Санитары

Легкий ветерок, признак работы вентиляционных систем и такой же вечный спутник туннелей, как и мрак, скользил по лицу. Тусклые лампочки медленно проявлялись из глухой давящей темноты, с трудом отвоевывая у нее жалкий клочок жизненного пространства для людей, и так же медленно уплывали за спину. Жизненно важный световой пунктир, путеводная ниточка во мраке. Идти до Электрозаводской не так уж долго, но в бесконечной кишке туннеля расстояния по ощущениям обманчиво растягиваются многократно.

Очень неприятное чувство.

И каждый раз, отправившись в путь, думаешь, что уже никогда не выйдешь снова к людям, в привычный обжитый мирок…

Глава 2. Смех в темноте

Задумавшись, Димка споткнулся и остановился.

Что-то его насторожило.

Возможно то, что изменился звук шагов – теперь он, казалось, гас раньше, чем каблуки касались шпал, а не разносился слабым эхом по туннелю.

Понимание того, что путевая лампочка, которая давно должна бы показаться впереди, никак не появляется, медленно просачивалось в сознание – вместе с холодком все усиливающегося страха. И еще мгновеньем позже дошло, что он уже какое-то время идет один. И без того влажный и затхлый воздух туннелей словно сгустился в тягучую, отдающую трупным смрадом патоку, которой трудно было дышать. Сердце Димки забилось учащенно и гулко. Куда пропал Федор? Когда это случилось? Как такое вообще возможно – не заметить сразу, что тот исчез – беззвучно, бесследно?! Кротов же только что шагал впереди, и пятно света скакало перед ним с путей на своды туннеля и обратно, контролируя состояние дороги, и вот его уже нет. Сгинул, словно сквозь землю провалился.

Происходило что-то непонятное. Что-то жуткое.

Может, напарник, не заметив, что Димка отстал, просто ушел вперед?

Замерев, Димка стоял напряженно прислушиваясь к шорохам во мраке, надеясь услышать такой родной, успокаивающий звук шагов Федора. Но тишина окружала его со всех сторон. Тяжелая давящая тишина. И мрак. С каждой секундой шорохи туннеля все отчетливее звучали вокруг – когда шагаешь, не слышишь почти ничего постороннего, только собственное дыхание. Но туннель всегда живет своей особенной жизнью. И стоит остановиться, как эта жизнь дает о себе знать, заполняя все пространство. Слабое потрескивание поверхности бетонных стен, шелест осыпающейся изоляции, отслоившихся частичек на остатках труб и электрических кабелей вдоль стен, сдавшихся под натиском времени и коррозии. Звук капель, конденсирующихся на своде и звонко падающих вниз, на пути. А еще – ветер.

Нестерпимо, до дрожи захотелось увидеть свет, и Димка запоздало вспомнил, что у него есть свой фонарь, – нужно только достать его из рюкзака! Стараясь не шуметь и не тревожить то, что могло притаиться во мраке, он торопливо стянул автомат с плеча и опустился на корточки, аккуратно, почти беззвучно положив его рядом. Затем запустил руку в сброшенный рюкзак, шаря вслепую.

Где-то впереди раздался глухой, но мощный удар, гулко разнесшийся по жерлу туннеля. Димка замер, мгновенно превратившись в каменное изваяние. Он так и не нашел фонарь, но теперь боялся даже пошевелиться, чувствуя, как от ужаса, сжавшего горло и перехватившего дыхание, шевелятся волосы на затылке. Метров сто? Или всего пятьдесят? Такой звук не мог исходить от человека. Словно что-то огромное, могучее приложилось кулаком по путям, едва не вздыбив поверхность.

Тоненький неестественный смех, раздавшийся вдруг всего в двух шагах, заставил его вздрогнуть и мгновенно взмокнуть с ног до головы. Даже не смех – хихиканье. Как будто некое существо, не обладая человечьими голосовыми связками, старалось подражать человеческому смеху – или передразнивать его. Димка против воли шевельнулся, и рукоять фонаря сама ткнулась в ладонь. Он тут же выхватил его из рюкзака, но так и не включил – тяжелый гулкий удар, такой же, как и первый, опять прокатился по туннелю. Пути под ногами вздрогнули, секунду спустя порыв ветра обдал мокрое от пота лицо. Димка снова оцепенел, инстинктивно чувствуя, что любое движение для него сейчас может оказаться смертельно опасным.

На этот раз было гораздо ближе.

Может быть, всего метров двадцать.

Против такой твари, неизвестно как проникшей в туннель, автомат, скорее всего, бесполезен. Как тогда – на поверхности. В его первый и последний выход сталкером, которым он так и не стал… Жалкое оружие, созданное людьми против себе подобных…

И вдруг что-то мертвой хваткой вцепилось ему сзади в плечо.

Из груди вырвался крик, Димка как сидел на корточках, так и рванулся прочь, ужом выворачиваясь из чьей-то лапы, вслепую отмахнулся назад рукой… и тут же получил затрещину, от которой наконец проснулся.

Буквально вздернув его на ноги с корточек, Кротов с недюжинной силой тряс парня за грудки, как тряпичную куклу.

– Да ёханый бабай, пацан! Тебе кошмар снился, я тебя от кошмара спасал, понял, нет? Ты на ходу заснул, чудак, скажи кому, так не поверят же, что такое возможно! Ты спал, понял?

– Федор… – только и выдохнул Димка, чувствуя, как его охватывает невероятное облегчение, а ноги того и гляди подкосятся от подкатившей слабости, и он снова рассядется на шпалах. Нет никакого монстра в темноте. Ему это все почудилось. Всего лишь почудилось…

– Я спохватился, а ты уже сидишь на шпалах и сопишь в две дырки, – озабоченно, пополам с удивленной насмешкой, продолжал Федор. – Не, ну ты даешь, блин! Может, тебе еще разок пощечину отвесить? Для профилактики? Вон ведь сразу в себя пришел, а то сперва драться полез. Я его спасаю, а он драться, вот чертяка.

– Отпусти, – выдавил Димка, чувствуя, как сгорает от стыда. – Хватит уже трясти.

Он дернулся, отступая на шаг, и Федор наконец оставил его в покое.

– О, так я еще и виноват! – возмутился напарник. – Ты вообще слышал про такую штуку, как совесть? Понимаю, редкое явление в наше непростое время, но хоть какие-то зачатки должны же в тебе развиться!

– Знаешь что, Федор?

– Ну что, что?

– Да пошел ты сам знаешь куда! – неожиданно для себя зло бросил Димка.

– Та-ак, все с тобой ясно, – сразу поскучневшим голосом протянул Кротов. – Вот тебе фонарь, теперь ты пойдешь впереди, а я присмотрю за тобой. Заодно и делом будешь занят, наверняка не заснешь – надо же кому-то дорогу освещать.

– Договорились.

Димка вырвал из руки напарника протянутый фонарь, резко развернулся и пошел вперед.

– Эй, пацан, ты вообще в порядке?

– Нормально.

– Может, я…

– Федь, а Федь…

– Опять послать хочешь? – подозрительно уточнил Федор.

– Нет, Федь. Только попрошу. Помолчи, а? Просто – помолчи.

И что-то такое было в голосе паренька, что Кротов заткнулся.

Ведь в этом кошмаре у Димки были целы обе руки. Обе. По лицу сами собой потекли жгучие слезы, и он не стал их смахивать – в темноте не от кого было прятаться, а шагавший теперь за спиной напарник не мог увидеть его лицо. Димка никогда никому не желал зла и не мог понять, почему жизнь так жестоко с ним обошлась. Проклятая темнота. Проклятый калека. Проклятая жизнь.

Прерывисто вздохнув, он стиснул зубы и постарался взять себя в руки.

Осталось уже меньше половины пути до Электрозаводской, и хотя лично его там никто не ждал, все же там был свет. Настоящий свет, а не это жалкое пятно фонарика, едва освещавшее крошечный участок пути. И еще там жили люди. Человеку нельзя одному, даже такому бесполезному калеке, как он. Присутствие людей успокаивало, настраивало мысли на более мирный лад. Растворяло страхи туннелей, наполняло его жизнь хоть каким-то смыслом…

Долбаный автомат. Димка снова поправил ремень и ускорил шаг, стараясь поскорее вырваться из ненавистного пространства бетонной кишки к станции.

* * *

Темнота – вечный спутник всех подземных жителей – должна была стать привычной с рождения и для Димки. Должна была, но не стала. Темнота его душила. Сколько он себя помнил, как только начал осознавать взрослый мир и узнал о поверхности, его душа сразу заболела идеей вырваться под открытое небо. А может, именно история с блужданием по туннелям поселила в душе его как свинец тяжелую ненависть к вечно царившему в метро мраку. Как только мальчик повзрослел достаточно, чтобы осознать, кто такие сталкеры, он сразу заразился идеей стать одним из них. Из тех, кто способен вырваться на поверхность. Пока ему не стукнуло шестнадцать, Сотников об этом и слышать не хотел. Надеялся, что Димка передумает и детская мечта развеется, уступив взрослым жизненным реалиям. Да и работы на Бауманской хватало на всех с избытком. С лет шести Димка уже махал метлой, наводя порядок на рабочих местах после смены, как и многие другие подростки. С восьми освоился у токарного станка, вытачивая несложные детали для разных хозяйственных нужд. В тринадцать легко управлялся с электросваркой при изготовлении сложных металлоконструкций. К шестнадцати его взяли под опеку и обучение науке опытные спецы Бауманки, мастерившие детали для оружия взамен пришедших в негодность. В какой-то момент Димка все острее стал осознавать, что еще год-два, и хозяйственные заботы похоронят его мечту навсегда. И тогда на столе Сотникова каждый день стала появляться короткая записка: «Отпусти в Полис, отец. Я хочу стать сталкером». Сотников поначалу его просьбу не воспринял всерьез. Да и подумать – какой из него, немого, сталкер. Но записки повторялось с завидной настойчивостью. Не помогали ни разговоры с сыном по душам, ни ругань, ни увещевания. Время шло. Сотников не уступал. По всем признакам из смышленого парня, схватывавшего все на лету, в будущем должен был получиться хороший оружейник, и глава Альянса не хотел и думать о том, чтобы сын бросил обучение и подался невесть куда ради непонятной блажи. И тогда Димка, терпение которого иссякло, пошел на отчаянные меры.

Он решил сбежать.

Подходящий случай вскоре представился. У Федора Кротова, уже несколько лет работавшего челноком, стал часто недомогать напарник – из-за приступов ревматических болей в ногах тому трудно было ходить, и Димка с разрешения Сотникова напросился в помощники. Пропуск на территорию Ганзы имелся только у Федора, зато оформленный на двоих, и Димке это показалось достаточным. Он планировал удрать от Кротова по прибытии в Ганзу и по кратчайшей прямой добраться до Полиса. Благо от Курской до Библиотеки имени Ленина оставалось всего два перегона…

Увы, приключение оказалось недолгим. Без пропуска застава ганзейцев с Курской его не выпустила, более того, вышел изрядный скандал. Пока Димка отсиживался под арестом в станционной кутузке, а ганзейцы выясняли его личность, Сотников лично приезжал улаживать все проблемы – чтобы, как думал парень, забрать его обратно. Каково же было его удивление, когда мрачный Михаил Григорьевич без лишних слов и напутствий вручил сыну бумаги с направлением в Полис, да еще и приказал Федору доставить беглеца до места назначения.

Так Димка попал в Полис, в группу подготовки молодых сталкеров. Но проклятие словно преследовало его…

Опасения отца сбылись в полной мере. Два месяца спустя, после первого же тренировочного выхода на поверхность, где их небольшая группа – проводник, наставник и стажер – попала в смертельный переплет, чудом выжив, сын вернулся калекой. Сотников давать волю чувствам не стал. Сдержался, понимая, что мальчишке и так не сладко. Может быть, именно поэтому Димке было так тошно… лучше бы уж накричал, выплеснул гнев, и тогда они снова могли бы вернуться к прежним, теплым отношениям, которые между ними были с самого начала. Между отцом и сыном словно возникла незримая стена холодного отчуждения. У Димки сложилось гадкое ощущение, что его бросили, списали со счетов, что больше он не имел для отца никакого значения, и это было сродни предательству. Не помогло даже то, что к парню вернулась способность к речи – клин клином, как говорится. Словно жизнь, усмехнувшись, решила таким образом компенсировать новую ущербность.