Трой поднял на Артема огромные расширившиеся глаза, блестящие от крупных слез; один переливался карим цветом, другой – зеленым; львиная лапа нелепо задралась вверх.
– Я тогда вспомнил, что Паша странно себя вела: в полдень выскочила к кормушке и сразу назад, даже на солнце не лежала. Она чувствовала! А мы нет. Мы ведь целый месяц готовились – и оказались неготовы вовсе…
– А помнишь, как у Милы мама умерла в 5 классе? Она тогда всю жизнь знала, что это случится и даже в школе смогла чему-то рассмеяться на перемене. Даже не знаю, зачем так притворяться, я бы точно смеяться не стал…
– А нам даже и плакать было некогда. Мы вообще не знали, что дальше делать. Сразу заперли квартиру и поехали к папиным родителям. Уже темнело, помню, был девятый час. По улице соседские дети носились, наверняка, они думали, куда это я с обоими родителями отправился. А я даже не взглянул на них – такого серьезного и торжественного из себя строил… Мы часов в десять вернулись домой, бабушку и деда с собой привезли. Сразу столько народу стало: соседи пришли. Мама сразу же закрылась со мной в спальне, потому что ее не допустили тело обмывать. Она мне стала, как маленькому, рубашку расстегивать и все твердила: «Мы с тобой сейчас уснем и будем до самого утра спать».
Вторая львиная лапа, неловко переломившись, застыла вертикально. Трой угрюмо смотрел перед собой. Маленький мальчишка в белых шелестящих брючках и безрукавке с капюшоном и модным драконом в позе из американских блокбастеров на груди, кажется, немного вырос за год, но на фоне долговязого и костлявого Артема так и остался мелким и по-детски нежно сложенным.
– Только сон не шел ко мне. Мне белая ваза на верхней полке напоминала прабабушкин платок. Я вознамерился выйти, а мама переполошилась: «Что ты? Куда ты?» А я говорю, что мне нужно в туалет. Выхожу – и стою между кухней и маленькой комнатой напротив туалета, шагу не могу сделать ни вперед, ни назад… Тут я и разревелся… Бабушка у плиты стояла; они с соседками пекли что-то, кутью готовили… Говорит: «Ты почему плачешь? Живот заболел?» А я говорю, что мне прабабушку жалко… Она меня обняла так крепко и назвала умницей, наверное, рада была, что у меня сердце есть…
Небо затянуло. В комнате стало полумрачно и даже холодно; на душе у обоих сделалось полуобморочно. И тут Трой обратил внимание на толстые некрашеные решетки… и даже кивнул на них головой.
– К нам лезли, – ответил Артем бесцветно, с упорством втаптывая суставы ног в мягкое сиденье, – ночью на кухне засунули металлическую трубу, сдвинули ей чайник и включили плиту… Мама на следующий же день заказала и дверь, и решетки. И теперь я боюсь пожара еще больше, потому что если он начнется, мы уже не сможем выбраться в окно…
– Отчего же ты говоришь о пожаре, как о решенном деле?!
– А потому что ту трубу можно просунуть и между прутьями решетки и включить плиту, а мы можем не проснуться другой раз от звона стекла…
– О! – воскликнул Трой задорно. – Неужели ты проснулся от шума?!
Артем покраснел и признался:
– Да нет… Я не проснулся. Или, по крайней мере, я проснулся последним…
– А мы тоже будем жить с решетками, – сказал вдруг Трой.
– На третьем этаже?!
Тут лохматая голова со спускающимися на шею пушистыми прядями иссиня-черных волос повернула свое лицо навстречу исчезающему свету, в сторону настороженных дружественных глаз:
– Артем… Мы переезжаем… Папа купил новую квартиру.
Он мужественно принял этот новый удар, только дернулся, как от электричества и резко навалился на край тахты, словно намереваясь лезть дальше на стенку.
– В центре?
– Ага…
– Школа будет элитная?
– Да нет, – мягко возразил Трой, – я не хочу менять класс, итак уже живу двойной жизнью… Меня Ворконий будет возить. Папа и машину купил…
– Значит, дела хорошо пошли?
– А брат заработал в этом году на плантациях в ЮАР, и по нашей валюте вышли большие деньги. А потом защитился в аграрном, и мы с ним летали на Сейшелы… во время весенних каникул.
– Значит, Сейшелы?!
Голливудский дракон глянул на Артема и почти подмигнул, намекая, что лучшая жизнь Троя была, видимо, предками похоронена в его крови! Артемова зловредность лязгнула в ответ зубами, а островитянин продолжал барабанить в невидимую заслонку оправдательными словами:
– Но мы больше не поедем. Ворконий там на серфинге залетел в мангровые заросли и его зашивали в больнице. А я как бы один остался, и отец по этому поводу кипел, как славный чайник!
Тут Трой рассмеялся и неожиданно цапнул Артема пониже пальцев ближайшей ноги, тот издал икающий звук и выехал по зеленому пледу вперед конечностями на середину. Они уселись напротив друг друга, и на младшего потомка фермеров Данаевых напали «игрушки».
– Чего ты разговариваешь со мной, как с привидением?
– А я, видимо, охотник…
– Так ведь я же тебя поймал!
– Вот ты и неправильно сделал!
– Все равно ты не охотник, ты заблудившийся снайпер…
– Да нет, у меня метод приманки. Я притягиваю одни неприятности…
– И я неприятность?!
– В некотором роде. Если бы меня в собственной жизни было так же мало, как сейчас в твоей, я бы даже сказал, что это смертельный случай!
Трой потянул волынку на звуке «а» и сошел с обсуждения своей личности.
– А что же ты делаешь со всеми ужасами?
– Что же мне делать с ними?
– Раз ты охотник, и ты их поймал… Дальше-то что? Терзать, наверное?
– Ну да! Терзаю. Ты вон терзаешься.
– Почему это я терзаюсь?!
– Потому что ты спросил, чего ради, мол, я говорю с тобой в какой-то анормальнейшей манере…
– Да ты же не рад мне! И я потому спросил.
– А зачем покупать новый дом в другом конце города, если через полгода снова уезжать?
– Да ведь ты не знал еще этого, когда дверь мне открывал… А вообще это для меня папа сделал. Я ведь не буду уже ездить, когда вырасту. И мама сказала, что мне лучше тут устраиваться, чем в Житомире: у нее в университете аспирантура есть, а там что?
И тут охотник за привидениями принялся тереться стриженой головой о загорелые плечи своего друга и бессмысленно вопрошать:
– И ты перестанешь, не будешь, ты останешься, да?
И тут друг сморозил страшную глупость:
– Вот когда тебе папа накопит к 18-летию на квартиру, ты будешь выбирать дом в моем районе…