Сказка На Ночь II: Имаго

Майор присвистнул.

– М-мать… Подождите, вы сказали, что после этого он впал в кому? Он что – остался жив?!

– Именно! – в это время они подошли к лестнице и начали спускаться. – А вот грузовик восстановлению не подлежал. Молодой человек получил повреждения внутренних органов и множественные переломы. А вот дальше началось самое интересное: когда мы начали оперировать, пытаясь спасти его жизнь, вся полость его тела заполнилась чёрной жидкостью, в которой, как в супе, плавали его внутренние органы. Хирургические разрезы стали затягиваться, оставляя на коже тонкие полоски чёрной смолы. Мы отступились, а когда через пару дней сделали томограмму, его физическое здоровье не вызывало опасений. Парня перевезли сюда, и начались долгие исследования.

На первом этаже учёный открыл неприметную, без опознавательных знаков дверь справа, за которой обнаружилась ещё одно лестница вниз. Михалыч удивлённо хмыкнул, для верности пропустив Станислава Борисовича.

– Вот мы и подошли к самому интересному: каковы результаты?

– Здесь не всё так однозначно, – несколько замялся Бондаренко. Дальше он заговорил не так увлечённо, наоборот гораздо медленнее и тщательно подбирая слова: – Основная трудность, с которой мы столкнулись – это невозможность взятия его крови на анализ.

– Как так?

– Сейчас-сейчас объясню, мы как раз пришли. – Лестница упёрлась в крохотный цементный пятачок, служивший ковриком у массивной металлической двери, с тёмным окошком посередине. Учёный положил ладонь на окошко, и неоновая линия обрисовала руку. Станислав Борисович оторвал кисть, контур её остался, затем, подтверждая соответствие, изменил цвет на ярко-салатовый. Экран с рукой изменился на большой калькулятор. Бондаренко быстро пробежался по цифрам, набирая код. Дверь пискнула и приотворилась. Учёный широко открыл её, и шутливо поклонился, пропуская вперёд военного. Тот, на сей раз, воспользовался этим.

Майор оценил дислокацию: небольшой подвальный зал, метров семь в ширину и десять-двенадцать в длину, перегорожен посередине прозрачной стеной. По эту сторону большая часть пространства заставлено столами, тумбочками, шкафами, стульями, на которых стояли компьютеры, принтеры, громоздкие лабораторные агрегаты, мини бара-камеры, многочисленные датчики и кучи, кучи бумаг. Сотни белых листов, испещренных машинописью, покрывали столы, стулья и даже отдельные участи пола, подобно первому снегу. Во всём этом хаосе, словно рыбы в воде, обитали учёные и лаборанты. Они разговаривали, смеялись, спорили, кричали, стучали по клавиатурам, делали пометки на листках, что-то смешивали в пробирках, что-то разглядывали в микроскопах… В общем, шёл обычный рабочий день научного учреждения, способный свести с ума любого дисциплинированного военного.

Во второй, дальней, половине зала стояла единственная вещь: бледно-голубой саркофаг, с прозрачной крышкой. К нему из углов комнаты тянулись серые нити кабелей, в остальном эта половина была девственно чиста. А в саркофаге лежало что-то, лишь отдалённо напоминающее человека: худое до измождения тело, космы чёрных волос, борода и усы, закрывавшие почти всё лицо.

– Вы что, заменили мальчика бродягой или дохлую обезьяну не успели до конца побрить? – недовольно спросил Михалыч. Он явно был разочарован увиденным.

Станислав Борисович смутился.

– Да мы как-то не задумывались о его внешности, разве это важно?

– Сразу видно – учёные, обо всех по себе судите. Как вы вообще с ним сотрудничали? Он что, ни разу не попросил зеркала?

– Всё дело в том – когда мы обнаружили, что парень выходит из комы, мы поместили его в саркофаг и стали, время от времени, закачивать туда усыпляющий газ, чтобы он не очнулся. Питание подавали внутривенно.

– Зачем?!

– Ну… он мог быть потенциально опасен, так-то оно спокойнее… – нерешительно ответил Бондаренко, поправляя очки.

– И в итоге вы целый год тратили государственные средства, даже не узнав, на что он способен?! – Березин был готов прибить трусливого учёного. Хаос вокруг них замер, прислушиваясь к разговору. Кажется, даже аппаратура стала попискивать тише.

– А мы не пытались получить идеального солдата! Его организм представляет больший интерес для медицины, чем для военщины! – выпалил Бондаренко, и замер сам, испугавшись собственной смелости.

– А это не вам решать! – рявкнул майор. Ноздри его хищно раздувались, он стал похож на бешеного быка. Пару секунд он постоял, старясь взять себя в руки. Наконец он продолжал, уже практически спокойным голосом: – Хорошо. Показывайте, что вы открыли в разделе «Медицина».

Станислав Борисович почему-то не обрадовался этой просьбе.

– Видите ли, как я начал говорить раньше, – начал он, нервно сплетя руки, – мы столкнулись с кое-какими трудностями. А именно – невозможность анализа крови молодого человека. Всё дело в том, что взятая кровь через пару минут начинает менять цвет на чёрный и растворяется в воздухе. Немного дольше она сохраняется, если её связать с другими материалами: деревом, сталью, резиной. При этом она изменяет не только цвет, но и свойства материала. Преобразовывая его во что-то новое. Самый интересный эффект она даёт на живых объектах. Подопытные мыши изменялись, превращаясь в своё подобие, но чёрного цвета, причём их кожа стала напоминать резину, которую трудно было проколоть иглой, они становились гораздо сильнее, могли пробить стенки клетки.

– Здорово! А вы говорите, мы не сможем создать идеального солдата! – Березин ударил кулаком по ладони. – Надо дать этой крови нашим войскам, и мы сможем победить пришельцев! Клин клином вышибают!

– Не всё так просто. Эффект для живого организма длится не более двадцати минут. – Осадил его учёный.

– То есть давать её нужно будет непосредственно во время атаки, – гнул свою линию майор.

– Это живое существо, а не сосуд для создания эликсира! Как вы можете так рассуждать?! – Бондаренко был поражён до глубины души.

– Отставить сентиментальность. Что стоит одна жизнь по сравнению с возможностью выжить всему человечеству? Уверен, будь у него возможность, парень пошёл бы на такое добровольно!

– Чушь! Может, хотите спросить его самого?

– А и спрошу, всё равно его надо будить. Не буду же я везде таскать за собой этот саркофаг!

– Будить – это не совсем корректное определение. – Станислав Борисович снял очки с головы, водрузил на нос, передумал и снова одел на голову. – Судя по показателям активности мозга, он не спит, а бодрствует. Усыпляющий газ подавляет его мышечную активность, но не умственную.

– М-мать! То есть, он уже год заперт в оболочке собственного тела, не способный даже открыть глаза? – Майор постучал по стеклу, разделяющему помещение. – Что произошло с его разумом за такой срок в карцере?

– Н-не знаю. Тем более, нельзя его будить! – Бондаренко опять сцепил руки в замок.

– Отставить трусость. У меня приказ задействовать любые средства. – Семён Михайлович заложил руки за спину. – Вы не думали, что есть связь между ним и пришельцами после ваших опытов на мышах?

– Была такая гипотеза. Но даты их появления и попадания пациента к нам не совпадают. Как и его выход из комы. Никакой подтверждённой взаимосвязи.

– Отлично! Добавьте сейчас в саркофаг усыпляющего газа, а потом пошлите своих лаборантов, чтобы они привели парня в порядок – побрили, постригли и так далее. Я хочу разговаривать с человеком, а не с чудовищем.

Бондаренко распорядился. Через полчаса всё было сделано: саркофаг разгерметизирован, парень чисто выбрит и коротко подстрижен. Все столпились у прозрачной бронестены, ожидая, когда же он очнётся. Постепенно его иссушённое тело стало словно накачиваться изнутри, опавшие мускулы наливались силой, морщины разглаживались, молодой человек стремительно восстанавливался. Наконец, он глубоко вздохнул и открыл глаза. Спокойный, немного сонный взгляд прошёлся по помещению, потом немного задержался на людях, столпившихся напротив, и глаза снова прикрыли веки. Но тут же распахнулись. Взгляд изменился, стал более цепким, сосредоточенным, глаза прищурились, ловя каждую деталь окружения. Вдруг зрачки парня расширились, заполнив радужку, но не остановились на этом и расползлись дальше. На замерших людей безмолвно смотрела человеческая оболочка с провалами тьмы вместо глаз.

Семён Михайлович заморгал и потёр переносицу. Ему показалось, что он видит парня, как сквозь горячее марево, словно между ними находится пышущий огнём костёр. Колеблющийся воздух уплотнился, посерел, скрывая фигуру молодого человека коконом, по которому пробегали конвульсивные волны. Вдруг эта сфера выстрелила во все стороны десятками лент. Люди испуганно отпрянули от стены. Щупальца, подобно безглазым змеям, стали тыкаться в неё, пробуя на прочность. Постепенно их напор становился всё яростней. Туман заполнил всю половину зала с саркофагом, постепенно наливаясь чернотой. Михалыч сдавленно застонал:

– Что же вы наделали, Бондаренко, вы сделали из него врага! Нужно было раньше его разбудить и наладить контакт!

Щупальца исследовали каждый миллиметр бронестекла.

– Он сможет сюда пробиться? – прошептал майор.

– Не знаю, – так же тихо ответил Семён Борисович, – то, с чем мы имеем дело, не поддаётся научному объяснению, поэтому может быть всё, что угодно. Но будем верить в силу науки, эту бронестену разве что танк сможет пробить.

Щупальца за стеной бесновались, свивались в кольца, долбились в прозрачную поверхность, пытались протиснуться в щели. По перегородке побежали трещины. Туман усилил напор.

Большинство учёных уже кинулись к двери, когда преграда между ними и парнем рухнула, и волна чёрного тумана накрыла людей.

Березин выхватил табельный пистолет, но целиться было не в кого. Непроницаемая хмарь окутывала его, подобно ватному одеялу, майор с трудом различал даже собственные руки. Но зато были слышны отголоски разговоров людей, какие-то вскрики и плачи. Михалыч вертелся вокруг себя, пытаясь понять, откуда же они идут. Наконец он наткнулся на что-то твёрдое. Это был компьютерный стол. Определив по нему, в какой стороне должен находиться саркофаг с парнем, майор выстрелил туда три раза. Напряжённо вглядываясь через прицел, он заметил, как нему кто-то приближается с той стороны.

– Стой! Стрелять буду! – надсаживаясь крикнул Березин.

– Сёма, Сёмочка… Ты убил меня… – такой знакомый женский голос был ему ответом.

Туман, вроде бы, немного прояснился, и Михалыч увидел приближающуюся к нему на нетвёрдых ногах женщину. Она была одета в светло-зелёный сарафан и белые босоножки. Каштановые волосы собраны на затылке в пучок. Одной рукой она зажимала кровоточащую рану на животе.

– Алла?… Как… Как ты здесь оказалась?! Нет… этого не может быть… – майор пятился, держа перед собой пистолет, словно щит.

– Ты убил меня… ты убил… меня… – как автомат повторяла женщина, медленно приближаясь.

– Нет! Исчезни! Привидение! Морок! – кричал Семён Михайлович, в отчаянье расстреливая обойму в потолок.