Не проси, чтобы хваленья я сказал для разуменья
Ворожащего виденья. Глянь – ив мире лучше нет.
Смотришь, нет, не цвет шафрана, – роза, пусть и не румяна.
И фиалки средь тумана, в целый свяжешь их букет».
Все, что знал, сказал подробно. Как Асмат в скорбях беззлобна.
«Барсу дикому подобно, ходит он, и след за ним.
Свет его лишь сумрак серый. Дом его лишь глубь пещеры.
Там страдает он без меры. Жизнью каждый здесь томим».
Услыхав повествованье, дева молвила: «Желанье
Сердца – вот». И в ней сиянье. Полнолунная она.
Возвещает: «Как привечу? Как на зов такой отвечу?
Чем, такую ведав сечу, рана будет смягчена?»
Отвечал: «Того нам трудно знать в ком сердце безрассудно.
Мы страдаем обоюдно. Хочет он гореть борьбой.
Не его в том назначенье. Обещал я возвращенье.
На себя принять лишенья. Солнце, клялся я тобой.
Хоть бы тяжкие услуги, другу помощь только в друге.
Сердце – сердцу. Через вьюги верный путь и мост любовь.
Но печаль ложится дымом – видеть грусть в лице любимом.
Снова быть судьбой гонимым, по тебе томиться вновь!
Без него ничто отрада. В самом счастьи капли яда».
«Все, что сердцу было надо», – нить ведет она словам. —
Найдена тобой утрата. И любовь твоя не смята.
Цвет в ней, полный аромата. Сердцу я нашла бальзам.
Как природе, нам знакомы – солнце светлое и громы.
То мы к радости влекомы, то бывает сердцу жаль.
В небе нет грозы и злобы, нет угроз земной утробы,
В мире радость, – для чего бы стала нежить я печаль.
Клятву молвил ты неложно, изменить ей невозможно.
Сердцу друга, что тревожно, посвяти полет огня.
Знай незнаемое ныне. Излечи его в кручине.
Но в какой мне быть пустыне! Свет уходит от меня!»
Витязь молвил: «Я с тобою, – стало семь скорбей с восьмою,
Над горячею водою не согреется мороз.
Дуй не дуй, а быть тут сизу. И закат раскинет ризу, —
Хоть целует солнце снизу, росы тут, как капли слез.
Быть с тобой – с собой быть в бое. Прочь идти – терзанье злое,
В десять сотен раз лихое. В сердце стрелы бьют как в цель.
Ветер жгучий веет в очи. Стала жизнь моя короче.
Полны горя зреют ночи, и тоска моя постель.
Слышал я твое реченье. Сердцем понял повеленье.
В розе нежное горенье, но растут и острия.
Солнце, будь моей зарею, и, прощаяся со мною,
Дай мне знак, чтобы живою жил в пути надеждой я».
Он настойчив, не докучный, витязь в горести разлучной,
Звук грузинской речи звучной на устах его, как мед.
Благо к благу, око в око. Слово нежного урока
Говорит. Вздохнув глубоко, дева жемчуг отдает.
Что нежней? Прижать агаты до рубинов. И богаты
От алоэ ароматы. Строен возле – кипарис.
Возрасти в саду их рядом. Но скажи «Прости» усладам —
Кто разлучным смотрит взглядом, где дороги разошлись.
Весь восторг их – в долгом взоре. И расстались. В сердце горе.
Если между ними море, не нагнать струе струю.
Солнце красное палимо. Молвит скорбный как из дыма:
«О, судьба ненасытима, испивая кровь мою».
Витязь, грудь свою терзая и удары повторяя,
Плачет. Сердце, полюбляя, говорит в себе: «Горю!»
Если солнце скрылось в туче, темны долы, темны кручи.
И разлуки мрак тягучий ночь ведет, а не зарю.
Кровь и слезы льют щеками, точат тропки ручейками.
«Солнце», – молвит, – «облаками затянулось предо мной.
Жертва пусть моя невольна, солнца все же недовольно.
О, дивлюсь, как в сердце больно. Но хочу я жить – тоской.
Райским быть, вчера лишь, древом, быть овеяну напевом,
И судьба с внезапным гневом нож вонзает, счастья нет.
Гнет тоски как тяжесть гири. Я в сетях. Огонь все шире.
Так идут дороги в мире. Мир есть сказка. Мир есть бред!»
Брызги слез, дрожанье, лепет. В сердце вздох, и стон и трепет.
Час разлуки чуть зацепит, он идет до дна сердец.
Быть с любимой – жизнь златая. Быть в разлуке – ночь глухая.
Ах, начало пеленая, саван вьет всегда конец.
У себя, в своем покое, витязь в пламени и зное.
Но лицо ее живое где-то близко. Дышит свет.
Чувств лишился. Сердце тает. Тополь в стуже, увядает.
Ах, без солнца не блистает, а темнеет розоцвет.
Что есть сердце человека? Ненасытнейший калека.
В свет идет, и в тьме от века. Путь невидящий слепец.
Все в превратном цепенеет. Жить для жизни не умеет.
Даже смертью не владеет. Острия плетет в венец.