Зимняя Чаща

– Что со мной произошло? – спрашиваю я, пытаясь согнуть пальцы, но они настолько окоченели, что не слушаются. Мороз растекается по телу, словно холодная вода льется из незакрытого крана и застывает кристалликами льда на суставах. Мысли лихорадочно мечутся в голове, но вместо воспоминаний только снег, и его белизна слепит, не позволяя рассмотреть хоть что-нибудь.

– Я нашла тебя в снегу, – отвечает девушка, склонившись у дровяной печки. Ловко и бесшумно она подкладывает в печь новые поленья. Не жмурится, глядя на огонь, и не пытается укрыться от летящих из топки искр.

Едва волоча ноги, я делаю несколько шагов, чтобы приблизиться к огню, бросаю взгляд на окно, заваленное снегом, и заставляю свою память включаться и вспоминать, вспоминать…

Я очнулся в лесу и увидел девушку, которую поначалу принял за видение. Она прикоснулась к моей коже своими мягкими пальцами.

Но мне кажется, что это было много дней назад, время для меня словно застыло и только теперь начинает понемногу оттаивать, как и мои промерзшие насквозь кости.

– Какой сегодня день? – спрашиваю я.

Сухие поленья уже разгорелись, от них на меня наплывают волны тепла, и девушка жестом предлагает мне сесть на маленький стул возле печки. Я сажусь, вытаскиваю руки из карманов куртки и протягиваю их к огню.

– Среда, – отвечает она и вскользь бросает на меня взгляд, словно боится, что может рассмотреть в моих глазах. А может, боится, что в ее глазах могу прочитать я.

Я сжимаю кулаки. Руки невыносимо ломит – это постепенно, болезненно восстанавливается мое кровообращение.

«Среда», – тупо размышляю я. Но мне это ни о чем не говорит. Надо бы лучше спросить, какое сегодня число и какого месяца. Даже какой год, может быть. Мои мысли пытаются восстановить происходившее. Но нет, я не могу вспомнить, как очутился здесь, помню только тот лес и как лежу на спине, а снег все падает – медленно, беззвучно, безостановочно – погребая меня заживо.

Девушка ходит по комнате, что-то мурлыча себе под нос, не заботясь, что я могу ее услышать. Но я слышу. Это протяжная, нежная мелодия, очень печальная. Колыбельная, может быть. Но в какой-то момент девушка переводит взгляд на меня и тут же замолкает.

Я опускаю глаза в пол, но продолжаю слышать ее шаги по комнате.

– Выпей, – говорит она, протягивая мне красную, в белых горошинах, кружку, до краев наполненную горячим чаем. – Это тебя согреет.

Она кивает мне, я дрожащими руками беру кружку, и мне в нос ударяет поднимающийся из нее пряный травяной пар.

«Выпей это. Съешь это». Я чувствую себя Алисой, провалившейся в кроличью нору. А откуда возвратился я сам? Из Страны чудес, из Нетландии? Или из другого, более… темного, скажем так, места, где вместо лимонных тортов и смешных песенок обитают жуткие монстры?

– Тебе все еще грозит обморожение, – добавляет девушка, поджимая губы. – Хотя ты выглядишь намного лучше, чем я ожидала.

Если честно, я совершенно не чувствую, что могу выглядеть хорошо. Я чувствую, словно никогда-никогда-никогда не смогу уже отогреться, словно из моих костей прорастают корни, которые вскоре прорвутся сквозь кожу, выпустят свои колючие побеги из моих глаз и разорвут меня на части.

Мне кажется, что от меня осталась лишь пустая оболочка, скорлупа.

Я обеими руками держу кружку с чаем. Ужасно хотелось бы чего-нибудь покрепче. Чашку черного кофе например. С сахаром. Но я безропотно отпиваю глоток и слегка морщусь от горечи. Девушка следит, как я пью чай. У нее на щеках россыпь веснушек, тех, что появляются после проведенных под солнцем дней, чтобы зимой напоминать об ушедшем лете, а к весне исчезнуть. Она забирает у меня пустую кружку, взгляд у нее остается внимательным, сочувствующим даже. Она касается моей руки своими пальцами. Бледными белыми пальцами.

Есть в ее взгляде что-то странное, диковатое. Знаете, что напомнил мне этот взгляд?

Представь, едешь ты ночью по пустой загородной дороге, и вдруг с обочины выбегает дикое животное. Выбегает, и ты в свете фар видишь такой же взгляд – удивленный, дикий взгляд существа, которое настолько свободнее тебя, что представить сложно.

Внутри меня вновь зарождается, начинает затягиваться тугим узлом страх. Она – ведьма, что живет за озером. Ведьма, от которой лучше держаться подальше. Избегать ее при любых обстоятельствах. Она околдует тебя и швырнет в огонь – просто так, ради интереса, чтобы посмотреть, как будет обгорать и отваливаться от костей твоя плоть. Впрочем, во взгляде, которым она на меня смотрит, нет и тени злобы, ни малейшего намека, что ей хочется свернуть мне шею. И потом, она же спасла меня и привела сюда…

Девушка держит пустую чашку, переводит взгляд на пол у моих ног и приоткрывает рот.

Теперь я замечаю тяжелый стук, с которым падают на половицы капли.

Одна за другой, одна за другой.

Девушка касается рукава моей куртки, которая промокла насквозь, в этот момент я похож на ледяную статую, которая начинает оттаивать в тепле, превращаясь в лужу на полу.

– Нужно снять с тебя всю мокрую одежду, – говорит девушка. Почти требует, я чувствую это по ее тону, по ее дыханию.

Я киваю, моя голова с трудом соображает, и я так промерз, что нет ни сил, ни желания сопротивляться.

Стоя перед огнем, я стаскиваю с себя куртку, рубашку с длинными рукавами и джинсы. Случись это со мной в другое время, когда я мог бы четко соображать, наверняка почувствовал бы себя как минимум неловко и странно, стоя в одних трусах перед совершенно незнакомой девчонкой. Но сейчас я ощущаю только холод. Кроме него для меня сейчас не существует ничего.

Девушка окидывает меня взглядом, прежде чем отвести глаза в сторону. Она пытается сделать вид, что не обращает внимания. Но ее щеки покраснели.

Я вновь сажусь на стул, и она укрывает меня тяжелым шерстяным одеялом.

Поправив одеяло, она стала развешивать мою одежду над печкой сушиться. От одежды пахнет сосной, холодным ветром и еще чем-то, что трудно понять, пока сам не побываешь в лесу и не принесешь с собой этот запах, впитавшийся в волосы и одежду. Этот запах леса пришел в дом вместе со мной, стойкий, словно горький дым походного костра.

– Утром я отведу тебя назад в лагерь, – говорит девушка. Сейчас она смотрит на огонь, потирая ладони. – Они искали тебя.

Я опускаю подбородок на грудь и подтягиваю съезжающее с плеч одеяло.

– Давно я исчез?

Она прикусывает нижнюю губу, показывая ровный ряд белых зубов, и у меня появляется чувство, будто я слишком пристально смотрю на нее, отмечая каждое ее движение и малейшее изменение в выражении темных глаз.

– С той ночи, когда была снежная буря, – наконец отвечает она, отводя руки от печки. – Две недели.

Гостиная, покачнувшись, плывет у меня перед глазами, пока я не прихожу в себя. Две недели! Целых две недели!

– Этого не может быть, – качаю я головой, стараясь удержаться на стуле. – За такое время я давно должен был умереть.

– Но ты не умер, – отвечает она и отходит к окну, на стекле возникает ее отражение – темные волосы и темные, как безлунная ночь, глаза. – Возможно, лес сохранил тебе жизнь.

Я не понимаю, что она хочет этим сказать. Налетает порыв ветра, от которого шатается весь дом, и с потолочных балок начинает сыпаться пыль.

– В лагере все думают, что ты пытался сбежать, – помолчав немного, добавляет она.

С меня на пол продолжает капать вода, и я вновь трясу головой. Я же не убегал, нет, я знаю. Знаю, но ничего не говорю, потому что никак не могу понять сам, каким образом оказался в лесу.

Там, где лишь редкие вспышки молний прорезают непроглядную тьму. Где деревья, словно в жутком танце, качают своими длинными, похожими на руки скелетов ветвями под дикую музыку ветра. Где всегда царит холод – жалящий, беспощадный.

Я прогоняю это мучительное воспоминание и начинаю рассматривать комнату. Отмечаю, что маленькую гостиную слабо освещают только отблески огня в печи, замечаю узкий коридор, в конце которого начинается лестница, ведущая на второй этаж.

– Электричество отключили, да? – спрашиваю я.

– Ага, – кивает она. – И телефон тоже. А мобильные так высоко в горах вообще бесполезны. Наша связь с внешним миром – ну, точнее говоря, с ближайшим городом – это телефонная линия и дорога. Но из-за бури линию отрезало, дорогу засыпало.

– Выходит, мы заперты здесь? – спрашиваю я.

– Дорогу со временем расчистят, – небрежно пожимает она плечами. – У нас зимой и не такое порой случается, – она отводит взгляд в сторону, словно припоминая. – Три… да, три года назад нам два месяца пришлось ждать, пока расчистят дорогу и подключат электричество. Мы привыкли полагаться на собственные силы, – она умолкает, словно боится, что сболтнула лишнего, открыла свое слабое место. – Я хотела сказать, что мы привыкли к уединению, – поясняет она, и ее слова растворяются где-то под потолком. – Ты тоже привыкнешь, – можно подумать, что мне никогда уже не покинуть этих гор, я стал постоянным жителем этих мест и мне предстоит жить, умереть и быть похороненным в этой земле. У меня по рукам пробегают мурашки, и я плотнее закутываюсь в одеяло. Возможно, все, что говорили о ней парни, правда, и я не должен оставаться в ее доме. В этом темном гнилом месте.

Тяжело сглотнув, я решаю перевести разговор на другую тему.