Когда Зацвёл Миндаль

Глава 1

Семья Людмилы приехала в Ташкент с Украины, из города Нежин, глубокой осенью сорок первого года, в первый год войны. Дедушка, отец её отца, мама, маленький братишка четырёх лет и она сама, однажды вышли из дома, чтобы добраться туда, куда доходило только эхо войны. Отец добровольцем ушёл на фронт в первые дни, как началась война. Мама долго провожала отца, крепко обняв его, никак не хотела отпускать, а маленький Митя, прижавшись к ноге матери, тихо плакал. Мать будто чувствовала, что больше не увидит своего мужа.

– Глебушка! Тебе же бронь давали, мог бы остаться… – начала говорить жена, но Глеб её перебил.

– Ну всё, Лидочка, будет, будет. Мы уже говорили об этом. Не могу я просто сидеть и ждать, когда другие уходят на фронт, гибнут там, негоже это мужику. Не инвалид. Мне пора. Дай Бог, война быстро закончится и мы погоним фашиста куда подальше. Я вернусь, слышишь? А ты жди, жди и надейся. За детьми лучше смотри, береги их. Лучше уезжайте отсюда, немец совсем рядом, – поглаживая жену по голове своей шершавой, рабочей рукой, говорил отец.

– Да куда же мы уедем, Глебушка? Семья не маленькая, как? – плача, спросила Лидия.

– Туда, куда немец не доберётся. Поезжайте в Ташкент, это город хлебный, голодными не останетесь, – ответил Глеб.

Лида промолчала, лишь сильнее прижавшись к мужу, да так, что оторвать её от себя, он не мог.

– Мне пора, дай детей обнять и с отцом проститься, – сказал Глеб.

Лида тихо отошла от мужа, прижав руки к груди. Глеб поднял сына и крепко обнял его.

– Ну что, Митяй, не балуйся, мамку слушай. А я тебе машинку привезу, – говорил Глеб, целуя сынишку в щёчки.

Малыш лишь понял, что папа скоро вернётся и привезёт ему игрушку.

Людмиле было семь лет, но и она не могла понять, что происходит, девочка лишь видела, как вокруг переполошились люди, стояли вокруг, со страхом в глазах. Как уходят мужчины, молодые и старые, в её понятии и сорокалетние были стариками. Мальчишки, закончившие школу, с рюкзаками за плечами, шли к назначенному пункту. Вот и папка уходил…

– Доченька, помогай мамке во всём, слушайся её. Ну… присядем на дорожку, – сказал Глеб, с грустью посмотрев на семидесятилетнего отца, который пришёл с Гражданской войны без левой руки.

Глеб вспомнил мать, которая вскоре заболела и умерла. Тяжело вздохнув, он встал и подошёл к отцу.

– Благословите, батя, даст Бог, возвернусь, – произнёс Глеб, обнимая и отца.

– Бей фашиста, сынок, шибко бей, чтоб неповадно им было топтать нашу землю, нечисти этой, – сказал старик.

– Ну, пойду я. Время, – сказал Глеб, проходя к выходу.

Подняв Митеньку на руки, Лида вышла следом за мужем, Семён Матвеевич остался сидеть на табурете. Старик был атеистом, но почему-то, невольно подняв правую руку, он перекрестил сына и застыдившись, быстро опустил её.

Глеб, не оборачиваясь, быстро прошёл через маленький двор и выйдя за калитку, пошёл в сторону сельсовета. По дороге, он встретил соседа Данилу, с которым учился в одном классе и работал на одном заводе.

– Привет! Ну что, дадим жару фашисту? – улыбаясь, спросил он.

– Там видно будет. Поговаривают, силища у них мощная, нелегко будет его сломить, – ответил Глеб.

– Ничего. И мы не лыком шиты, тоже силища, ого, – сказал Данила.

Был июль месяц сорок первого года. Приходили сводки с фронтов, от Глеба тоже пришло письмо. Дрожащей рукой, со слезами, Лида раскрыла треугольный конверт. Узнав корявый, мелкий почерк мужа, она улыбнулась сквозь слёзы и поцеловала исписанный лист бумаги.

– Живой… – выдохнула молодая женщина.

Уже совсем недалеко были слышны взрывы и стрельба, становилось жутко при мысли, что немцы совсем рядом. Семён Матвеевич принял твёрдое решение.

– Собирайтесь, мы уезжаем, – коротко сказал старик.

– Страшно, папа, как и куда мы поедем? Оставим дом… а если Глеб вернётся, где нас искать будет? – хотела возразить Лида, хотя никогда не перечила свёкру.

– Отпишешь ему в письме, как только устроимся. Поедем в Ташкент. Холодает… скоро зима, тяжело будет в дороге зимой. Собери самое необходимое. Дом стоять будет, куда денется? – с сомнением, сказал Семён Матвеевич.

Он понимал, что дом могут разрушить. Но и понимал, что жизнь дороже. Нет, о своей жизни он не думал.

– Я своё уже отжил, детей жалко. А эти нелюди не пожалеют ни малых, ни взрослых, – думал старик, сидя на скамье.

Лида взяла зимние вещи детей, свою телогрейку она надела на себя, пальтишки на дочку и на сына, замотала им головы платками и положила кое-что из еды. Так… сало, лук, яблоки со двора и полусухой хлеб, который был на вес золота. Зарубив последнего петуха, она отварила его, бульон они выпили, мясо завернули и с двумя узелками вышли из дома. Семён Матвеевич даже не стал заколачивать окна, просто закрыли входную дверь и всё. Лида со двора поклонилась дому, будто прощалась с ним навсегда, слёз не было, да и не до них было.

Доехали кое-как, с пересадками до узловой станции, но и там пришлось ждать более двух суток. Народ устало сидел, коротая время за разговорами, детей укладывали на скамьи, сами почти не спали. В вагон прибывшего поезда пришлось протискиваться, Семён Матвеевич правой рукой подхватил маленького Митеньку, Лида, подталкивая сзади, протискивала вперёд дочь Люду. Наконец, они сели в поезд, который и стоял-то всего минут сорок.

Душный вагон, плач детей, дым папирос, хотя просили не курить там, где находятся дети. Ехали почти две недели, с пересадками и ожиданиями. Первый поезд попал под бомбёжку, началась паника и суматоха, отовсюду слышались крики ужаса и плач детей. Из горящего состава, из окон вытаскивали детей и женщин, даже Семён Матвеевич одной рукой старался помочь. Мёртвые тела были разбросаны на земле, было трудно разобрать, что происходит.

Лида в панике искала маленького сына, крича во весь голос его имя. Люда бегала следом за матерью, когда увидела брата. Мальчик лежал рядом с рельсами, весь в крови.

– Мамочка! Митенька здесь, – дрожащим, испуганным голос, произнесла девочка.

Лида, увидев ребёнка, похолодела. Она медленно подошла к мальчику и упала перед ним на колени. Дрожащими руками, она расстегнула его старенькое пальтишко и прижалась ухом к его груди. Потом, посмотрев на Люду, схватилась за голову и истошно закричала.

– Митенька! Сыночек! Глебушка, прости! Не уберегла я твоего сына! Аааа.... – кричала бедная женщина, пугая этим дочь.

– Мамочка! Мне страшно. Мамочка… – плакала Люда.

Лида огляделась вокруг, она была не единственная в своём горе. Подняв малыша, она пошла в сторону поля. Положив ребёнка, она стала рыть землю руками, потом судорожно поискав глазами, нашла кусок дерева и продолжила дело. Видя, как мучается мать, своим детским умом Люда поняла, что надо ей помочь. Девочка бегала вокруг и в темноте ощупывая землю руками, искала, чем можно рыть землю. Наконец, схватив кусок железа треугольной формы, она вернулась к матери и стала тыкать железкой в твёрдую землю. Так продолжалось часа два, когда наконец яма была готова. Лида подняла с земли ребёнка и прижалась лицом к его груди, потом неистово стала целовать грязное личико и ручки. Люда стоя рядом и молча ждала. Аккуратно положив тельце в яму, закрыв лицо ребёнка платком, они вдвоём стали засыпать яму руками.

– Значит Митеньки больше нет? – услышала Лида голос свёкра и вздрогнув от неожиданности, повернулась к нему.

Поднявшись с колен, она бросилась к нему и дала волю чувствам.

– Простите меня, папа… не уберегла я сыночка. Глеб мне этого никогда не простит, – рыдая, говорила женщина.

Люда навряд ли осознавала, что происходит, но одно она поняла точно, война – это страшно. Это смерть и лишения.

– Не вини себя, дочка… война. Много погибших. Пошли, утро скоро, все идут до станции, – сказал Семён Матвеевич и первым пошёл прочь от маленького холмика.

Лида взяла дочь за руку и пошла следом, несколько раз оборачиваясь, будто хотела запомнить место, где только что похоронила сына.

Подойдя к разбомбленному поезду, Семён Матвеевич остановился. Светало и можно было различить вещи, разбросанные вокруг.

– Надо поискать, может наш узел с продуктами найдётся, – с сомнением сказал старик.

Искали молча и долго. Узлы с вещами их не интересовали, наконец, Семён Матвеевич позвал Лиду.

– Я нашёл небольшой мешок, тут крупа, сало и сухари. Лук, картошка вот… не знаю, чей мешок. Но и оставлять здесь нет резона, зазря пропадёт. А нам в дороге есть нужно. Пошли, – сказал мужчина.

Лида, крепко держа дочь за руку, пошла за свёкром. Шли они довольно долго, Семён Матвеевич, несмотря на преклонный возраст, был ещё крепким и выносливым. Перед глазами Лиды стояло личико её сына, она, не сдерживая слёз, шла, опустив голову, понимая, что в своём горе она не одна. Лида видела, сколько смертей принесла та бомбежка с воздуха, сколько было криков и боли.

– Проклятая война! Проклятые фашисты! Господи, помоги выдержать… – яростно сжимая кулаки, произнесла она.

До станции они шли не одни, таких беженцев с Украины было множество. Наконец, вдали показалась станция, к которой, уставшие от бесконечных мытарств и ходьбы люди, почти побежали. Семён Матвеевич с Лидой и внучкой, едва успели сесть в уходящий поезд. Душный вагон уже не казался таким душным, у всех было одно желание, быстрее доехать.

Ночь сменялся днём, едва перекусывая, люди берегли продукты, ведь неизвестно, что их ждёт впереди. Ехали молча, да и о чём было говорить, впереди неизвестность, позади… смерть и разруха.

Вдруг послышался сильный взрыв, от которого разлетелись стёкла в вагонах, но поезд, не останавливаясь, шёл вперёд. Взрывы повторялись, правда до состава не доходили, но в вдали показались танки. На лицах людей был страх и ужас. От неожиданного торможения состава, многие попадали вниз, началась паника.

– Лида! Держитесь вместе с Людой и бегите к лесу, там можно укрыться, – крикнул Семён Матвеевич, выпрыгивая из вагона.

– А Вы как же, папа? – воскликнула Лида, которой он помог спуститься, затем, схватив внучку, поставил её на землю.

– Не думай обо мне, я справлюсь. Бегите, я сказал! – крикнул старик и побежал в противоположную сторону.

Видимо, чувство самосохранения овладевает людьми, Лида, оглянувшись на свёкра, схватив дочь за руку, побежала к лесу, куда бежали и другие пассажиры поезда.

– Почему он не побежал с нами? – мелькнуло в голове Лиды.

Танки приближались быстрее, чем бежали люди, хотя они и были далеко от них. Но автоматная очередь, достигая бегущих людей, сразила тогда многих. В живых остались не многие, им удалось скрыться в лесу. Среди них были и Лида с дочерью. Танки в лес заходить не стали, они прошли мимо, видимо, к населённому пункту. Лида совсем не понимала, что происходит, где они находятся и что их ждёт завтра.

Глава 2

Схватив дочь за руку, Лида бежала с остальными глубже в лес. Уже стемнело, когда не стали слышны звуки двигающихся танков и стрельбы. Запыхавшись, люди медленно остановились и присели на землю. Все были очень напуганы, маленькие дети на руках матерей, плакали, иные просили есть. Уставшие и тяжело дыша, многие оглядывались, пытаясь понять, где они находятся и что же делать дальше. Но наступала ночь, надо было или идти дальше, или располагаться на ночь. А ночи были уже прохладные. Женщины снимали с себя кофты и телогрейки, кутая своих детей. Мужчин было мало, только несколько стариков. Кто-то протянул, сняв с себя, женщине пиджак, кто-то кутался в шерстяной платок. Слышались кашель и плач. Наконец наступила тишина, гнетущая и пугающая.

– Мамочка, я есть хочу, – тихо пробормотала Люда, прижимаясь к матери.

– Потерпи, доченька, вон, посмотри, меньше тебя дети и те терпят, – ответила Лида, обнимая дочь.

Вдруг, нащупав в кармане кофты сухарик, она так обрадовалась, будто нашла целую буханку. Вытащив сухой кусочек хлеба, Лида протянула дочери.

– На вот, погрызи, голод отпустит, – ласково погладив дочь по голове, сказала Лида.

Кажется, люди, от усталости и напряжения, немного расслабились и постарались уснуть. Задремала и Лида, прижав Людочку к груди. На рассвете, когда она открыла глаза, то с испугом увидела, что их окружили люди с автоматами и ружьями. Видимо, они стояли здесь давно и ждали, когда все проснуться. Озираясь, Лида стала будить лежавших рядом женщин. Когда все проснулись и медленно поднялись, один из мужчин, с автоматом в руках, обратился ко всем.

– Не бойтесь, люди! Сейчас вы все пойдёте с нами туда, где вас накормят. Там вы и согреетесь. Мы партизаны, прочёсывали лес и наткнулись на вас. Не бойтесь, немцы ушли, – громко говорил мужчина, в фуражке и телогрейке.

– Мамочка, а что значит партизаны? – тихо спросила Люда.

– Это хорошие люди, доченька, они сплотились, чтобы бороться с фашистами. Пошли, дорогая, они нас покормят, – ответила Лида.

Они прошли километра два, когда наконец дошли до большой поляны, где были сооружены деревянные домики и было несколько землянок. Стояли срубленные столы со скамейками, в титане кипела вода и на самодельном очаге, в кастрюле, варился обед. Людей рассадили и накормили, дав по кусочку хлеба. Все с жадностью ели, не произнося ни слова. Никто не знал, что их ждёт. Вдруг Лида увидела свёкра в сопровождении двоих людей, видимо, тоже партизан. Лида, вскочив, подбежала к Семёну Матвеевичу и крепко обняла его за шею. Люда тоже подбежала к нему и обняла его за ноги, с криком:

– Дедушка! Ты вернулся!

– Папочка! Родимый… Вы живы… живы… – плакала женщина.

– Вы отойдите, женщина. Товарищ командир, вот, привели его. В лесу прятался, – сказал один из парней.

– Кто таков? Почему прятался? – спросил командир партизанского отряда.

– Панкратов Семён Матвеевич. Свёкор её и соответственно, значит, дед этой девочки. Не прятался я, не хотел быть им помехой, чтобы они сами бежали от танков. Искал оружие, чтобы хоть как-то бороться с немцами, – ответил Семён Матвеевич.

– С одной рукой? Ладно, разберёмся. Есть хотите? Ну да, конечно. Садитесь, поешьте. Надо решить, что с людьми делать, – сказал командир и отошёл в сторону.

Семён Матвеевич сел за длинный стол, ему налили похлёбку и он с жадностью стал есть. Посовещавшись, было решено отправить двоих партизан в разведку.

– Осмотритесь там, если на станции нет немцев и всё спокойно, будем отправлять людей. Говорят, беженцы хотели ехать в Ташкент, надо им помочь, – сказал командир.

Парни вернулись поздней ночью. Людей накормили ужином и разместили для ночлега, где они крепко уснули.

– Ну что? Как там на станции? – спросил командир.

– Немцев нет, они ушли. Железная дорога тоже цела, даже составы стоят. Странно, что их немцы их не тронули. Вот, мы и продукты принесли им в дорогу, жители поделились. Народ у нас добрый и понятливый, – сказал один из парней.

– Хорошо, молодцы. Утром отведём людей на станцию и надо проследить, чтобы они благополучно сели в поезд. Хорошо, дороги не разрушены. Видимо, немцам не до этого было. Хозяйничают, гады… – с суровым лицом произнёс командир.

Утром, когда все поднялись, командир велел накормить всех, а было двадцать семь человек, в основном женщины, дети и несколько стариков.

– Товарищи! Сейчас вас отведут на станцию и посадят в поезд. Тут продукты вам на дорогу. Без лишнего шума и суматохи, собираемся и в дорогу, – громко сказал командир.

Собравшихся людей, командир решил сам сопровождать с отрядом вместе.

– Мало ли что? И так люди натерпелись, а среди них дети и женщины, – сказал он, собрав небольшой отряд.

Шли несколько километров, шли молча, так как все отдохнули, были сыты и успокоились. На станции, командир подошёл к начальнику станции и объяснил ситуацию, хотя и был удивлён, как он остался в живых и почему немцы станцию не тронули.

– Так ведь немцы стороной прошли, в четырёх километрах отсюда. Хотя и у них должна быть карта местности. Чёрт их поймёт, – ответил начальник станции.

– Когда прибудет поезд до Ташкента? – спросил командир.

– Ждём из Киева, давно должен быть. Уже на сутки опаздывает, – ответил начальник.

Поезд прибыл ближе к вечеру, в поезде было много народу, командир распорядился, чтобы разместили всех людей и удостоверившись, что всё в порядке, он с отрядом отправился назад в лес. Состав, простояв минут сорок, медленно стал набирать ход, потом плавно пошёл по рельсам. Люди, прибывшие из партизанского отряда и перенесшие шок, понемногу стали успокаиваться, кто-то задремал, дети тоже спали, иные, с тревогой посматривали в окна. Ехали несколько суток, останавливаясь на несколько минут лишь на крупных станциях. Тревога не покидала людей, они видели вокруг разрушенные дома, места боёв, с развороченной боевой техникой – жуткое зрелище.

Потом наступила тишина, вдалеке показались поля, засеянные хлопком и кукурузой. Наконец поезд, пыхтя, остановился на станции Ташкент. Все с облегчением вздохнули и без суеты стали выходить из вагонов. Видимо они были не первыми беженцами, как потом стало известно, в Ташкент прибывали люди и из других городов России, и из Ленинграда и Москвы. Поэтому, на станциях людей будто ожидали.

Начальник станции давал распоряжения, здесь были и из райисполкома, и из горкома. Стояли и местные жители, которые готовы были принять и приютить у себя вновь прибывших. Кто-то записывал фамилии и откуда прибыл человек. Кто-то организованно давал указания, кому и куда можно уже ехать.

Так, Семён Матвеевич с Лидой и внучкой, были отправлены в семью Гафуровых, которые проживали в махалле, находившейся недалеко от Боткинского кладбища. Двор был большим и дом состоял из четырёх комнат и большой террасы. Надо было отметиться в махалле, чтобы вновь прибывшим выдали карточки на хлеб.

Хозяин дома, Фахритдин акя, степенный мужчина, лет шестидесяти, работал разнорабочим на станции, его жена, тихая, скромная женщина, пятидесяти семи лет, Матлюба, радушно встретили прибывших и тут же усадили за стол.

– Для начала, поешьте, с дорог и прибыли. Потом вам покажут вашу комнату, – сказал Фахритдин акя.

Из дома вышла молодая девушка и поздоровавшись, поставила на стол кислое молоко в косушке и немного сухарей.

– Это наша младшая дочка, Фатима. Был ещё Хусан, близнец нашей девочки, но он умер, давно это было, ещё в младенчестве. Старший сын, Бахром, на фронте воюет. Его жена и двое их детей, живут с нами. Дети в школе, а Салима, невестка наша, на работе. Она работает в школе учительницей, скоро все вместе и придут, – говорил Фахритдин акя, с акцентом выговаривая русские слова.

Невысокого роста, с серьёзным лицом, густыми бровями и большими глазами мужчина, был одет в лёгкий чапан, с тюбетейкой на голове, перевязанной ситцевым, белым платком.

Лида с интересом разглядывала домочадцев этого гостеприимного дома.

– Вас как зовут, уважаемый? – спросил хозяин, почему-то посмотрев на его руку, вернее на то, что у Семёна Матвеевича её не было.

– Семён Матвеевич, для Вас можно просто Семён, уважаемый. Руку я потерял на финской войне. Спасибо Вам, что приняли нас в свой дом. Никогда не забудем Вашей доброты, – ответил Семён Матвеевич.

– Не стоит благодарить, это наш долг. Время тяжёлое для всех нас. Значит, воевали… А меня вот на фронт, не взяли просился я, сказали возраст. Может ещё возьмут, опять заявление написал, – сказал Фахритдин акя, посмотрев на плачущую жену.

– Я бы и сам на фронт пошёл, да куда без руки. Может мне работа какая найдётся? – выдохнул Семён Матвеевич.

– Ну… надо поспрашивать… если только сторожем на какой-нибудь склад, – ответил Фахритдин акя, принимаясь за маставу, которую Матлюба разлила всем по косушкам.

– Может и мою дочь можно в школу устроить? Ей семь лет исполнилось, а война не дала ей возможности пойти в школу. И я бы на работу устроилась, – спросила Лида.

– Вот поедИм и сходим в сельсовет, там всё и узнаем, – ответил Фахритдин акя.

Люда с аппетитом поела и спустившись с топчана, где все сидели за обедом, подошла к арыку, текущему под дувалом. Поев, встали и взрослые.

– Спасибо. Очень вкусный суп, – сказала Лида.

– На здоровье. Это мастава, – ответила Матлюба.

– Имена у Вас красивые, – впервые за много дней улыбнувшись, сказала Лида.

– А тебя как зовут, дочка? – спросила Матлюба.

– Лида. А дочку зовут Люда, – ответила Лида.

– Вижу, молодая ты… что же только одну дочку родила? – спросила Матлюба.

Лида опустила голову и заплакала.

– Сыночек мой, Митенька, в дороге погиб. Поезд с воздуха бомбить стали, стреляли долго… а ему только четыре годика и было. Сама там схоронила, в поле, – с трудом произнесла молодая женщина.

– Вай! Горе-то какое! Прости, дочка, я не должна была спрашивать. Разбередила твоё сердечко, прости. У меня самой сыночек умер, совсем крошечный родился, два дня не прожил. А вот старший, на фронте воюет. Как он там… душа за него болит, – заплакав вместе с Лидой, говорила Матлюба.

– Мой муж тоже воюет, ещё о сыне не знает. Как ему скажу, не знаю, – сказала Лида, вытирая глаза краем платка.

– Ну что, Матлюба, присмотри за девочкой, пусть с Фатимой посидит, а мы в сельсовет сходим. Пошли, – сказал Фахритдин акя.

Втроём, они вышли на улицу и пошли к сельсовету. Там им показали дверь, куда они должны были пройти. Ещё раз записав данные прибывших беженцев, которые подходили в порядке очереди, им предлагали место работы. Подошла очередь и Семёна Матвеевича с Лидой. Записав их данные, Семёну Матвеевичу предложили работу на заводе Ташсельмаш.

– Поработаете на проходной. Будете пропускать строго по пропускам, – сказали ему.

Лиде, которая до войны работала воспитательницей в детском саду, предложили пойти в детский сад.

– Вот направление, скажете, что Вас рекомендовали от сельсовета, – сказала пожилая женщина, в тёмном платке и в старом пальто.

Адрес Лида спрашивать постеснялась, но женщина написала на отдельном листочке номер детского сада.

– Это недалеко от дома, где Вы будете проживать, на трамвае всего три остановки, – сказала женщина.

Затем они прошли в другой кабинет, где им выдали карточки на хлеб. Лида и предположить не могла, что всё так быстро устроится. Довольные, они вернулись домой.

Часам к трём, пришли невестка Фахритдина акя и Матлюбы, Салима с детьми. Молодая женщина, лет тридцати и дети, мальчик девяти лет и девочка семи лет. Они подошли ближе и поздоровались. Дети обняли дедушку, потом и бабушку. Люда с вниманием смотрела на них.

– Ну, дети, познакомьтесь, это ваша новая сестра, Людочка, – сказал Фахритдин акя, обнимая детей.

– Людочка, дочка, подойди ближе, познакомься с детьми, – легонько подталкивая дочь, сказала Лида.

– Я Люда, – смело сказала девочка, по-взрослому подавая свою ручку.

– Акбар, ну чего ты встал? Малика, доченька, дай руку Людочке, – сказала Салима, улыбаясь.

Минут через десять, дети уже игрались, сидя возле арыка и что-то весело говорили друг другу.

Салима и Лида были сверстницами, Лиде тоже было столько же лет, что и Салиме. И к вечеру, они уже болтали, как давние подруги.

Глава 3

– Мужу отпиши, Лида, сыну моему, значит, мол… доехали до Ташкента, устроились на жильё у хороших людей, на работу тоже устроились. Ну, в общем, напиши, что у нас всё хорошо. Да… про Митеньку не вздумай писать, там, на фронте, ему ни к чему лишние волнения и слёзы. Вот возвернётся с войны, тогда и скажем. Адрес отпиши, куда он мог бы нам писать, – сказал Семён Матвеевич, устало сев на топчан.

Лида молча его слушала и при воспоминании о сыне, заплакала, вспомнив, как хоронила маленькое тельце ребёнка.

– Будет будет мокроту разводить. Война, будь она неладна, только бы Глеб вернулся. Неизвестно ещё, сколько она продлится и кому суждено выжить, – хмуро сказал Семён Матвеевич.

В этот же день, Лида написала письмо мужу. Написала всё, как велел свёкор. Ответ пришёл через два месяца, за это время, Семён Матвеевич, Лида и её дочь Люда, привыкли к новому дому, где к ним относились с теплотой. Ели все вместе, как говорил хозяин дома, Фахритдин акя, что Аллах пошлёт. По карточкам получали хлеб, Люду, Салима устроила в школу, где работала сама. Правда, девочка пропустила более двух месяцев, но Салима пообещала позаниматься с девочкой.