Тайное становится явным

– Умница. Давай на лбу распишусь, – Туманов прикинул папку на вес. Маловато. Граммов восемьсот. На миллион баксов не потянет.

Санчо еще раз смущенно улыбнулся, глянув на Дину:

– Я пойду, Сергей Андреевич? Вам, наверное, некогда? Увидимся же когда-нибудь…

– О чем речь, Санчо, – Туманов протянул руку. – Привет деду. Салют пионерам.

Особо вчитываться было некогда. Содержимое папки – стопку ксерокопий формата А4 – пролистали по верхушкам. Мешанина порядочная. Своего рода контрапункт – одновременное движение нескольких тематик, образующих логичное целое. Какие-то выписки из актов, отчеты, диаграммы. Рукописные листы с грамматическими ошибками, – видимо, донесения не слишком образованных агентов. Протоколы встреч (без печатей и подписей), докладные записки, схематические карты сибирских регионов, испещренные пунктирами и стрелками.

– Льщу себя надеждой, что дело непрогарное, – задумчиво вымолвил Туманов, завязывая тесемки папки. – Рискнем, детка? Один раз в год сады цветут?

– Бежим, мой генерал, – Дина нервно взялась за сумку, – с тобой точно неожиданным цветом изойдешь.

Туманов обнял ее за плечи:

– Побежали, красавица…

Стук в дверь был робок, они даже не вздрогнули.

– Сергей Андреевич… – донесся из коридора приглушенный глас внучка, – тут еще конверт вам. Иван Михалыч отдельно дал, а я сдуру забыл…

– Ну, ты и ворона, – Туманов откинул «собачку». С момента ухода Сашки прошло минут восемь. Где же его осенило?

– Подожди, – спохватилась Дина. Но Павел уже открыл дверь.

Измена катит – верная мысль, но поздно! Сашок вошел в номер. Такое впечатление, что его подтолкнули. Лицо бледное, в глазенках страх, в руках ни конверта, ни даже сумки. Туманов посторонился – иначе склеились бы лбами. Характерный хлопок – он понял, в чем дело. Выстрел в затылок! Физиономию Сашки будто разорвало. Выходное отверстие на месте переносицы – кровь, мозги… Парнишку швырнуло в номер. Позади стоял субъект средних лет. Кабы не пушка с глушителем, то вполне располагающей внешности. За косяком еще кто-то.

Его не охватило отчаяние. Реакция, а потом эмоции. Туманов кинулся вперед, не дожидаясь, пока пистолет сместится немного в сторону («Опасности надо идти навстречу, а не дожидаться ее на месте», – говаривал фельдмаршал Суворов). Завершив бросок, Павел ударил левой рукой снаружи, а правой изнутри по запястью с оружием кисти. Пистолет запрыгал по полу.

– Дина, беги!

Противник оторопел. Боль в запястье на мгновение парализовала его. Раз мгновение, два… Бить не с руки – дистанция мала. Туманов схватил одной рукой левой предплечье противника, другой – правое плечо. Шаг влево, в сторону… Правую ногу за пятки противника – и резкий выброс с подбивом в подколенный сгиб…

Оппонент плюхнулся на задницу. Второй оказался резвее, невзирая на габариты – работал правильно. Туманов ударил ногой и в тот же миг ощутил обжигающую затрещину – как шваброй хлестнули. Но и сам не проморгал. Бугай, сдавленно охнув, присел – будто на унитаз… В голове рябило. Еще двое выскочили из-за косяка. Туманов принял стойку – но непростительно медленно и смешно. Мозг тряхнуло, он не спешил подавать команды. Вяло махнул рукой – пустота… Почуял, как земля уходит из-под ноги, упал на бок. И где же твое везение, счастливчик? Над головой уже грохотали ботинки. Бейте, суки… Павел прикрыл голову руками и торопливо захрипел, предчувствуя скорую потерю сознания:

– Беги, Дина, беги…

Красилина Д. А.

Я висела на лестнице, как саранча, облитая дефолиантом. Никакого комфорта. Сумка тянет, руки вот-вот разожмутся… и – прощай, ущербный мир, здравствуй – сапфировое небо… Куда меня понесло? Камо грядеши, Дина Александровна? Внизу пристроечка, и что? Здесь меня прикрывает тополь, а там? Туманов не видел с нее спуска, эта приступочка для пожарника, а не для людей. Так и заночуем… Роняя слезы, я сжала руки и огляделась. Справа, у соседей – открытое окно. И ниже окно, и выше. Везде постояльцы и всюду мучаются от жары. Попробовать? Я раскачалась, забросила ногу на карниз и запустила правую руку в выбоину на оконном проеме – там очень кстати не оказалось кирпича. Выходить из распятого состояния гораздо труднее, чем в нем оказаться. Собрав воедино все что есть во мне от культуристки, я оттолкнулась левыми конечностями, а правые напрягла. Пошло-поехало… Надеюсь, я не слишком долго маячила в позе квартирного воришки. Диспластично сместила центр тяжести, ввалилась в комнату и спрыгнула с подоконника. Захлопнула окно.

Какой-то тщедушный мужичонка в тельняшке и семейных трусах восседал на стуле и обрезал ногти на ногах. Постель была смята – две подушки, одеяло. В изголовье вместо свечи несколько пустых пивных бутылок. Очевидно, ночевал мужичонка не один. Но теперь – один. Ушла дама. Уж я-то могу определить, есть ли в помещении женский дух.

Постоялец выронил ножницы. Алкоголизмом он не страдал, но принять любил – по физиономии видать.

– Ты кто? – он часто заморгал.

– Зеленый человечек, – сказала я. – В койку!..

– Что-о-о? – он вытаращил глаза.

– В койку, урод… – зашипела я и для вящей убедительности воткнула палец в неприбранную постель. – Русского языка не понимаешь? Ложись – трахаться будем…..

Видно, моя худосочность не произвела на него впечатления. Плюс необычность ситуации. Плюс насыщенная сексом ночь. Плюс предстоящие дела. Он сидел и лупал глазищами, как сыч. А что касается меня, то я дошла. Все тормоза по барабану. Я швырнула сумку на пол и плюхнулась в кровать. Натянула одеяло на нос (что же я делаю, господи?) От постельного белья разило пивом и потом. Подавляя в горле тошноту, я стала дышать ртом.

Мужичонка задумался. По всему видать, мое учащенное дыхание зацепило его за живые струны. В похмельной роже проснулся интерес.

– Не сифиличная, не бойся, – подлила я масла.

За дверью раздался шум. Кто-то протопал по коридору.

– Слушай, а ты правда кто такая? – промолвил мужик, стягивая майку. Ноги, обросшие рыжеватыми волосами, разъехались в стороны. Трусы в горошек – туда же. Я принялась душить новый приступ тошноты.

– Местная… – простонала я. – А ты?

– А я Валентин, – разулыбался мужичок. – Из Биробиджана. Я на завод «Электроагрегат» приехал, за инверторами. Вчера груз отправили, а билет только на завтра… Слушай, а чего там шумят?

Он навострил крысиные ушки. За дверью кто-то отрывисто переговаривался. Резкий стук – ломились в дверь соседнего номера.

– Ты идешь, Валентин, или как? – напомнила я.

– Точно, – вспомнил мужик. Сел на край кровати и стал без стеснения стягивать с себя трусы.

– От тебя воняет, как от коня дикого, – поморщилась я. – Топай в душ.

– Чего? – удивился он.

– В душ, говорю, топай, – я повысила голос.

– Зачем? – он еще больше удивился.

– Воняет от тебя! – рявкнула я. – А ну марш в душ! Я ж не лошадь!

Мужичонка стал растерянно озираться. Понятно – думает, обчищу я его.

– Возьми мою сумку, – сказала я, – и мойся с ней. Не обворую я тебя. Давай, Валентин, давай, шевели костылями, пока не передумала…

Когда за ним закрылась дверь, я стянула с себя джинсы, сорочку и осталась в бюстгальтере и черных колготках. Взъерошила волосы и превратилась в опустившуюся проституированную особу, готовую на все. В душе заработала вода. Я стала молиться.

В дверь забарабанили.

Когда она открылась, полагаю, взору вторгшихся предстало нечто. Их мрачные рожи заметно повеселели. Один был молод и лыс, другой постарше и с усами.

– Чего? – прохрипела я.

– Брысь, – сказал усатый, небрежно предъявляя какие-то красные корочки. «О-е-е-й, – подумала я. – Если потребуют взаимности, я погорю».

Брысь так брысь. Я попятилась в комнату и юркнула в кровать. Натянула одеяло до ушей и принялась изображать неподдельный испуг (притворяться, впрочем, не пришлось). Двое обследовали засиженные мухами углы. Один подошел к окну, другой к санузлу, за дверью в который продолжала бежать вода. Минутку постоял, прислушиваясь, после чего обратился ко мне: