– Конечно. Ну, смелее!
Слово оказалось очень коротким. В отчаянии мисс Теркел прикрыла глаза.
По возрасту Лара была в классе самой маленькой, однако мисс Теркел казалось, что новенькая намного старше своих соучеников. В девочке ощущалась какая-то тревожная, несвойственная ребенку зрелость.
– Она уже взрослая, которой нужно только чуть-чуть подрасти, – заметила учительница директрисе.
В первый же день занятий, во время большой перемены, детишки вытащили из портфелей жестяные коробочки: у кого-то там лежал бутерброд, у кого-то – домашнее печенье.
Подумать о еде для Лары было некому.
– Где твой обед, Лара? – спросила мисс Теркел.
– Я не голодна, – упрямо ответила та. – Папа накормил меня плотным завтраком.
Почти все девочки пришли в класс в чистеньких платьях и красивых блузках. Из своей дырявой одежонки Лара давно выросла. После уроков она подошла к отцу.
– Мне нужна новая юбка.
– Как же! Я не печатаю деньги. Сходи в Армию спасения.
– Но там обноски, папа.
Джеймс Камерон отвесил дочери звонкую пощечину.
На переменах одноклассники с увлечением играли в игры, о которых Лара и не слышала. Девочки пеленали кукол, причем многие с радостью протягивали своих Ларе. Она гордо отказывалась, сознавая: Все эти богатства – не мои. Со временем, когда Лара уже несколько освоилась в мире, где родители любили своих детей, устраивали для них вечеринки, дарили подарки, пришло понимание того, чего она лишена. Эта мудрость делала ее еще более замкнутой и одинокой.
В пансионате Лару ждала совсем другая школа. По вечерам общий зал превращался в настоящее вавилонское столпотворение. Услышав имя постояльца, девочка с легкостью определяла, откуда он родом. Мак приехал из Шотландии, Ходдер и Пайк – из Ньюфаундленда… Жан и Люк раньше жили во Франции, а Дудаш и Кочек – в Польше. Мужчины работали лесорубами, плотниками, добывали в шахте уголь, ловили рыбу. Поедая за большим столом завтрак или ужин, они делились друг с другом своими новостями, и от этих рассказов у Лары кружилась голова. Каждая группа говорила на таинственном, понятном только посвященному языке.
Больше всего в Глэйс-Бэй было лесорубов. На полуострове их насчитывались тысячи. От них одуряюще пахло свежими опилками и сосновой корой, они с жаром рассуждали о каких-то комлях, трелевщиках и обрезке сучьев.
– В нынешнем году должно получиться почти двести миллионов квадратных футов! – прокричал как-то за ужином крепкого телосложения парень.
– Как нога[3 - Слово «foot» имеет в английском языке два значения: «нога» и «фут», то есть единица длины, равная 30,48 см.] может быть квадратной? – с недоумением спросила у него Лара.
Зал дрогнул от добродушного хохота.
– Квадратный фут, дочка, – это кусок древесины со сторонами длиной в один фут и толщиной в дюйм. Вот подрастешь, выйдешь замуж и захочешь построить себе дом из хорошего теса, с пятью комнатами. На такой твоему муженьку потребуется двенадцать тысяч квадратов.
– Я не собираюсь выходить замуж.
Рыбаки ничуть не походили на лесорубов. В ночлежку они возвращались пропахшими морем, обсуждая попытку их компании разводить на мелководье устриц, хвастаясь неслыханным уловом сельди, или тунца, или макрели.
Но никто не очаровывал Лару так, как шахтеры. В Кейп-Бретоне работали более трех с половиной тысяч угольщиков, их копи находились в Лингэне, Принсе и Фаллене. Названия шахт звучали в ее ушах музыкой: «Юбилейная», «Последний шанс», «Черный бриллиант». Когда сидевшие за столом шахтеры начинали обсуждать итоги рабочего дня, Лара ощущала сладкую истому.
– Что там сегодня случилось с Майком? Правду говорят или так, слухи?
– Чистую правду. Он спускался по штреку, и сзади в его люльку врезалась вагонетка. Бедняге размозжило ступню. Сукин сын бригадир сказал, что он сам виноват: не выпрыгнул вовремя, хотя мог. Сказал еще, что задул его фонарь.
– Ничего не поняла, – со смущением призналась Лара.
– Майк опускался в забой, – пояснил говоривший, – на работу, в маленьком железном корыте на колесиках. Кто-то не перевел стрелку, и его догнала груженая вагонетка. Вот и все.
– А «задул его фонарь»?
Угольщики засмеялись.
– Задутый фонарь означает, что бедолагу уволили.
В возрасте пятнадцати лет Лара поступила в среднюю школу имени Святого Михаила. К тому времени она превратилась в нескладного, длинноногого подростка с жесткими, торчащими в стороны прядями черных волос и смышлеными серыми глазами, до сих пор казавшимися слишком большими для ее тонкого, по-прежнему бледного лица. Трудно было сказать, что в конце концов получится из этого гадкого утенка. Природные метаморфозы происходили медленно, и никто не взялся бы предугадать их результат – красоту или уродство.
Для Джеймса Камерона дочь была пугалом.
– Выскакивай замуж за первого дурака, какой попадется, – советовал он Ларе. – У тебя не та стать, чтобы крутить носом.
Лара молчала.
– И скажи, чтобы он не ждал от меня приданого.
На пороге комнаты выросла фигура Мунго Максуина. Лесоруб с трудом сдерживал гнев.
– Это все, – бросил Камерон дочери. – Убирайся на кухню.
Лара вышла.
– Что же ты вытворяешь с девочкой? – негодующе спросил Мунго.
Камерон окинул вошедшего пренебрежительным взглядом блеклых глаз.
– Не твое дело.
– Да ты пьян.
– Пьян. Кому какая разница? Не женщины, так спиртное.
Максуин развернулся и проследовал в кухню. Лара мыла грязные тарелки, глаза ее были полны слез.
– Выбрось все из головы, – негромко произнес Мунго. – Отец это сгоряча.
– Он меня ненавидит.
– Нет, маленькая моя, нет.
– Я не слышала от него доброго слова. Ни разу!
Возразить лесорубу было нечего.
Летом в Глэйс-Бэй прибывало множество туристов. Они раскатывали по городку в дорогих автомобилях, в элегантных костюмах прогуливались по улицам, заходили в лавки, обедали в известных своими немыслимыми ценами ресторанах Джаспера и Седра, а затем отправлялись дальше, на Птичьи острова. Для местных жителей они были существами иного порядка, посланцами счастливейшего из миров. Лара завидовала им и мечтала о том, чтобы в конце лета судьба унесла ее вслед за этими баловнями удачи. Если бы так!