Третий дубль

– Значит, знаешь. Ты у нас меломан и интеллектуал. Тебе им и заниматься. Сегодня на пресс-конференции журналисты подняли вопрос о его исчезновении.

– Как это? – удивился Панин. – Такой известный певец и пропал бесследно?

– Вот ты и выясни, бесследно или следы все-таки остались. У тебя и знакомые среди местной богемы имеются.

– Николай Николаевич, какая богема? Какие знакомые?

– Есть, есть! Сам говорил – главный режиссер театра, певичка…

– Заведено дело по факту пропажи? – деловито спросил Панин.

– Зачем? Не надо! Прошло только два дня. Ты поинтересуйся, порасспрашивай. Может, у них так принято: загулял – и два дня отсыпается. Проведи разведку. Чем черт не шутит, а вдруг его похитили?

– Поклонницы?

Полковник на шутку не отозвался.

– Начни прямо сегодня. Сейчас. У этих ребят настоящая жизнь только вечером и начинается. Сам знаешь. А там видно будет, заводить дело или нет. Может, и всесоюзный розыск объявлять придется. Журналисты народ дотошный. На следующей пресс-конференции спросят.

– Николай Николаевич, да ведь мы у районного управления хлеб отбиваем! Их дело.

– Генерал сказал поручить Панину. Понятно? – Семеновский поднял руку в приветствии и двинулся к дверям.

– А какую резолюцию генерал на рапорте начальника ГАИ изобразил?

– Ты займись делом, Саша. Про резолюцию узнаешь. В свое время. – И полковник стремительно исчез за дверью.

Поздно вечером Панин позвонил режиссеру Нового театра Никонову. С Никоновым они учились в школе и даже вместе поступали в Высшую мореходку, на судоводительский факультет. И оба не прошли по конкурсу. Год проработали грузчиками в порту, зарабатывая морфлотовский стаж, но в мореходку подавать не стали. Панин поступил в университет на юридический, а Никонов – в Институт кино, театра и музыки на режиссерский.

За год работы как-то само собой рассеялось их романтическое стремление к дальним плаваниям и красивой флотской форме. Встречаясь изредка, они теперь лишь подтрунивали над своим юношеским увлечением. Но если выдавалось свободное время, шли по старой школьной привычке прогуляться по набережной Лейтенанта Шмидта, там, где покачивались у гранитной стенки то большие сухогрузы, то франтоватые гидрографические теплоходы. Но кто из ленинградцев не ходит на эту набережную, кто не поглядывает не с завистью, нет, но с каким-то тревожащим душу чувством на таинственную жизнь, царящую на кораблях?

…Трубку снял Валентин.

– Здорово, Мегрэ! – приветствовал он Панина. Александру был симпатичен этот любитель пива и бутербродов с набережной Орфевр. Но капитан считал, что Мегрэ, баловень Сименона, слишком много времени тратит на то, чтобы понять преступников. А понять – значит простить. У Панина не было времени на то, чтобы понять, и еще меньше было желания простить. Поэтому он протестовал, когда приятель называл его Мегрэ. Но Никонов только посмеивался, и Панин смирился. Мегрэ так Мегрэ. Хорошо, что не мисс Марпл.

– Валя, что ты думаешь об исчезновении Орешникова? – не ответив на приветствие, спросил Панин.

– Уже и до милиции дело дошло! Ну прохиндей, умеет создавать себе рекламу!

– Ты думаешь, это розыгрыш?

– А ты считаешь, что его похитили фанаты? И разорвали на сувениры? Не вздумайте только всесоюзный розыск объявлять!

Панин подумал о том, что ход рассуждений у них с Валентином оказался не слишком оригинальным, и сказал строго:

– Тебе смешно! А начальство беспокоится. Прошло уже два дня…

– Год назад я снимал на «Лентелефильме» картину. Помнишь, «Парень из джаза»? Леня Орешников в главной роли. Так мы не могли найти его неделю! Завихрился с любимой девушкой, жил у кого-то на даче.

– А если серьезно?

– Если серьезно, то не знаю что и сказать, – ответил Никонов. – Максимов написал начальству докладную. Работать с Орешниковым отказался. Но администратор картины на свой страх объехал несколько Лениных знакомых, тех, кого знал. Его там нет.

– Как фамилия администратора?

– Не знаю. Да на студии тебе скажут. Саша, ты и правда собираешься его искать?

– Это ты у нас свободный художник. Ставишь, что тебе взбредет в голову. А я занимаюсь тем, что мне поручают.

– Саша, он мог сесть на теплоход и уплыть по северным рекам. А может быть, купается в Пицунде. Леня непредсказуем.

– Что ты о нем знаешь кроме расхожих сплетен?

– Ну ты даешь! – Никонов помолчал несколько секунд. Потом сказал чуть даже удивленно: – Если всерьез – ничего! Кстати, раз уж тебе хочется…

– Хочется, хочется! – перебил приятеля Александр.

– Завтра я приглашен в один дом… Фамилия Ватагин тебе ничего не говорит?

– Эстрадный чтец?

– Это в прошлом, в прошлом. Миша Ватагин теперь пишет рассказы и сценки. А его жена… Ладно, завтра все сам узнаешь. В салоне Ватагиных очередной прием, будут люди, хорошо знающие пропавшего кумира. – Никонов засмеялся. – А может быть, появится и сам Леня Орешников.

Они еще с минуту препирались, кто за кем должен завтра заехать, хотя заранее знали, что поедут на такси. Но таков уж был ритуал. Никонов всегда поддразнивал приятеля, заверяя, что, надев милицейскую фуражку, он может садиться за руль и подшофе. Так что незачем нести расходы на таксомотор.

«Хорошенькая репутация у Орешникова! – усмехнулся Панин, положив трубку. – Никто не принимает всерьез его исчезновения. Только “хи-хи” да намеки на любовные похождения». Он никогда не был на концертах Орешникова, но то, что видел по телевидению, не приводило его в большой восторг. Голос – да! Сильный, красивый баритональный тенор. И некоторые песни он исполнял так, что за душу брало. Но его манера исполнения – прыжки, метания по сцене… Его наряды! Все это не совпадало с представлениями Панина о том, как должен выглядеть на сцене мужчина. Он не осуждал Орешникова, ему было достаточно того, что у певца хороший голос и серьезные песни. Мода меняется часто. И певец еще молод, у него все впереди. А пока, считал капитан, молодежь выбрала себе совсем неплохого кумира. Экстравагантность Орешникова, его манеру поведения на сцене Панин считал тонко рассчитанной игрой на популярность. Он относился к Орешншсову серьезно, и первые суждения о певце людей из его среды обескураживали.

3

Ватагины жили на Староневском, напротив кинотеатра «Призыв». Поднимаясь на стареньком, расшатанном лифте, Панин в который уже раз спросил приятеля:

– Удобно ли без приглашения? Да еще менту?

– О чем ты говоришь! – отмахнулся Никонов. – Советский Мегрэ будет для них подарком.

– Только о том, что я… – начал Панин, но Валентин заговорщицки подмигнул:

– …Занимаешься поисками «кумира» – ни слова!

Как только они вошли в просторный, завешанный африканскими масками холл, заполненный оживленно беседующими гостями, у Панина рассеялись все опасения по поводу своего появления в этом доме.

Никонов расцеловался с бледной, анемичной блондинкой лет сорока. Потом представил ей Панина, не забыв упомянуть его французского коллегу. Блондинка, Елена Викторовна, оказавшаяся хозяйкой дома, посмотрела на капитана с одобрением.

– А где Мишель? – спросил режиссер.

Хозяйка неопределенно взмахнула рукой.

– Понятно! – улыбнулся Никонов. – На кухне режет бутерброды.