О чём молчат ведьмы

Глава 27

А бабуля выволокла в сад ковёр из гостиной, расстелила его на траве и, подоткнув юбку, стояла на нём на коленях и чистила его щёткой. Пару цветных половичков она уже вымыла, развесила их по забору, и вода с них стекала шумной весёлой капелью.

– Бабушка, – подбежала Стася к Старой Ксении, – ну зачем же ты сама их моешь? Я бы всё сделала!

Ксения, поднявшись, ответила:

– Это доставляет мне удовольствие… Кому-то нравится жаловаться, кому-то – болеть или отдыхать. А мне – работать, чистить и создавать. И таких, как я, много. Ты, кстати, такая же.

Стася в спешке поела и присоединилась к бабушке. И вот они уже вдвоём весело тёрли щётками старый ковёр. И всё стало как раньше. Как будто болезнь была ночным кошмаром.

За этим занятием их и застал Станислав. Он тихо подошёл сзади и пощекотал голую Стасину пяточку травинкой. От неожиданности она вскрикнула, вскочила, но тут же, увидев Стаса, засмеялась и обняла его мокрыми руками.

Парень помог им домыть ковёр и повесить его на просушку. Сделать это было не так-то просто. Намокший ковёр был тяжёлым, выскальзывал из рук, и ребята изрядно повозились, таща его до забора. Их ужасно смешило то, что они чуть не падали, скользили по мокрой траве, но всё же водрузили ковёр на деревянный штакетник. Чтобы смыть с себя грязь, уставшие и мокрые, отправились искупаться.

Когда Стася и Станислав вышли на берег, море радостно протянуло им навстречу волну, но не дотянулось и, опав, отпрянуло в ожидании, пока влюблённые подойдут ближе. Солнце же торопилось закатиться за горизонт и снова разлилось тысячами оранжевых осколков по волнам Медовой бухты. Парень с девушкой быстро скинули одежду и, взявшись за руки, побежали в воду цвета кипящей лавы.

Она была тёплой и нежной, как Стася. Станислав прижал девушку к себе и почувствовал мурашки на её коже. Губы Стаси пахли спелой малиной. Стас целовал её и думал, что целует саму жизнь. Никогда до неё он не размышлял столько о природе. Ну, цветы и цветы, деревья, кусты… Но со Стасей мир для него словно ожил и заговорил. Стас почувствовал любовь от каждой ветки и каждого листка. Наверное, потому что сама Стася относилась ко всему, что их окружало, бережно, как к живому. Только с ней он ощутил себя частью огромного яркого мира.

– Как я жил без тебя? – спросил он у неё.

– Так же, как и я без тебя, – ответила она и крепко его обняла.

…Когда Стас уехал домой, а бабушка легла спать, Стася опять села за ноутбук. Ей надо было доделать новый сборник. У неё было несколько вопросов по его оформлению, и она решилась позвонить помощнику редактора Катарине. Та сразу ответила. Они обсудили работу, а потом ещё долго разговаривали на отстранённые темы. Катарина пооткровенничала, что сегодня рассталась с парнем, и рассказала, как ей грустно. Стася сидела на подоконнике, качала ногой и слушала далёкую девушку, которая вдруг стала близкой и осязаемой. Их взгляды во многом совпадали. Им нравились одни и те же вещи.

Как восхитительно невзначай соприкоснуться с незнакомым человеком и почувствовать в нём родную душу! Подруг ты угадываешь каким-то шестым чувством. И возникает неповторимое ощущение, будто знал человека всегда. Словно одним лёгким движением ты совпал с кем-то пазлами.

Потом, лёжа в постели, она ещё долго думала о Катарине и её приятном голосе.

…С этого дня бабушка снова занималась хозяйством, Стася помогала ей, писала сказки, училась у ведьм, а по вечерам гуляла со Стасом. Они объездили всё ближайшее побережье, целовались в каждом затаённом уголке, рассказали друг другу обо всём, и, казалось, между ними больше не было ни одного секрета.

Ночами Стася часто болтала с Катариной. Пару раз пыталась рассказать о Катарине Виге, но та восприняла это ревниво, и больше они не касались данной темы.

Старая Ксения расцвела. Болезнь отступила, и когда через пару недель их по собственной инициативе навестил доктор Петер, решивший проведать Ксению, а ещё больше хотевший увидеть Стасю, то он был очень удивлён внешним видом своей пациентки.

Ксения встретила его, неся таз с овощами из огорода. Она усадила доктора Петера на веранде, нарезала ему целую миску салата из мясистых помидоров и молодых огурчиков, которые на срезе покрывались капельками сока, потом всё это щедро присыпала укропом и добавила ложку густой сметаны. Придвинула ему тарелку, принесла печёной картошки и каравай хлеба с лопнувшей краюшкой.

– Вот эти лекарства мне помогают, – сказала она ему, указывая на еду. – За завтраком я принимаю пару капель криков чаек, за ужином – плеск моря. Так и лечусь.

Вскоре на веранду босиком вышла Стася, одетая в лёгкое летнее платье. Она только проснулась, откидывала распущенные волосы с лица и тёрла ладошками сонные глазки. Девушка сладко потянулась и лишь сейчас увидела гостя. Чуть опешила, извинилась и подсела к ним за стол.

Доктор Петер, зардевшись, сказал ей:

– Я рад, что вашей бабушке легче.

– Да, – схватив помидор и аппетитно его надкусив, ответила Стася, – видимо, у нас в Медовой бухте такое место. Лечебное.

Петер хотел бы поболтать с ней, но Стася была немного рассеяна и расстроена. Сегодня к ним должна была приехать мать. Причём на несколько дней. И совершенно непонятно было, чего ожидать от этого приезда, так что разговора не получилось. Петер померил Ксении давление, поговорил о её самочувствии, пару раз взглянул на Стасю, которая его словно не замечала, и, вздохнув, уехал.

К обеду прибыла Агния. Она тяжело взобралась на крыльцо, недовольно покосилась на море, сказав, что «здесь вечные сквозняки» и они «постоянно студят уши». А потом пошла устраиваться в гостевой комнате.

За обедом Агния попыталась заговорить о продаже дома. Она сказала, что агент по недвижимости объяснил, что дома́ на побережье сейчас сильно подорожали.

– Мы могли бы очень выгодно продать твою халупу. А там, в городе, живи себе как барыня, – объясняла она матери.

– Так я и здесь барыня, – спокойно поставила перед ней тарелку Ксения.

– Мам, но ты же… болеешь. Будешь слабеть. Тебе нужен уход, – сказала Агния.

– Не беспокойся. Тебе надо будет договориться только о моей кремации.

– Мама! Я не хочу об этом говорить! – воскликнула Агния.

– Хорошо, не будем.

Какое-то время они ели молча, а потом Ксения вдруг сказала:

– Мы пойдём сегодня на сельскую ярмарку. Они поставили шатры у посёлка. Мне рассказал об этом Станислав.

– Зачем это? Шумно. Много народу. Ещё подхватим какую-нибудь заразу, – поджала губы Агния.

– А когда вы были с братом маленькие, ты больше всего на свете любила такие ярмарки. Карусели, огоньки, аттракционы, – напомнила ей мать.

– Мама, ну глупости же. Я давно уже не маленькая! – возразила Агния.

– Сделай это для меня, – попросила её Старая Ксения.

Агнии пришлось согласиться.

Когда стало темнеть, женщины собрались. Агния надела кофточку цвета мяты и синюю юбку.

Когда её увидела Ксения, она улыбнулась:

– Агнешка, ты до сих пор любишь мятный цвет?

– Да, он мне нравится, – поправляя воротник перед зеркалом, ответила Агния.

– Ты была удивительным ребёнком. Девочкам обычно нравятся розовые цвета. А ты с детства выбирала зелёные. Именно такой, мятный, тебя завораживал больше всех, – сказала Ксения.

У неё заблестели глаза. Она подошла к комоду и, открыв нижний ящик, достала коробку с ярко-лиловой крышкой, вытащила из неё что-то блестящее и протянула Агнии. Это была маленькая брошка в виде четырёхлистного клевера. Вместо листиков в неё были вставлены четыре прозрачных голубых камешка.

– Ты помнишь её? – спросила она у дочери.

– Да, – у Агнии дрогнула рука, – я носила её на шапочке. Лет в пять.

– Она так шла к твоим голубым глазам! – вспоминала Ксения.

Агния прикрепила брошку на кофту и полюбовалась в зеркало, как та переливается у неё на груди.

– В таких старых вещах есть душа, дочка, – Ксения присела на диван и, положив коробку на колени, обвела взглядом комнату. – Здесь на каждом предмете трещинки и царапинки, которые мне напоминают о чём-то. Для меня это словно записи из прошлого. Мои дневники. В них воспоминания о моих близких, о нашем прошлом. Эта брошка мне всегда напоминала тебя маленькую.

Старая Ксения похлопала по дивану:

– Присядь возле меня.

Агния села. Ксения открыла крышку, стала вытаскивать из коробки разные вещицы. Сначала она подала дочери маленькую погремушку:

– Это твоя первая игрушка. Видишь, здесь по краю неровности? Ты точила об неё свои первые зубики. А это твоё первое фото, – она протянула дочери потемневший фотоснимок маленькой удивлённой девочки.

Затем Старая Ксения достала стопочку писем, перевязанных красивой ленточкой:

– Это твой отец присылал тебе открыточки с моря. На каждой он писал послание, которое я тебе читала. Потом, когда ты подросла и хотела эти письма выбросить, я вытащила их из мусорного ведра, думая, что они ещё пригодятся тебе.

У Агнии увлажнились глаза. Она с волнением перебирала вещи, которые подавала ей мать. Здесь был её первый локон и первые, совсем крохотные пинеточки… Вот фото Агнии-подростка перед соревнованиями по плаванию и все значки и наградные ленты, которые она когда-то получала. Целая папка детских рисунков. Обкусанный ею карандаш, которым писала на экзамене в институте… А вот чёрно-белый снимок Агнии-девушки и её первого парня. Они стоят у стены какого-то большого здания.

– Мы тогда собирались в кино. И он мне купил мороженое. А я испачкала им юбку и очень сердилась… Зелёная! Юбка была зелёная! Она мне ужасно нравилась. Её сшила мне ты, мама… А парень расстроился и оттирал пятно платком… А потом мы целовались. И пахло в тот вечер гиацинтами… – водя по снимку ногтем, вспоминала Агния.

Ей отчаянно захотелось вдохнуть запах гиацинтов. Отчего-то внутри неё вдруг разлилась, заныла необъяснимая тоска, перемешанная с радостью и блаженством.

– Это всё мои богатства, – сказала Ксения, погладив дочь по руке.

Агния молчала. К ним спустилась Стася. Она удивилась и обрадовалась тому, что мама и бабушка дружно и умиротворённо сидят на диване. А у Агнии было такое необычное выражение лица, какого Стася никогда у неё не видела.

Закрыв дом, они отправились на ярмарку. На удивление, дорога через пустошь и лес не показалась Агнии такой уж утомительной, как она ожидала. Рядом энергично вышагивала Ксения, впереди шла дочь. В тишине засыпающего бора далеко разносились их разговоры и смех. Они вспоминали пережитое, забавные моменты из Стасиного детства. Поэтому Агния сильно удивилась, когда лес быстро закончился, и перед ними засветилась огнями ярмарка.

Они вошли в переливающиеся ворота и влились в толпу зевак, гулявших повсюду. Чего тут только не было! Всё вокруг искрилось, громко играла музыка, сверкали аттракционы, фокусники и глотатели шпаг показывали своё мастерство, лавочники продавали всякие вкусности: у каждого прилавка что-то дымилось, булькало и завлекающе пахло. Кто-то нёс в руках кукурузу, кто-то жевал хот-дог…

Ксения купила своим девочкам сладкую вату – каждой по огромному мягкому розовому шару.

Когда ты взрослый, порой самая незначительная мелочь способна вызвать в тебе бурю воспоминаний. Это может быть аккорд давно забытой песни, знакомый запах или потерянные, казалось, ощущения. Они будоражат душу, наполняя её трепетом и чувством волнения.

Агния шла к центру ярмарки, где крутилась большая цветная карусель, ела вату и с каждым шагом словно уменьшалась в возрасте. К весёлым деревянным лошадкам она подошла уже маленькой девочкой с большим бантом на голове.

– Хочешь прокатиться? – легонько тронула её за руку мать.

То ли маленькая девочка, то ли взрослая Агния с блеском в глазах и искренней улыбкой ожидания на лице сперва покачала головой из стороны в сторону, отрицая, а потом тут же соглашаясь.

Ксения купила билеты и протянула Агнии. Она отправилась на карусель. Выбрала карету из тыквы, в которой очень хотела покататься ещё в детстве, и, еле уместившись, села в неё. Карусель закрутилась, музыка заиграла. Агния отправилась в путешествие. В карете пахло пылью, краской и беззаботностью. За окном всё слилось в один цветной поток. Агния же всё дальше и дальше уезжала от тревог сегодняшней жизни. Ксения махала дочери, когда та проносилась рядом в своей золочёной тыкве. Старая женщина видела умиротворённое лицо дочери, и ей тоже казалось, что Агния – её маленькая любимая девочка с двумя крупными зубиками, которые делали её похожей на бельчонка. И сейчас она сойдёт с карусели, и Ксения купит ей самый большой и красивый леденец.

Когда Агния вышла из аттракциона, у неё кружилась голова, но она тут же пошла на качели. Уселась на скамейку, висящую на цепях, вокруг неё закрепили спасательный пояс, и Агния понеслась по кругу. Качели приподнялись, и в толпе у освещённого дерева она увидела Стасю. Та целовалась со Станиславом. Сначала Агния нахмурилась, хотела закричать дочери, но вдруг отчего-то невероятно сильно запахло гиацинтами. Женщина прикусила губу, и на её глаза навернулись слёзы.

…Они ещё долго гуляли по ярмарке. Наелись всяких неполезных, но очень вкусных вещей, нахохотались до колик, когда выступали клоуны и проходил конкурс меткого бросания пирогов со сливками в соперников.

Глава 28

Они вернулись домой за полночь и, не торопясь ложиться спать, пили чай на кухне.

– Мама, как здорово, что ты вытащила нас на эту ярмарку! – с улыбкой сказала Агния.

– Да, мне тоже понравилось! – воскликнула Стася.

Ксения по-доброму посмотрела на них кротким взглядом и сказала:

– Знаете, что я сегодня подумала там, на ярмарке? Что каждый наш день как прозрачный хрупкий сосуд. Что-то в него кладёт жизнь. Но большинство ингредиентов добавляем мы сами. Да, он обязательно разобьётся о закат. День уйдёт, а то, чем мы его наполнили, останется. С нами.

– Да, ты права, мама, – ответила, задумавшись, Агния. Впервые ей не хотелось ни спорить, ни осуждать мать.

– Ты счастлива, доченька? – спросила её Ксения.

– Наверное, – подумав, ответила Агния, – однако, пожалуй, я бы ещё хотела увидеть мир. Попутешествовать. Но на это нужна куча денег!

– Я путешествовала всю жизнь. И много где бывала… – ответила Старая Ксения. – Я была в Семук Чампей в Гватемале. Там, в затерянных джунглях, я купалась в тёплых бассейнах маленькой реки под тенью кружевных листьев деревьев… А у священной тибетской горы Кайлас чуть не замёрзла. Когда обходила вокруг неё по традициям древнего ритуала, у меня стыли руки на холодном ветру, слепли глаза от белизны окрестного снега… Но там было прекрасно! Я видела Глаза Бога в пещере Проходна в Болгарии и удивлялась в другой пещере – Вайтомо в Новой Зеландии. Это светящаяся пещера светлячков… Я видела незабываемый огненный водопад Лошадиный хвост. И много чего другого… Была на самых высоких вершинах и спускалась в самые тёмные впадины этого мира. И он везде завораживающе прекрасен! Но ничего красивее Медовой бухты я не видела.

– Но ты же никогда не выезжала дальше нашего городка! – не поняла матери Агния.

– У меня были рассказы мужа, книги и моя фантазия. И этого достаточно. И поверь, я часто видела больше тех, кто возвращался из таких поездок, – засмеялась Старая Ксения.

…Когда все улеглись, Ксения услышала, что кто-то скребётся в дверь.

– Заходи, Стася, – сказала она тихо.

Но заглянула Агния. Она несмело потопталась у двери, потом подошла к кровати матери и опустилась на неё. Долго сидела молча, глядя в окно, за которым лунная ночь освещала качающиеся ветки сосны, а затем опустила голову и еле слышно сказала:

– Мама, извини меня, ты всегда для меня была странной… Я удивлялась, что ты совсем не расстроилась, когда я разбила ту красивую хрустальную вазу… Помнишь её?

– Нет, не помню, – сказала Ксения, нашла на ощупь в темноте руку дочери и погладила её.

– Да, я так и думала… Тогда ты вообще не огорчилась. Но… проплакала неделю, когда исчезла брошка… которую тебе сделал Томас. – Агния помолчала, а потом повернулась к матери. – Прости, но это я её тогда выбросила.

– Я знаю, доченька, – спокойно сказала Ксения, – и я плакала тогда не из-за брошки, а потому что поняла это…

– Прости, – Агния глухо зарыдала и кинулась к матери на грудь.

Её душили слёзы, она не могла успокоиться. В ней боролось одновременно столько чувств, но ни одно женщина не могла выплеснуть, лишь слёзы всё катились и катились по её лицу. В горле першило от застрявших слов. Агния видела старую морщинистую руку матери, которая гладила её, и от этого становилось ещё горше на душе.

– Почему? Почему так несправедливо? – задыхаясь, говорила она. – Ты же такой хороший человек! Почему тебе такая страшная болезнь и такое наказание?

Она приподнялась, вглядываясь в спокойное лицо матери.

– Я не считаю свою болезнь наказанием. Она дала мне время подготовиться: перебрать вещи, подвести итоги, попрощаться с родными, сказать вам всё то, что хотелось… Разве это наказание, доченька? Обычно похороны очень торжественны, но на них от самого покойника уже мало что зависит. Мне же повезло – мой уход я обставляю так, как хочу сама.

Агния, слушая мать, заплакала ещё сильнее. Она забралась к ней на кровать, прижалась и шептала: «Прости меня, прости…» А Ксения всё гладила и гладила её по голове, пока Агния не затихла. Так они, обнявшись, и заснули.

Утром Стася тихо заглянула к бабушке, но, увидев её спящей в обнимку с матерью, плотно закрыла дверь и побежала на маяк выключать огни. Вернувшись домой, она стала готовить завтрак, потирая и грея друг о друга застывшие в утренней прохладе ноги. Время от времени, медленно размешивая дымящуюся кашу, с улыбкой глядела в окно. Там, на нижних ветках сосны, резвились две коричневые птички.

Наверху проснулась Агния, она приподнялась и посмотрела на мать. Та спала. Лицо Ксении было спокойным.

– Мама, я люблю тебя, – сказала тихо Агния и аккуратно коснулась губами щеки Ксении.

Кожа была холодной. Тут Агния с ужасом заметила, что мать не дышит, и истошно закричала.

Прибежала побелевшая Стася. Она подскочила к бабушке и стала проверять пульс, пытаясь успокоить мать.

– Тише, – говорила она ей, – тише! Подожди… Кажется, пульс есть! Срочно звони доктору Петеру!

Следующий час они провели как во сне. Доктор Петер постоянно был на связи, он сделал практически невозможное – быстро нашёл машину и приехал вместе с бригадой врачей, которые транспортировали Ксению наверх на носилках. С ними поехала и Агния, договорившись, что Стася останется следить за домом.

Старую Ксению положили в отделение интенсивной терапии. Оказывается, у неё отекло одно лёгкое. Первая же капельница вернула её в сознание, но чуть позже врачи ввели её в искусственную кому. Оставалось только ждать.

Агния, побыв немного в больнице рядом с матерью, вернулась домой, позвонила Стасе, доложив состояние дел, и потом долго сидела у окна, гладя кошку, устроившуюся у неё на коленях. Она смотрела на кусок соседской стены через дорогу, разглядывала редких прохожих, многих из которых знала с детства, и думала, как всё-таки хорошо в городе. Там, в Медовой бухте, Агния чувствовала себя человеком со снятой кожей. Сейчас она поняла, что её тревожило и выводило из равновесия это состояние. «Нет, – думала Агния, – как-то всё же лучше, когда душа свёрнута и спит, как моя Рыся. – Она снова погладила кошку. – А то каждая былинка касается души и беспокоит её. Зачем это надо?»

А в Медовой бухте маялась Стася. Она сидела в бабушкиной комнате, не находя покоя. Потом позвонила Висии, та уговорила её сегодня отдохнуть.

– Стасенька, не переживай, – бормотала в трубку младшая Лесная ведьма, – мы справимся сами. Отдохни, поспи и не трави себе душу.

Стася пообщалась со Станиславом, он обещал приехать после обеда, помочь по хозяйству.

Только они разъединились, позвонила Вига. Выслушав Стасю, подруга сказала:

– Стася, давай начистоту, жизнь – штука тяжёлая. Твоя бабушка пожила и умирает. Прими уже это. Дай Бог нам всем хотя бы столько прожить, сколько она…

Стася не нашла, что ответить, но слова Виги были очень горькими. После их разговора у девушки стало ещё пасмурнее на душе. Она решила занять себя хоть какой-то работой. Спустилась вниз, взяла большую корзину и пошла собирать мусор на побережье.

Сегодня море волновалось из-за небольшого ветра. Он взъерошил весь песок на берегу, покрыв его причудливым ребристым рисунком. Солнце светило холодно. Стася всё время сжималась и куталась в кофту: то ли от ветра снаружи, то ли от грусти внутри. Она шла, глядя невидящим взором вдаль; пытаясь разобраться в себе, думала: «Что я испытываю?» И отвечала: «Тревогу».

Тревога – липкое слово густого бордового цвета. Оно заливает собой нутро, заволакивает глаза пеленой и запутывает невидимой паутиной ноги. Тело становится вялым, движения неточными, а душа болит и ноет.

Стася даже не заметила, как дошла до выступа, за которым был «трон». Она остановилась и хотела повернуть назад. «Наверняка там кто-то есть», – думала девушка. В последнее время она вечно там кого-то встречала. А сейчас видеть никого не хотела. Но всё же что-то влекло её к «трону». Что-то тянуло за выступ. И она всё-таки пошла.

На камне сидел старик. Его лицо покрывали глубокие морщины, на черепе почти не осталось волос, вместо них клочками висел седой пух. Впалые щёки были небриты, с серебристой щетиной, они напоминали чешую рыбы. Старик держал в руках большую булку, которую крошил чайкам. Он сразу увидел Стасю.

– Иди уж, раз пришла. Садись, – сказал он ей по-свойски. – Ты же хочешь здесь посидеть?

Он пододвинулся, освобождая для девушки место. И продолжил кормить птиц. Старик бросал им большие куски булки, которые отламывал дрожащими руками.

– Ты приехала издалека? – спросил он у неё.

Стася помотала головой:

– Нет, я живу в Медовой бухте.

– А-а-а-а, понятно…

Они посидели в тишине, а потом старик спросил:

– Чем ты занимаешься?

– Я пишу книги, – ответила Стася.

– Много работаешь?

– Иногда да, – кивнула она.

– Вот и я… много работал. Да поди, всю жизнь, – он тяжело вздохнул. – Всю жизнь я хотел много денег… Много женщин… Много ощущений… Всё работал, работал… Строил дома. Сейчас думаю, что спроектировал и отстроил целый город… Копил, надеясь отдохнуть и получить от жизни всё, о чём мечтал, когда разбогатею…

Они опять помолчали. Стася глядела на больные морщинистые руки старика в ревматических узлах. Он стряхнул с коленей последние крошки и продолжил:

– А сейчас я хочу просто жить. Дышать полной грудью, сидеть здесь и ощущать жизнь на сто процентов. Но мои рецепторы притупились. Моё сознание замутнено болезнями и страхами, мой язык уже не так остро ощущает, мои глаза не так чётко видят, мои пальцы не так хорошо чувствуют… И вот сижу я и думаю: что же я сотворил со своей жизнью? Отец мне говорил: «Береги здоровье». Я же его не слушал… Мать говорила: «Не спеши жить»… Но мы никогда не слушаем старших. А потом расплачиваемся за это…

– Но ведь вы прожили жизнь так, как хотели. В тот момент, когда вы проектировали и строили дома, вы были счастливы, – тихо сказала Стася. – А те сожаления, которые вас теперь мучают, – это грусть по пройденной жизни. Но разве, вернувшись обратно, вы стали бы жить по-другому?

Старик повернулся и внимательно посмотрел на неё, задумавшись.

– Знаешь, пожалуй, что и нет. Не стал бы я жить по-другому… Ну, может, только отдыхал бы чаще…

– Значит, и живите по-старому. Только отдыхайте почаще, – сказала ему Стася.

Его взгляд посветлел:

– Так что, выходит, зря я грущу о прожитом?

– Выходит, что зря… Вы плохо видите, но всё же видите. И ваша жизнь продолжается, сколько бы её ни осталось. Живите сейчас, как хотите.

– Я бы хотел построить ещё один дом. Идеальный. Теперь я знаю, каким он должен быть, – размышлял старик.

Стася рассмеялась:

– Ну вот!.. Вы неисправимы. Значит, вам нравилась ваша работа, которую вы сейчас так отчаянно ругали…

– Да, нравилась. Я люблю строить дома…

– Ну, так что вам мешает?

– Пожалуй, что ничего, – засмеялся он, – и я обязательно его построю.

Старик встал, собираясь уходить.

– Как тебя зовут? – спросил он у неё.

– Стася.

– Я назову новый проект твоим именем! И ты ещё о нём услышишь, уверяю.

Он, воодушевлённо прощаясь, потряс девушке руку и, напевая «Марсельезу», быстро зашагал к дороге между утёсами.

Стася улыбалась ему вслед. Колоритный старик, боевой. Чувствовалось в нём ещё очень много огня.

Глава 29

Только к обеду Стася вернулась домой. На крыльце её уже ждал Станислав. Он прикорнул в кресле-качалке. Услышав звук открывающейся калитки, вскочил и ринулся к девушке. Стас – единственный, кто мог её сейчас утешить по-настоящему.