Я вспрыгнула, взлокачиваясь, мимо зеркала с отражением белого платья в подрагивающей темноте, в коридор, к мастерской, и остановилась.
Пожалуйста, будь там.
Я приложила ухо к двери.
Протяженная тишина.
Клик.
Я провела ладонью по глазам и облегченно вздохнула. Часовщик был на месте. Все в порядке.
– Я притронулась к ее разрядно бьющемуся сердцу. Оно приоткрылось от страха, и я видела розовый свет ее существа, сквозящий наружу. Ее эмоции цвета заката. Она была как нераненная птица в небе, парящая за мгновение, за жизнь, до того как упасть. Я катушечно подмоталась и вписала частичку себя в ее волю. Едва заметно. Я поднесла ее ладонь к ее глазам и распрямила пальцы.
Раз, два, три, четыре, пять пальцев. Белые, как снег-
Я посмотрела на руки. Это был сон, да? Память моя была чистой, резкой. Меня переполняла ясность. Впервые за всегда я испытывала необходимость поделиться увиденным с кем-то еще. Я вышла наружу и поспешила на Холм.
Дана ждала меня на вершине. Улыбнувшись глазами, она протянула руку, но я выставила ладонь вперед и подумала прямо в ее личную сторону, в ее заводь.
– Слышишь меня?
Дана сделала удивленный шаг назад.
– Ты чего? – спросила она. Мы никогда не говорили прежде.
– Тебе снятся сны? Когда ты ложишься спать, тебе снятся сны? – Я вся дрожала от чувства вторжения в заводь сестры.
– Да. Мне снятся сны. Что с тобой? – Дана была напугана.
Я чувствовала, как она закрывала свою прежде распахнутую заводь, фокус за фокусом. Наверное, Дана решила, что я больна и могу быть заразна.
– Я направила поток мыслей девочки в аккуратную сторону, успокаивая и надавливая одновременно. Нужно было влиять осторожно. Ведь она такая хрупкая, эта я-
– Я не больна, нет. Прости, что говорю с тобой. Но это очень важно, – сказала я.
– В цепи ее мыслей прозияла брешь. Разрыв-
– Сегодня я видела сон, не похожий на другие. Там музыка остановилась. Тебе снилось такое?
Дана нахмурилась и сделала еще один шаг назад. В глазах ее кругами ходил страх.
– Пожалуйста, ответь. Тебе снилось такое? Что музыка остановилась?
– Нет, – сказала Дана. – Музыка не может остановиться. Ты же знаешь.
Я ощутила послание в нашем общем сознании. Дана огласила в эфир, что я не в порядке, и вызывала другую сестру мне на смену, Ри.
– Воспользовавшись разрывом в потоке ее мыслей я вплела в него свой вопрос-
– Я знаю, конечно. Скажи, а ты когда-нибудь задавалась вопросом, где это мы? – спросила я, но Дана смотрела в сторону, избегая моего взгляда. Ее заводь закрылась. Она не слышала меня больше.
– Прости, – сказала я с горькой интонацией, развернулась и ринулась вниз с Холма, сквозь снег и сложные слезы в горле.
Достигнув подножия, я добежала до самого края деревни, туда, где стоял последний столб. Запыхавшись, я обхватила столб руками, прижалась к нему лбом и не плакала, только в груди прыгали огоньки. На ощупь столб был как костный сердечник. Я посмотрела наверх, туда, где все сливалось белым от мельтешащих снежинок, и увидела границу там, где костистоть столба переходила в иной покров. Я пригляделась сильно-сильно, пытаясь различить природу этого покрова. Это было похоже на кожную шерсть. Это могла быть шерсть. Оленья шерсть. Мне стало трудно дышать.
– Я окунулась лицом в сеть ее сознания, переставляя значения, заменяя многое собой. Это могло быть опасно, но что опасней: мое искусственное вмешательство или ее естественный разрыв? Над потоком ее мыслей раскачивался маятник, по которому паутинились трещины. Я зацепилась за него руками и стала раскачиваться вместе с ним, равняя его ритм со своим. Внутри у девочки все накренилось, но я держала баланс. Я была сосредоточена до предела и не видела ничего больше. Когда вступила Фая: «Общий поток. Смотри в общий поток!»
Я перевела внимание на общее сознание сестер. Оно было взбудоражено. Не все, но многие сестры проснулись от послания Даны и вышли посмотреть, что случилось. Они блуждали по деревне в поисках девочки, меня, но ее не было видно. Она выпала из общей картины-
Я неожиданно для себя широко улыбнулась. Олени? И вдруг, лишившись контроля, яростно затрясла кистями рук, будто стряхивая с них безумие.
– Я теряла ее и не знала, что делать. Мне снова вспомнился тот мир с лиловыми небесами. Мир, который пострадал из-за меня. Вспомнился лодочник.
– Фая! Фая! Помоги мне! – вскричала я.
Она ответила тут же, вспышкой в междупространстве.
– x_ <:~!_> x
Да. Это было решение. Я выпустила маятник из рук и вписала в общее сознание сестер свой крик: «x
Я впилась в столб ногтями. Земля подо мной ходила ходуном, я была готова упасть и исчезнуть, когда появились мои сестры.
Их белые фигуры возникли, казалось, со всех сторон одновременно. Они окружили столб живым кольцом и медленно приближались. Я ощущала себя маленькой и взведенной. Сестры обняли меня, баюкая. Их теплое дыхание овило мои сосуды добрым коконом. Я глубоко зажмурилась, отдаваясь.
– Я откинулась назад, облокотившись на ее затылок изнутри, с глубоким выдохом. Маятник успокоился и мерно считал. Поток ее сознания разгладился и продолжался. Опасность миновала.
Я обратилась к Фае:
– Спасибо.
– Не за что, – ответила она строго.
Я вдруг поняла, что очень хочу вернуть ее. Мою единственную подругу. Мы, кажется, были в ссоре, но я не знала почему. Не помнила.
– Фай, прости меня, ладно? – подумала я в ее сторону.
Она молчала, но молчала тепло.
– Мне тебя не хватает, — подумала я искренне.
– Я знаю, — ответила она, и мне стало легче. Намного легче-
–
Жизнь сливалась в маревную протяженность. Музыкальные извивания на флейте Крайнего Дома чередовались с шепчущими снами в комнате с дрожащей свечой. То чувство больше не являлось, но интенсивность воспоминания все еще была яркой: исполинские олени между деревней и небом.
Этот опыт изменил меня. Я стала другой, не такой, как остальные сестры. Я осознала, что весь мой видимый мир был лишь малой частью мистического целого. Это знание осколком в ментальной роговице определяло мое восприятие. Все выглядело иначе теперь, будто петлящий спектакль с наведенными образами. Вскоре я привыкла к этому новому восприятию и принимала игру как есть, вместе с падающим наискось снегом. К тому же у меня была музыка.
Моя сегодняшняя смена подошла к концу, и я окончательно вернулась в свое тело. Сегодня я была левой сестрой. Правой была Дана. Она коротко взглянула на меня, прощаясь, и двинулась вниз по тропе, исчезая за снежной завесой. Я осталась стоять у едва заступивших на пост Аэс и Шэлл, глядя на громадину Крайнего Дома.
– Я потерянно смотрела в этот мир, как в хрустальный шар с медленным танцем белых молекул. Фая являлась иногда безмолвным отдаленным мерцновением, обозначая, что она все еще здесь, со мной, но ничего не происходило, и я все ждала, была, текла-
Мое внимание зацепилось. Что-то выбивалось из привычной картины. Новый элемент почти здесь. Да. Вот оно. Блекло-серое пятнышко. Что это? Оно скользило сквозь снег, нарезая вокруг Дома плавные круги. Мои ткани онемели.
– За ее взглядом нервами натянулись нити, и я встрепенулась от дремы. Произошло. Началось. Надвигались перемены. Будто к монохромной плоскости приближался цвет-
Я сосредоточенно следила за движениями пятнышка, не сводя глаз. Оно увеличивалось в размерах. Проявлялись детали. Это, несомненно, была птица. Серая, с большой головой и широкими крыльями. Она летела в мою сторону. Я стояла не шелохнувшись, наблюдая за тем, как птица снижается. Совершив последний, самый амплитудный разворот, она чиркнула крылом у самой моей щеки и ринулась вниз, в деревню. Я побежала следом.
– Я улыбнулась уголком рта. Птица выгравировала «>» в междупространстве. Она звала за собой. Птица знала грани-
Я остановилась у ближайшего столба, выдыхая облачка пара, глядя в белые небеса. Птицы не было видно. Я упустила ее. Обогнув столб по левую сторону, я сделала три шага в том направлении и остановилась в нерешительности. Может, мне все это показалось?
– Я видела мерцающий вектор, след, намеченный птицей. Я осторожно вписала свою волю в ее мысли и повернула голову девочки в другую сторону. Но вектор уже иссяк, и следовать стало некуда-
Я бродила по улицам в поисках птицы до тех пор, пока изможденность не отяготила мой ум. По затуманенной усталостью улице я добралась до своей комнаты и повалилась на мягкий пол. В переходном состоянии скольжения я отметила присутствие чего-то иного. Это «иное» было похоже на изображение, которое я воспринимала носом. Или звук, но в совсем другой форме.
– Комнату наполнял запах, который ассоциировался с сырым железом. Любопытная мысль посетила меня, что это был первый запах, который я услышала с самого начала моего осознания здесь. Запах сырого железа. Похоже, что этот мир был лишен обонятельной информации. Мне понравилось, как девочка объяснила себе этот неиспытанный прежде феномен: «Звук в другой форме» —
Я решила, что это ощущение – лишь часть надвигающегося сна, и не придала ему значения.
—Но оно не было частью сна. Когда я проснулась, странное присутствие все еще витало в комнате. Я встала на ноги, повернулась в сторону источника присутствия и только затем распахнула веки.
Это была птица. Она сидела, повиснув в воздухе напротив зеркала, повернутая ко мне лицом, так, что ее сложенные крылья отражались в зеркале, а свеча отбрасывала на стену массивную черную тень. У птицы были пепельные крылья, выдающийся клюв и невероятные огромные круглые глаза с желтыми зрачками – два идеальных круга. Я никогда прежде не видела птиц. Мы смотрели друг на друга неподвижно, и не было между нами страха.
– Я попыталась установить контакт с птицей, проектируя грани через сознание девочки, но так как второй разум девочки не был раскрыт, мои попытки ни к чему не привели-
– Кто ты? – подумала я в сторону птицы.
Та безмолвно качнулась в ответ.
– Я протиснула свой вопрос в мысли девочки-
– Откуда ты? У тебя есть для меня послание? – спросила я почему-то.
Птица качнулась вновь. На этот раз почти незаметно.
– Она не понимает языков, – сказала Фая.
– Почему? У нее нет разума? – спросила я недоуменно.
– Есть. Но только второй. Это сова.
– х — спросила я.
– Совы – это крылатые мосты. Они летают между снами и соединяют одних созданий с другими.
Я задумалась.
– То есть у нее открыт второй разум, а первый нет? Но как?
– А зачем ей первый разум? – спросила Фая. – Сова – это мост. Перемычка. Она соединяет. Ей не обязательно быть кем-то. Ей не нужно быть никем.
– Что ты имеешь в виду? Что значит – ей не нужно быть никем?
Фая постепенилась, отстранившись на мгновение, будто обдумывая свой ответ.
– Хорошо, — сказала она наконец. — Предположим, что мы не знакомы. Представься. Кто ты?
– У меня нет имени. Я не обозначена.
– Так. Имени нет. Но что-то же есть? Что-то о тебе, что делает тебя тобой.
Я принялась перечислять свои признаки:
– Я выгляжу. У меня есть тело. Я девочка. Я умею выдумывать предметы так, что они возникают. У меня есть память. Я вижу сны. Я путешествую….
– Верно, – сказала Фая.
А теперь опиши себя, используя второй разум. На гранях.
– х <, – ответила я.
– И все?
– х <. Ничего больше. Я, кажется, поняла о чем ты. На гранях нельзя ничего описать, потому что любое описание подразумевает использование символов, так?
Фая мысленно кивнула: «Продолжай».
– Символы есть только в языках. В гранях – направления. А направлениями ничего не объяснить, это просто точки координат. Когда я думаю «х <», я всего лишь указываю место, где находится то, о чем идет речь, в данном случае – я.
– Да, — кивнула Фая.
– А это значит, что у существа, у которого раскрыт только второй разум, нет никакого «я». Только местонахождение.
– Молодец, — улыбнулась Фая.
Все это было просто и крайне логично. С освещением этого знания зазыбилось что-то еще. Что-то важное и такое же простое. Но Фая прервала катушку моих мыслей.
– > x!~, – выгравировала она.
Я оглянулась вниманием.
Девочка стояла, положив ладонь на макушку совы. Оборот нового дня приближался. Ей было пора на Холм. Я легонько подтолкнула ее, выводя из забытья-
Я очнулась. Мне нужно было идти. В общем сознании пока было спокойно, но в любой момент моя задержанность могла пробудить интерес сестер. С этой мыслью я внезапно обнаружила себя по ту сторону непонятных баррикад. Это чувство, взросшее из семени того далекого сна про исполинских оленей, наконец расцвело с явлением птицы. Я ощущала пока неясную мне миссию. Я стояла на пороге неизвестного, мне было страшно и сладко.
У двери в мастерскую я оглянулась. В огромных птичьих глазах прыгал огонек свечи. Я вышла на улицу.
—Сегодня я была справа. Левой сестрой была Мэ, одна из тех, кто теряет лицо во имя музыки, буянясь, как джазовый змей, что в неистовой, свободной форме, стекает по лбу. Каждый раз Мэ отдавалась плетению без остатка. Под ее прохладной кожей будто извивалась горячая лава. Обычно я любила плести с Мэ, но сегодня у меня в комнате была птица. От осознания этого мой фокус то и дело замутнялся, и сосредоточиться на отражении мелодий Мэ было непросто. Дважды я чуть было не пропустила ее лихие выпады, однако она была слишком увлечена своей свободой и не обратила внимания на мою отстраненность.
Отыграв, я с нетерпением помчалась домой. Птица все еще была там, хотя и висела теперь ниже, у самого пола. Я встала перед ней на колени и вгляделась в ее глаза. Особое чувство призерканило мои глазные нервы. Приятное. Как когда сладко засмотришься в одну точку и отводить не хочется.
Вблизи глаза совы казались еще больше. По какой-то причине я не отражалась в них. Томный гипноз постепенно отбросил остальное изображение комнаты, оставив только матовую поверхность этих глазных яблок, серебрящихся влажной пеленой. Сразу за пеленой они переходили в глубокие озера, вроде тех, что с головой и глубже, и глубже, и глубже, пока глубже не переходит в дальше, и дальше, и дальше. И вот глаза совы оптически сошлись воедино, как стереокартинка, в одно чистое око. Посреди глубины этого ока тонул единый зрак – не интенсивно желтый, но янтарный и вязкий, как мед.
– Очень приятное немо-чугунное чувство нарастало в затылке. Растущий транс сковал меня. Завороженная этим зрелищем, я пропадала. Сова не гравировала более граней-
Я моргнула все же и не смогла поднять веки после. Утомленность настигла меня.
—С каждым днем я, казалось, проникала все глубже. Не то чтобы видела что-то новое в совиных глазах, но само гипнотизирующее чувство уводило меня все дальше. Все чаще я рассеивалась в этих глазах, распускаясь, пока не оставалось лишь темное озеро с янтарным островом совиного ока посередине.
– Распознавание произошло внезапно. Будто всполохи клякс на листе бумаги, что складываются вдруг в осмысленное изображение, которое уже не развидеть после. То, что девочка воспринимала янтарным островом, увиделось мне субмариной, затерянной в темных глубинах. Едва эта идея коснулась моего сознания, тут же стали очевидны детали: торпедно-пузатая форма с выпученными иллюминаторами и выступающим гладким поддоном. Субмарина дрейфовала сквозь океаническую бездну под давлением, а глаза совы были окнами в тот мир.
Я поделилась открытием с Фаей.
– Это субмарина, – сказала я.
Фая кивнула.
– Там кто-то есть, — подумала она в мою сторону.
Я пригляделась. На мгновение мне показалось, что в иллюминаторе мелькнуло что-то белое.
– Ты скоро увидишь, – сказала Фая. — Он там.
– Кто?
– Фигура в больничном халате.
Белое пятно вновь возникло в иллюминаторе. Фая была права. Там кто-то был. Через этот странный оптический коридор миров, сквозь взгляд девочки и окна совиных глаз я наблюдала за незнакомцем в белом. Мне стало интересно, видит он меня или нет. Прицельно собрав мысли, я выгравировала в его сторону гранями «х <:?»
Я ждала ответа-
Что-то шевельнулось в общем сознании. Любопытная стезя сестер вытянулась хромосомью. Цвет фона общего сознания слегка изменился во фрагменте, примыкающем к моей персональной заводи. Вогнулся. В эфире вокруг меня, казалось, застывала странная медуза. Течение замедлялось. Видимо, созерцание совы каким-то образом влияло на мою заводь. С точки зрения общего потока она казалась тромбом.
– Он ответил. Незнакомец с субмарины знал грани.
~x> II x> II x> x> II x> II x> x> II x> II x> ~
От этих посланий зону под моим ментальным сердцем зябко прилунило. Я никогда прежде не видела таких строк. Тон за его гранями был мертвый, лишенный чувства. Как если бы грани были записаны на пленку и проиграны на механической шкатулке-
Состояние моей заводи не беспокоило меня. Мне было все равно. В последние дни я ощущала себя наиболее изолированной от общего сознания. Что-то происходило совсем рядом со мной, или даже во мне, о чем я не имела понятия. Будто была другая я, с другой памятью и смыслом, оперирующая сумрачными инструментами моего бытия. Это началось довольно давно, но так было не всегда. Это происходило даже сейчас.
– Это все ты делаешь? – спросила я сову, но та в ответ лишь переступила с ноги на ногу, разминая свою левитирующую позу.
Должно быть, нет. Все началось еще раньше. Я встала и подошла к зеркалу.
– Что со мной? – спросила я свое отражение.
Свеча продолжала подрагивать. Отражались крылья совы, стена и я – цвета снега.
– — Кто-то идет, – сказала Фая. — Слышишь?
Я радарнулась вокруг. В эфире действительно ощущалось направленное движение.
– Это одна из сестер, наверное, — ответила я довольно безразлично. Меня занимало другое. – Что такое с этими гранями? Не могу понять. Их будто мертвец гравирует.
– Да, похоже на то, – сказала Фая.
– Ты встречала такое раньше? Знаешь, что это? — спросила я.
– Нет, — ответила она-
– Что со мной? – спросила я свое отражение в зеркале.
– Я почувствовала, как внимание девочки разобратилось: оно свободно плавало, ощупывая, в поисках ответа. В поисках меня. Я тут же рассеяла свой покой и наклонилась ей навстречу. Вопрос о мертвых гранях фигуры с субмарины отошел на второй план.
– Ты в порядке, – ответила я ей осторожно, чтобы не испугать-
Ответ пришел, как теплый сквозняк, – чужими, но дружелюбными мыслями. Я приложила палец к губам.
– Кто ты? – спросила я шепотом.
– Фая явилась и мигнула в междупространстве, совсем как пиксельный лаз с пластилиновой реки. От нее исходили волны любопытства-
– У меня нет имени, – ответила я девочке-
– Ты птица, да?
– — Нет, птица – это не я-
– А кто ты?
– — Я друг. Подруга, — ответила я и ощутила странный аккорд в груди. Он отрезонировал от Фаи и растворился до того, как я успела осознать его природу. Моя реплика, несомненно, оказала воздействие на Фаю, но какое? И почему? —
Я улыбнулась в ладошку. Некто был на моей стороне. И этот некто не был одной из нас, не был сестрой. Меня охватило новое, незнакомое доселе чувство запрещенных крыльев в легких.
В общем сознании тромб моей заводи сгустился еще плотнее. Я отличалась. Я сильно отличалась.
– А где ты, подруга? – спросила я.
– Я задумалась, но емкое определение для описания моей текущей ситуации все не складывалось.
– Как объяснить ей так, чтобы она поняла? – спросила я Фаю наконец.
Фая не ответила. Она отстранилась по каким-то своим, неизвестным причинам-
Общее сознание взнемелось привычным зовом. Мне было пора на Холм.
– Пока, подруга, – сказала я в зеркало. – Мне нужно идти. Увидимся в конце дня, да?
– Да, – ответила я, отмечая, что с появлением птицы она почти совсем перестала спать-
—
Мое пение, левое, свободное, носилось по перегородкам Крайнего Дома с особым куражом. Я была заряжена до предела и радостно смеялась, плескаясь сознанием, атакуя правую Дану с самых неожиданных ракурсов. Музыка выплеталась текучая, живая, искристая. Я не знала усталости и была немного разочарована, когда Дана маякнула, что пора заканчивать партию. Мы чинно отступили с поляны, соблюдая танец. Я обратилась к тропе, готовая скорее нестись домой, к птице и таинственному другу, но Дана вдруг остановила меня.
– Постой, – подумала она в мою заводь. Я обернулась.
Дана внимательно смотрела в меня. Я чувствовала исходящую от нее рентгенность.
– Ты изменилась, – сказала она с заметным усилием.
– Да, – ответила я, чувствуя нарастающую готовность к чему-то непредсказуемому.
– Я ощутила, как внутри девочки натягивается струна, вращающаяся спиралями внутрь. Я прижала ее на полтона, охлаждая сердечный бит-
– Это связано с тем сном? – спросила Дана. Ей было очень трудно говорить.
Позитивная агрессия осела внутри, и я вдруг поняла, что Дана просто заботится обо мне.
– Со мной все в порядке, – повторила я слова Подруги и добавила: – Не беспокойся.
– Хорошо, – сказала Дана.
Наступила пауза. Снег падал медленно.
– Музыка – это главное, – сказала она наконец. – Не забывай. Для нас, сестер, это все.
– Девочка хотела возразить Дане, но я опередила ее, выловив слова из ее ума до произнесения. Нам не нужны были лишние волнения. Вместо этого я кивнула ее головой-
Дана отвела взгляд и пошла вниз по тропе, не оборачиваясь. Ее фон мерцал грустным цветком. Я смотрела вслед, пока ее силуэт не растворился в пейзаже, и думала, почему так.
–– Несмотря на все мои попытки объяснить, она не в силах была понять, как я могла находиться за ее взглядом. В ее мире попросту не было ассоциации с подобной идеей, и ее разуму не за что было зацепиться. Так что я перестала ее мучить и согласилась на том, что живу в ее комнате и представляю собой своего рода сложную тень, что было не так уж далеко от правды.
Она в красках описала мне сон об остановившейся музыке, который я наблюдала через ее глаза много дней назад. Она сказала, что все другие дни, до сна, теперь сливались в ее памяти в один монотонный турнир, который хоть и сверкал суперновыми бесконечных оттенков гармоний, там, на Холме, все они все же происходили из одного цвета и были не более чем его градациями. Сон про оленей, как она выразилась, «поставил ее на непонятные рельсы, которые ведут в темноту».
Она говорила об этом с восторгом и ярым желанием узнать больше. Она задавала вопросы. Откуда я пришла. Есть ли у меня тело. Есть ли другие, такие же, как я. Я отвечала как могла, а вместе с тем думала о своем пути в этот мир и из него. Что случилось после того, как нарисованный старик обернул меня вокруг оси? Через что я прошла на перемотке, прежде чем проснуться здесь? На этот раз, однако, у меня была цель. Мне нужно было узнать, видит ли эта я наводящие сны, но я не имела понятия, как к этому подступиться.
День за днем она молча созерцала птичьи глаза, прерываясь лишь когда приходила ее смена плести, и мысли ее бледнели в журчащем молоке помех. Для ее очнувшегося от вечного сна осознания эти совиные очи были вроде окон прочь. Их бездонное пространство утоляло ее обнаруженный голод. Теперь, когда неизвестное приоткрылось, снежной коробки деревни ей было уже недостаточно.
Один за другим продолжали тянуться долгие-долгие дни, и я вяло рассеивалась в бесформенной однообразице.
В один из этих размытых дней покой междупространства вдруг исказился, зажегся посланием. Я встрепенулась. Это был кластер данных. Он прибыл из субмарины совиных глаз и был ясно очерчен. Я развернула кластер, пробуждаясь от монотонной стужи, и кластер моргнул, рассеивая частицы.