Картины из лабиринта

– Когда она находится в оборотах? – спросила я. Это была потрясающая идея.

– Точнее, в Обороте, – поправил он.

– Но что происходит, когда ты достигаешь этой точки?

– Твое бытие трансформируется. Ты принимаешь определенную ментальную форму, из которой назад пути уже нет. Ты застываешь. Но и это не все. Вместе со свободой формы ты теряешь способность… или, точнее, желание, ведь это одно и то же, перемещаться сквозь пространство самостоятельно и занимаешь позицию вне, двигая вместо себя все остальное. Вращая, если позволишь.

– Значит ли это, что обороты, или Оборот, из-за которого происходят изменения, обладает сознанием?

– Разумеется. Сознаниями даже. Конечно, не я один в ответе за все изменения во всех местах, это была бы слишком тяжелая ноша. Только за те, что вокруг меня. Здесь. Ничто в мире не механично, знаешь ли. Если тебе кажется, что что-то работает «само по себе», то это от того, что ты недостаточно знаешь. Все обладает сознанием. Просто очень разным.

Это было справедливое замечание. Я поднесла тарелку к глазам. Она походила на глиняное солнце.

– А как велика твоя зона? Когда ты вращал обороты в этой комнате, двигался ли мир снаружи?

– Может быть, – сказал он туманно. – А может, и нет.

Я подождала еще немного, но старик молчал. Тогда я решила проверить сама. Сжимая тарелку в руках, я вышла на улицу. Пылающий фрагмент светила все так же висел в позе заката. Я протянула руки к небу и заслонила солнце тарелкой. Оранжевый свет обрамлял края. Я медленно прорулила ее направо, но это ничуть не повлияло. «Должно быть, солнце совершило круг и вернулось обратно в начало», – решила я. Совершило цикл. Удовлетворенная этим объяснением, я возвратилась в прохладный тупик.

– Солнце вращает. Оно не меняется, – сказал старик. – Звезды неподвижны. Они оборачивают планеты, как тарелка – комнату, и все меняется. Кроме них. В этом и заключается их идея.

– Но этот город остановился. Почему?

– Здешней звезде наскучило вращать. Она устала, – мысленно вздохнул старик. – Или он… – добавил он едва слышно.

Я положила тарелку на пол и подошла к изображению на стене.

– Это ты, да? Ты звезда?

Он мысленно кивнул.

Я смотрела на линии, составляющие его лицо, эти вены древних стен, вблизи как пересохшие русла рек. Его мечта обратилась в капкан. Он был скован опасным знанием и был обречен навечно оборачивать события без возможности вернуться в их ход, стать их частью. На фоне глубины его трагедии мои печали казались миниатюрными.

– То есть ты на самом деле там, в небе? А эта картинка? Что это?

– Наоборот. Картинка – это я. А в небе – пылающий шар. Он обозначает, что я здесь. Его легко вращать. К тому же он светит и обогревает. Это очень удобный аксессуар. Многие звезды используют такие шары. А физическую форму каждый из нас выбирает себе сам, по настроению. Физическое – оно не ментальное. Оно всегда проще. Одни звезды предпочитают цвести фазой в расступающихся неглетах аутиков, другие состоят из воды, из волокон, из чистого цвета. Я вот – изображение на стене. Форма не важна, важна функция.

– А что испытывает этот шар, когда его вращают? На что это похоже?

– Я не знаю. Меня никто не вращал прежде. Среди звезд это дурной тон. Ты хочешь попробовать?

– Я?

– Конечно. Я могу провернуть тебя несколько раз, а ты расскажешь, каково это. Мне интересно. На самом деле. Я давно уже не испытывал любопытства. Очень давно. Ну, так что скажешь?

– Да, – сказала я твердо. – «Во мне нет места для сомнений, – подумала я закрыто. – Я готова встретить все что угодно».

– Хорошо. Я начинаю, – сказал он. – Я сначала оберну тебя назад, а потом вперед, чтобы ты ощутила оба состояния. Готова?

– Да, – повторила я и сжала кулаки.

Волосы мои шевельнулись и легли набок, как от порыва ветра. Осторожная, но неизмеримо мощная сила провернула мое тело вокруг оси, будто толкая меня изнутри. Еще раз. Еще, ускоряясь. Комната вертелась все быстрее и быстрее и вдруг что-то щелкнуло, достигнув уровня, как механическая передача, и я оказалась в другом месте. Там обороты замедлились на мгновение, достаточное, чтобы распознать местность: на входе в город, в тумане с прожекторами, – и ускорились снова, унося меня все дальше в прошлое. Я прошла сквозь огонь, и запахло пластилином. Теперь я была на Влазе.

Я проживала события в обратную сторону, но не с полной отдачей, а отстраненно, хоть и с проницательной ясностью. Я видела себя со стороны: как я говорила с лазом и тут же, на лодке, как лодочник ноет и готов взорваться. Еще чуть дальше. Катушка оборотов разматывалась, и я подходила к началу, туда, где я проснулась посреди реки и не могла вспомнить, что было перед этим.

И тут раздался голос. Это была Фая.

– Сейчас будет больно.

Я выставила руки перед собой, защищаясь от бешено вращающегося мира, но нечто извне выбило меня из череды оборотов. Это было похоже на космический выстрел в невесомость. Все замедлилось, плавно парило, и было не-здесь, будто в пузырях, а я, вне этих пузырей, смотрела через пелену на мерцающие огоньки лазов вдали, и другие сцены из прошлого, как разные эпизоды одного и того же шоу, все одновременно и безучастно. Я будто провалилась между вагонов существования, и этому сопутствовало болезненное чувство простуды и вывернутого предплечья. Смотреть было непросто, прижимало давлением, словно моему сознанию уши сдавило руками.

– Послушай, – сказала Фая, – я знаю, это непросто понять, но попробуй, пожалуйста, потому что все, что я скажу – это правда.

Ее слова возникали в необычной манере, как бы написанные заранее, и от этого тошнило. Я хотела вернуться в обороты, но у моего мыслительного процесса был сбит прицел, и языки не поддавались контролю. Грани тоже. Все, что я могла, – воспринимать слова Фаи, которые ложились на меня как гриппозное одеяло посреди железнодорожных путей.

– Перед тем, как ты проснулась в лодке, что-то произошло. Что-то очень важное. Ты не помнишь этого. Твоя память обрывается там, где ты остановилась отдохнуть, у стеклянного дна улья. Я не хотела тебе говорить. Честно, не хотела. Но так будет лучше, чем ты увидишь сама. Я расскажу тебе. Я не хочу, чтобы ты переживала это снова. Это невыносимо. Зачем ты сделала это? Зачем? Я же говорила тебе, что менять веки опасно. Разве нет? А ты все равно поменяла. Ну почему? Ты поменяла веки и оказалась в чужеродном пространстве. Существо за взглядом которого ты оказалась, гармонизировало арки-мозаики, выстраивало их в определенном порядке, чтобы их настроения совпадали до того, как внутри созреет вопль. Если арки не выстроены в срок, то существо должно было безмолвно умереть, опасть оземь, как цветок, разорванный кашлем. Если бы только это произошло, ты вернулась бы обратно, но существо успело собрать мозаику, и его вопль вырвался наружу стрелой. И что-то случилось. Ты, твое сознание, вместо того чтобы остаться в теле существа, оседлало этот вопль. Ты оказалась за взглядом у вопля, рвущегося в небо. И это убило тебя. Ты сошла с ума.

Голос Фаи затрясся эмоциональными вскаверками. Мне еще сильнее сдавило голову.

– Когда я вернулась, ты лежала там, мертвая, на бутылочных ступеньках, с разбитым сознанием. И я не могла в это поверить. Стоило мне только отойти – и что ты наделала? Что ты наделала?! Осколки твоего сознания таяли на глазах, я теряла тебя. И тут появился он. Высокий, в плаще. Сказал, что его зовут Коллекционер и что он может помочь. Сказал, что знает, как продолжить твою жизнь, но предупредил, что ничего не будет как прежде. Что раз уж что-то разбито, то целостности не вернуть. Что твое «я» будет теперь раскидано. Мне ничего не оставалось. Я согласилась. Я была согласна на все, только бы сохранить тебя. И он разобрал тебя на фрагменты. Каждый фрагмент он поместил в отдельный мир, в отдельное тело. И каждая из них, каждая из тебя, живет теперь свою отдельную жизнь и не знает о существовании других. Единственное, чего Коллекционер не смог разделить, это способность видеть направляющие сны. Только один из этих фрагментов, лишь одна из тебя сохранила эту способность.

Я плакала, зажмурившись, и слезы вздымались горячими струями вверх. Что-то тянуло меня обратно, в события. Старик-звезда начал вращать меня в обратную сторону. Я пыталась ответить Фае, но в горле тошнило теплыми комьями пустоты. Она отпустила меня лететь, не дожидаясь моей реакции, и меня вновь втянуло в водоворот оборотов.

Через пару головокружительных мгновений я повалилась на пол в прохладном тупике, в городе с уставшей звездой. Сжавшись в эмбрион, лицом в колени, я закашлялась горькой. Я была мертва. Меня больше не было. Я теперь – всего лишь жалкая тень. Тень, которой некуда идти.

Слезы иссякли, и я лежала в пыли, пустая, как кукла. Много оборотов прошло бы, если бы здесь оборачивалось, но в этом мире-картинке по-прежнему царил штиль.

– х <~? – выгравировал старик, нарушая бездную тишину вечность спустя.

– х, – ответила я, ничего не имея этим в виду.

– Что ты чувствуешь? – спросил он.

– Ничего, – сказала я.

– Что-то случилось. В один момент я упустил тебя из виду. Где ты была?

Я проигнорировала вопрос. Теперь, когда эмоции иссякли, я могла трезво обдумать свое положение. Все началось с того, что я обменяла веки с созданием, что управляло арками в амфитеатре. Что-то пошло не так, и мне не удалось вернуться в свое тело. Фая нашла меня лежащей на ступеньках. Мертвой. Явился некто Коллекционер и пообещал воскресить меня, но при условии, что он разобьет мою сущность на фрагменты и раскидает по мирам. По девочкам в разных реальностях. Лишь одна из них продолжит видеть направляющие сны. Мне нужно найти ту себя, что видит эти сны, и спросить, куда двигаться дальше. Только как? Где ее искать? Иглу сознания среди стога бесконечных миров.

Я выдумала влажный платок и села, облокотившись на стену. Вытерла лицо и подобралась.

– Ты была в прошедшем? – спросил старик, который все еще ждал ответа на свой вопрос.

– Да, – сказала я. – Да, я была там, где была до этого. Снова.

– И там все повторяется в точности, как в прошлый раз?

– Абсолютно.

– Интересно. А почему ты плакала? И где ты была?

– Я встретилась с подругой.

– И что случилось? Она умерла?

– Нет. Это я. Я умерла.

Я структурировалась внутри, по-новому, взросло. Теперь все иначе. Теперь мне совершенно нечего терять.

– Умерла? От чего?

– От глупости. Послушай, ты сказал, что можешь оборачивать в обе стороны?

– Да.

– Это значит, что если я провернусь вперед, то увижу то, что произойдет после?

– Да. Должна увидеть. Оборот-то один и тот же. Будущее, прошедшее – это просто направление взгляда. Суть не меняется.

Я оправила платье.

– А ты не мог бы обернуть меня и не возвращать? Оставить меня там, в будущем?

Старик усмехнулся.

– Это смотря, что ты считаешь собой. Когда я оборачивал тебя назад, тело вращалось здесь, в этой комнате. В прошлом было только твое сознание, и им ты воспринимала происходящее там. Если же я оберну тебя вперед, то в будущем у тебя еще не будет тела. Оно останется со мной. Твое сознание может создать новое, фантомное тело, и следовать ему по привычке, чтобы было с чем ассоциироваться. А может, и нет. Это уже зависит от сознания. В любом случае твоего родного тела при тебе уже не будет.

Я улыбнулась.

– Это не имеет значения. Я не боюсь.

Рисунок на стене зримо кивнул.

– Есть еще один нюанс, – сказал он.

Я наклонила голову набок.

– х 

– Будущее – это не прямая дорога. Оно не предопределено. Так же не предопределено и прошлое, но оно привязано к воспоминаниям, и сознание воссоздает его соответствующе. Однако чем дальше ты уходишь в прошлое, чем меньше ты помнишь из прошлого, тем больше у тебя возможностей все там изменить. Будущее же особенно туманно. О нем еще нет воспоминаний, а значит, оно может быть чем угодно. При регулярном течении оборотов сознание выбирает происходящее согласно настроению и ожиданиям, которые имеет насчет грядущего. По идее, на большой скорости у сознания не будет возможности сформулировать четкое будущее, и оно будет быстро развивать линию пути согласно мгновенным колыханиям мысли. Оно даже будет вынуждено формировать будущее из тех мыслей, которые ты еще не думала, но, может быть, подумаешь, набирая их случайным образом из вероятностей. В итоге ты окажешься в крайне непредсказуемом будущем. Возможно, не самом приятном. Хотя не исключено и обратное. Это как прыжок в черную яму в надежде, что тебя ждет мягкое дно. А ведь там могут быть и колья.

Я нагнулась и подобрала с пола глиняную тарелку.

– Знаешь, старик, – сказала я, глядя в тарелку как в зеркало, – на тебя посмотреть, так и неизвестно, что страшнее: прыгнуть в эту яму или стоять у нее, взвешивая за и против.

Линии на стене проступили отчетливее, изображение старика стало почти трехмерным.

– Ты мне нравишься, девочка. В тебе есть то, что я потерял давным-давно. Жажда продолжать. Это все же важнее, чем любое тело.

– Мне ничего не остается, – ответила я.

– Как скажешь. Я оберну тебя вперед. Если что, я пригляжу за твоим телом тут. На случай, если решишь заглянуть.

Я улыбнулась и закрыла глаза. Я была совершенно спокойна.

Комната начала вращаться, и передо мной замелькали бессмысленные картинки.

– Может быть, тебе стоит запустить тот пылающий шар? Вдруг что случится! – выкрикнула я вслед настоящему, что быстро оборачивалось прошлым, разматываясь как клубок, ускользая.

Наконец бредовая карусель достигла пика и щелкнула, перенося меня в.