Аллегро забвения

Вынесли списки и развесили на доске объявлений. Молодёжь волнами подкатывала к доске, суетилась, мешалась снова, отходила и вновь новыми любопытствующими лицами подступала к доске информации, интересуясь музыкальной возможностью в своей судьбе.

Фуга тоже ускользнул вьюном и, прочитав на доске себя, подошёл к Кате с удовлетворением на лице, произнес:

– Ну, вот кто бы мог подумать, что я такой молодец? Приняли, теперь придётся и учиться и подрабатывать.

– Поздравляю, – ответила Катя.

– Ты приходи вечером на площадь. Там, много народа на тусовке, художники, музыканты. Кого там только нет? Я тоже там играю. У меня синтезатор, колонки с усилителем на аккумуляторе. Может, ты примкнёшь ко мне со скрипкой, получится дуэт, – говорил Фуга.

– Спасибо, приду, – ответила Катя вслед убегавшему Фуге.

***

Зал вестибюля опустел, а Катя всё сидела на подоконнике, смотрела в окно на улицу. Идти ей было куда, да вот только там никто её не ждал. Платье немного задралось у нее и тело, хвасталось прелестью ног беспечной юности.

Михаил Анатольевич Хомяков тридцатипятилетний заместитель председателя приёмной комиссии экзаменов и по должности финансовый директор консерватории спустился с лестницы второго этажа. Проходя мимо Кати, он задержал свой пытливый взгляд на её мускулистых ногах. В его взгляде, с легким прищуром, мелькала искра хищности коршуна, и только опытный психиатр мог бы заметить блеск нервного напряжения нездоровых фантазий в зелёных, как у мартовского кота, глазах.

– Девушка, консерватория закрывается. Надо дать отдых музыкальному дворцу. Вы, почему сидите с таким грустным выражением лица, провалили экзамен? – журил котом Михаил.

– Я опоздала в этом году на экзамены. Вот пришла поинтересоваться условиями поступления на следующий год, – жалилась Катя.

– Иногородняя? – стелил Михаил, глазами впиваясь в рельеф её ноги.

– Подгородняя, – рассмеялась Катя.

– Родители, наверное, на улице ждут? – закидывал удочки деятель народного искусства.

– У меня нет родителей, я живу одна, – эхом отвечала Катя.

– И сколько же вам лет барышня? – пытал Михаил.

– На той неделе исполнилось восемнадцать, – ответила глупышкой Катерина.

– Угу, – подвёл итог своих интересов Михаил.

Катя сползла телом с подоконника вниз и платье, подолом прилипло к нагретой крашеной доске, оголив мускулистый профиль ягодицы. Катя одёрнула подол и пошла в сторону информационной доски.

Михаил всегда ловил удовольствие от не стандартов. Мускулистые ноги Кати произвели своё впечатление на него, как хорошая скаковая кобыла на профессионального наездника.

– Мы можем с вами рассмотреть ваше текущее положения дел в отношении экзамена, – произнёс ей в след уверенным голосом Михаил. – Я знаю всех членов приёмной комиссии, и даже смог бы вас, лично прослушать с товарищами. Если вы нас впечатлите, то думаю, вопрос о вашем поступлении на этот год можно будет решить.

Катя внимательно выслушала и спросила:

– А вы кто?

– Я, скажем, контролирующий орган ваших экзаменаторов. Мы с моими коллегами завтра на даче в непринуждённой обстановке сможем вас прослушать, – обнадёживал ловелас одинокое сердце страдалицы.

– Когда? – с иронией спросила Катя.

– В это воскресенье, – ответил Михаил.

Катя улыбнулась и ответила:

– Говорите адрес.

Эпизод 3

В пятницу вечером четверо друзей задержавшейся дружбы юности, еле ворочая языком от избытка принятого алкоголя, развалились в камуфляжной одежде вокруг костра на матрасах, лежавших на земле, устланной осенним пёстрым ковром листвы. Весь этот кутёж проходил на территории дачи Анатолия Павловича Хомякова, пенсионера по возрасту, профессора, в должности преподавателя музыке при Доме культуры района города и наконец, по родственным связям являвшегося отцом Михаила.

Отдыхающие держали в руках шампуры с шашлыками из осетрины и бутылками шампанского, которое пили из горлышка. Все они были одноклассниками и дружили с детства. Им нравился их порочный круг потому, что каждый из них служил в нём звеном цепи их общих, а значит и личных доходов. Ещё немаловажное, что их роднило, это заболевания, которыми они все страдали, каждый своим, ущербные для каждого, но находясь вместе, они себя чувствовали одинаково хорошо, как все больные в одной палате.

– Атос! – выкрикнул пьяным голосом Михаил, который являлся, сыном профессора музыки из зажиточной семьи и являлся лидером, и заводилой всей компании. Он был идейным вдохновителем всех порочных фантазий, которые рождались тайными мыслями в извилинах его мозга, а также и в головах его друзей, да вдобавок, благодаря даче родителя вся компания воплощала в жизнь задуманные идеи.

Михаила возможности использовались в кругу друзей, как бонус. Дети тех людей, которые приносили им всем пользу, могли поступить в консерваторию на бюджетный вариант учёбы. И вот этот прекрасный мальчик переросток страдал тайным недомоганием, приступами нервных припадков, особо в пьяном виде, что достались ему по наследству от его рано умершей матери с таким же отклонением от нормы.

– Портос! – вторил ему тучного телосложения Павел Скляров, дружок его закадычный, одного с ним возраста директор продовольственной районной базы города. Павел вносил свою лепту в товарищество тем, что подмазывал нужным людям хорошие продукты. По натуре приколист и добряк, любил поесть хорошо и выпить сладко. Женщин тоже любил, но больше на картинках. Очень ему нравилось фотографировать женщин и не просто так, и не просто в стиле Ню с голым торсом, а вообще без ничего, да ещё с как-нибудь изворотом. Он прямо трясся, когда снимал натуру с нестандартными положениями дел. То заставит женщину натурщицу, ну из тех, кто по вызову приходит за вознаграждение, сигарету зажать между ягодиц, то цветок вставит в её промежность. Ну, в общем, художник. Страдал только он с детства хромотой, одна нога была короче другой на пять сантиметров, что при современной обуви не являлось помехой.

– Арамис! – ворочал языком Виктор Юденич их одногодка, второй раз, свежо выпеченный муниципальный депутат района по участку номера три. Он был среди них финансовым источником доходов. Ему нравились махинации на уровне мелкого хозяйчика, за которые по закону, кроме пинка под зад особо не накажут при его депутатском значке. Он вербовал вокруг себя состоятельных людей, дружил с милицией и даже с Федеральной службой, не говоря уже о прокуратуре. Он, был страстный любитель женщин, похотливый и сладострастный, да вдобавок картёжник и даже отсутствие фаланги на указательном пальце правой руки не мешало ему передёргивать в игре карты.

Четвёртое имя не прозвучало по причине хрюкающего звука изо рта Сергея Брагина, ввиду его пьяного состояния.

– Эй, дружище прокуратор, не слышим тебя, – хохотал Павел.

Сергей набрался сил и выкрикнул с возмущением:

– Дартьян, дартан

– Кордан, драчиньян, – смеялся над захмелевшим другом Павел.

Сергей состоял на службе старшим следователем областной прокуратуры. На работе он был страшен, слуга закона, трудоголик. Ревностно относился к своим обязанностям и благам. Он всегда выручал и прикрывал своих друзей за все их ошибки и хулиганства, потому, что он их любил. Отсутствие одного яичка в его мошонке, стесняло его в общих действиях с женщинами и поэтому, он выбрал для себя позицию философа. Он не очень жаловал эти оргии, потому, что, как истинный философ, которым стал по причине своей должности следователя, предпочитал выпивку, как единственное плотское наслаждение. Ну, короче говоря, такая компания у них подобралась, что всем хорошо было.

А, сейчас Сергей лежал на животе, лицом уткнувшись в надувную подушку, с обглоданной на шампуре рыбой в руке и смеялся от удовольствия своего положения под выкрутасы своих друзей.

– Тост за вновь избранного, нашего муниципального депутата Витюшу…, – захлёбываясь смехом, верещал Павел, но так и не договорил, а захрюкал специально поросёнком и с чавканьем на показуху губами снимал с шампура нежную осетрину.

Обслуга по дачному дому состояла из двадцати пятилетней Евдакии Новиковой и её двоюродного брата Гены Новикова, которые готовили и убирали дачу за вознаграждение.

Да и язык они держали за зубами крепко, потому, что Сергей вытащил брата никудышного Гену, сестры похотливой Дуси из нехорошего дела с криминальным прошлым и тот готов был ему пятки лизать в благодарность. Еды перепадало много всегда им после пира. Дуся молодая была, да ранняя, кровь с молоком, грудь два бидона молока, мать одиночка, но талию держала свою строго, и лицо штукатурила, как на свадьбу собиралась. Она у них ещё и банщицей подрабатывала. Парила их и не стеснялась, а они её использовали в своих банных утехах тоже без стеснения, всей дружной компанией, кроме конечно Сергея Брагина, который смотрел на эти оргии и только пил.

– Всё,– положил конец разгулу Михаил, – пошли все в баню. Отмоемся в парной от осетрины, отдохнём, вечером пульку распишем.

– Быстрый ты на расправу Миша. Это тебе не музыкальная академия. Нам свежий депутат Юденич только долю выдал всем от отката за открытие продовольственного рынка. Бабло, наличными между прочим, а ты сразу хочешь у всех подгон в преферанс выиграть. Злодей ты, – рассмеялся Павел и похлопал по плечу Виктора.

– Я пополз, – проговорил Виктор и на четвереньках побрёл к крыльцу бани.

– Брагина захватите, орлы горные, а то он сам не долетит до гнезда, – рассмеялся Михаил и поманил к себе Дусю, которая заливала водой костёр из брызгалки.

– Свет моих очей Дульсинея, баня готова? – спросил, икнув Михаил.