма – это внутренняя спираль, которую нужно раскрутить и сохранять в таком положении, чтобы она могла реагировать».
Определяем паттерны и характеристики
«Сколько человек здесь знакомы с кем-то зависимым от драмы?»
Читая лекции на эту тему, я всегда начинаю с того, что задаю аудитории этот вопрос. Почти все поднимают руку. Некоторые люди даже поднимают обе руки.
«А кто из вас этому подвержен?» В ответ на мой последующий вопрос очень мало рук, если вообще есть. Это стало постоянной практикой как на лекциях с большой группой людей, так и в личных интервью. Почти все, кого я спрашиваю, могут распознать зависимость у других, и совсем немногие видят признаки у себя. Так работает большинство зависимостей, причем сами обладатели идентифицируют себя в последнюю очередь. Люди, пристрастившиеся к драме, часто не способны осознать себя источником конфликта, который они неосознанно ищут или создают.
Чтобы помочь выявить закономерности в проявлении драматизма, я собрал наблюдения большой группы людей и нашел у них общие черты. Сюда вошли истории от обладателей драматической зависимости, тех, кто их окружает, и врачей, которые с ними работали. Благодаря роли исследователя, клинического психолога и ведущего терапевтических семинаров я смог поработать с тысячами респондентов, чтобы превратить изучение своей проблемы в нечто большее. Хотя все истории субъективны и, возможно, не могут предоставить полную картину пристрастия к драме, нужно учитывать множество нюансов, а также то, что каждый из нас индивидуален; эта информация позволила мне составить профиль человека, зависимого от драмы. Драматическая зависимость – многослойный паттерн с петлями обратной связи, окружающими основной внутренний опыт, который часто проявляется следующим образом:
• чувство потери контроля как над собой, так и над своим окружением (скорость, давление и вызовы окружающего мира);
• восприятие мира в исключительно негативном свете, иногда вовлечение в экстремальную деятельность;
• жизнь со всепроникающим чувством изоляции, предательства, покинутости и тревоги;
• отсутствие эмоций бо́льшую часть времени и попытка исправить это, чтобы ощутить всю полноту жизни;
• чувство собственного достоинства, которое колеблется и рассеивается, часто оставаясь незакрепленным;
• преувеличение тяжести ситуации вне зависимости от обстоятельств;
• заниженная или завышенная самооценка;
• наличие проблем со взаимодействием с другими людьми и передачей потребностей и чувств;
• ощущение скрытого волнения, человеку кажется, будто «что-то идет не так»;
• повышенная чувствительность к возбудителям стресса, приводящая к импульсивным реакциям;
• обладание узким кругозором, склонность фокусироваться на негативе, изредка переключая внимание;
• глубокое и неудовлетворенное желание быть увиденным и услышанным;
• нетерпимость или неспособность к распознанию межличностной связи и проявлению или принятию сочувствия;
• поиск драмы и становление жертвой кризиса.
Вместо того чтобы сосредоточиться на своих ощущениях и неудовлетворенных потребностях, зависимые люди скорее сфокусируются на внешнем стимуле (например, ситуациях, событиях, людях и так далее). Они также могут часто испытывать беспокойство или скуку в здоровых условиях, но чувствовать себя более живыми или преуспевающими под давлением, например, составляя изматывающий график, а затем испытывая печаль из-за этого. Они втягивают других в водоворот драмы и разыгрывают один и тот же сценарий снова и снова, добавляя вариации первоначальной ситуации. Они живут прошлым и будущим, а не настоящим; из-за навязчивого чувства тревожности, повторяющихся мыслей, историй, реконструкций событий и негативного прогнозирования они таят обиды и не умеют прощать. Кстати, если вдруг вам кажется, что это похоже на всех нас, то в главе 9 затрагивается то, что можно было бы считать драматической эпидемией. Мы исследуем, как в современной культуре и мире социальных сетей, где все всегда на виду, пристрастие к драмам превращается в повседневное явление для нас.
Человек, склонный страдать и преувеличивать, может быть поглощен идеей привести в порядок вещи, освободить пространство или не фокусировать внимание на теме разговора. Он может испытывать ощущение свободы или чувство контроля во время напряженных ситуаций, словно «выкачивая весь воздух из комнаты».
Он также может отреагировать на мелочь или испытать яркие эмоции без явной на то причины, может чувствовать, что другой человек или весь мир в заговоре против него, и задаваться вопросом: «Почему я?» Такой личности кажется, будто другие не понимают или не одобряют ее, из-за этого она будет тем более критичной, чем ближе к ней подходят люди. Она способна пересказывать эмоциональную историю разным компаниям, переходя от одного слушателя к другому, чтобы давать выход чувствам. Она поглощена тем, что происходит в жизни других людей, а потому постоянно просматривает социальные сети в поисках новостей или информации.
Наконец, имеет место быть слишком интенсивное выражение любви или привязанности. Близость часто заменяется крайностями, что проявляется в медленном зарождении связи через споры, ссоры, большие приключения или быструю и яростную влюбленность.
Некоторые из этих характеристик – бурные реакции, преувеличенные эмоции, беспокойство, ажитация, бесчувствие и диссоциация – также связаны с хроническим стрессом, что намекает на подлинную, хотя и скрытую, плату за драматическую зависимость.
ВЗГЛЯД НА МОНСТРА В ШКАФУ
Драма – это монстр в шкафу, о котором все знают, но мало кто может точно сказать, как он выглядит.
Изучая людей, которые подвержены драматической зависимости, тех, кто распознает таких личностей в своем окружении, и клинических психологов, которые работают с подобными кейсами, я начал замечать знакомые комментарии и темы.
Драму можно определить как «ненужную» суматоху и хаос в жизни отдельного человека или целого мира.
Распознать драматическое поведение легко, труднее дать определение драме.
Драма – это диссонанс между поступающим стимулом и реакцией, которую этот стимул вызывает. Несоответствие и преувеличение между внешними обстоятельствами и внутренними реакциями.
Производный от существительного «драма» глагол «драматизировать» описывает разрушительное действие, подобное вихрю – внутреннему для зависимого человека и внешнему для тех, кто находится рядом с ним. У того, кто жаждет драмы или создает ее, возникает напряженность, ощущающаяся как внутренняя война. Вихрь и внутренняя война – это мир, в котором живут драматичные люди, а также способ восприятия окружающей действительности и вовлечения в ее события. Это внутреннее переживание экстремального опыта и потребность в нем. Все делится либо на холодное и горячее, либо на черное и белое. Середины не существует.
«Драма» как существительное – что-то более бесформенное и плохо определяемое. Она трактуется внешними обстоятельствами, межличностными взаимодействиями, а также восприятием и реакцией на сочетание обстоятельств и взаимодействий. Один участник моего исследования определил драму как «события, меняющие жизнь, с которыми приходится оставаться один на один». Для другого участника драмой были «важные события, из-за которых люди бросают дела и кричат друг на друга».
Но мы не в силах игнорировать стрессовые ситуации, так как же определить грань между нормальной реакцией и драматичной реакцией, которая может свидетельствовать о драматической зависимости? Мы, люди, эволюционировали, чтобы реагировать на внутренние и внешние раздражители, но если повышенная интенсивность реакции является привычной, а не кратковременной или адаптивной, если хаос и кризис явно доминируют в жизни человека, то, скорее всего, у него есть склонность к драме.
Тушим свечи на торте пожарным шлангом
Драма – это диссонанс между происходящим и вашей реакцией на это. Это также может быть способом избегания самого себя. Давайте посмотрим на Шона. Он воспринимает жизнь как явление удручающее и до краев наполненное бесконечными требованиями, которые создают чудовищное напряжение, давящее на плечи и на грудь. Календарь Шона расписан поминутно. Его рабочий день начинается в восемь утра и заканчивается в шесть или семь вечера, а оставшееся время тратится на телефонные звонки и светские мероприятия. Шон никогда не может усидеть на месте. Его выходные дни заняты, кажется, бесконечными поручениями, домашними делами, встречами с семьей и друзьями, а также работой, которая не была до конца выполнена в течение недели; на горизонте всегда появляется какой-нибудь проект, прежде чем последний может быть завершен. Когда Шону временно удается освободить график, он чувствует тишину, которая приводит к неприятной пустоте. Шон быстро начинает искать, чем бы себя занять, чтобы не сидеть без дела. Он «жаждет, чтобы его нейроны включились». Честно говоря, он нуждается в перегрузке, позволяющей избежать душевной пустоты. Люди, опьяненные драмой, проявляют повышенную эмоциональную напряженность, которая обычно превышает то, что мы назвали бы «нормальной» или ожидаемой реакцией, например ныряют в укрытие от урагана во время легкого тумана или задувают свечу на дне рождения пожарным шлангом. Джен, например, когда подошла ее очередь в аптеке, а фармацевт извинился и удалился на небольшой перерыв, буквально «взорвалась». Она настолько разозлилась, что решила поговорить с менеджером о том, почему работник не уважает ее время и не воспринимает как платежеспособного клиента.
Человек, испытывающий потребность в драме, прибегает к крайностям, что проявляется в языке, привычках, поведении, выражении чувств и мыслей и даже в отношениях. Вокруг него нет ничего пресного или скучного. Его эмоциональная жизнь отмечена постоянной изменчивостью, не сопоставимой с обычным удивлением или реакцией на неожиданное событие. (Поначалу кому-то такое даже кажется привлекательным.)
Привычная драма может быть формой подавления или защитным механизмом от проживания сложных эмоций. Лиз, например, бессознательно выискивает у других недостатки, которые помешают ей ощутить чувства печали и неприятия. Однако такая стратегия только создает равнодушие по отношению к тонкому, более глубокому и богатому переживанию того, что происходит внутри Лиз и в окружающем ее мире.
Итак, кто же эти люди? Прежде чем ответить на вопрос, я хотел бы обратиться к вам. Есть ли в вашей жизни зависимые от драмы? Мама? Папа? Сестра? Брат? Партнер? Друг? Незнакомец в продуктовом магазине? Вы?
