И тем сильней люблю, чем ты бежишь сильней
И чем насмешливей, краса моих ночей,
Пустоты создаешь, как кажется, такие,
Что не достать рукам пространства голубые!
На приступ лезу я, в атаку рвусь сильней,
Как на покойника ползущий хор червей;
Неумолимый зверь! Жестокая! Тебя я
За эту холодность сильнее обожаю!
26.
Ты всю вселенную б в свою кровать вместила,
Блудница, и твой дух тоска ожесточила!
Чтоб в странных игрищах зубам работу дать,
По сердцу новому должна ты в день сжирать.
Огонь твоих зрачков – как бы витрины в лавках
Иль в воскресение две плошки на подставках, –
Заемной силою и наглостью живет,
Не зная никогда закон своих красот.
Машина, что слепа и что жестокость множит!
Полезный инструмент, что кровь у мира гложет!
Иль бледность прелестей своих ты никогда
Не видел в зеркалах? Иль ты не знал стыда?
Или величье зла, где всё тебе понятно,
Не заставляло шаг твой ринуться обратно,
Когда природа, чей великий план сокрыт,
Тебя использовав, о подлый зверь, родит,
Царица всех грехов, – вдруг гения тобою?!
Величье грязное! Бесчестье неземное!
27. Sed non satiata[1 - Но не насытившаяся (лат.).]
Каштановый, как ночь, причудливый божок,
Что запах мускуса мешает и гаванны!
Изделье дикарей и Фауст ты саванны!
Дочь черной полночи и ведьма смуглых ног!
Ах, навсегда меня не опиум увлек,
А запах уст твоих, где страсть кичится странно;
Когда к тебе бредут желаний караваны,
Оазис глаз твоих тоске б дать влагу мог!
О демон без пощад! Ты черными очами,
Как вздохами души, пролей поменьше пламя;
Не Стикс я, чтоб тебя мне девять раз ласкать!
И мужество твое, распутств Мегера, мне ли
До издыхания последнего сломать
И Прозерпиной стать в аду твоей постели?!
28.
Как перламутр, волнист ее одежд покров;
Когда она идет, то пляску видят взоры,
Как пляску длинных змей на острие жезлов,
Когда качают их священные жонглеры.
О, как лазурь пустынь над пасмурью песков,
Навек бесчувственных к людскому огорченью,
Как зыбь протяжная больших морских валов, –