Куда идем мы…

– Ну, куда же ты, придурок! Погоди, сейчас я тебя настигну, тут-то мы и повеселимся! Все уже, все, Бирюк. Проиграл ты. Смирись, родной, с кровотечением ты долго не пробегаешь…

Но Четвертый всего этого уже не слышал, потеряв сознание.

***

Когда Четвертый очнулся и открыл глаза, он увидел, как в небе открывался портал. Если бы Четвертый знал слово «дежа вю», он бы обязательно подумал, что с ним дежа вю. Но юноша не знал этого слова, поэтому просто молча смотрел, как в небе открывается зеркало, из которого вылезает вооруженный мужик.

Мыслей в голове не было.

Ни одной.

Поэтому Четвертый просто разглядывал мужика, благо второй портал открылся гораздо ниже, и мужик был виден во всех подробностях. Броней он был не особенно обременен – только наплечники и наручи, выглядящие, правда, очень дорого. Остальное тело воина покрывал странный комбинезон, состоящий из хитро переплетенных серых и красных полосок. На голове – глухой шлем с желтой маской, пикой уходящей вверх. В правой руке – короткий кинжал, на левой – странная насадка с двумя лезвиями еще более странной формы. Самый странный девайс был у мужика за спиной. Если бы Четвертый хоть раз видел мотоцикл, он бы сказал, что из-за спины торчала выхлопная труба в кожухе. Но он никогда в жизни не видел не то что мотоцикла, но даже велосипеда, поэтому просто подумал греховным словом: «Фигня какая-то торчит».

В целом же облачение мужика выглядело настолько круто и дорого, что Четвертый, при всем своем небогатом жизненном опыте, был готов поклясться: если продать весь монастырь на острове Рикорда вместе с его обитателями – дай бог, чтобы хватило на левую штанину диковинного комбинезона.

Тут Четвертый вспомнил, что, наверное, все обитатели монастыря давно погибли, но почему-то совсем не расстроился. Не было ни страха, ни жалости – только тупое безразличие, как будто все внутренности заменили куском бревна. Все эмоции как будто каленым железом выжгли. Поэтому Четвертый даже не пошевелился, продолжив наблюдать за мужиком.

Выбравшись из портала, тот не покатился по наклонной, как с невидимой горки. Нет, этот визитер, как и положено нормальному человеку, камнем рухнул вниз. Вот только за несколько метров до земли падение резко замедлилось, и он опустился на землю неспешно, как перышко. Непонятная фигня за плечом выпустила при этом несколько клубов дыма.

Оказавшись на земле, пришелец сразу же побежал к Четвертому. Смахнув с него обломки шкафа и кастрюли, он присел перед юношей и без предисловий поинтересовался:

– Бирюк где?

Но, натолкнувшись на неподвижный взгляд Четвертого, мгновенно поправился:

– Настоятель где?

Четвертый, как был лежа, просто немного приподнял руку и указал пальцем:

– Ту-да по-бе-жал.

Слова выходили очень тяжело, юноша как будто с большим усилием выталкивал из себя каждый слог.

Пришелец кивнул и задал очень правильный вопрос:

– Один?

– Нет. Са-ня за ним.

– Худо, – резюмировал обладатель роскошного облачения и вскочил на ноги. – Ты бы, пацан, спрятался куда. Здесь сейчас жарко будет, не дай бог зацепим.

И все теми же «легкими шагами» побежал вниз с холма.

Но Четвертый не стал никуда прятаться. Тупое безразличие внутри никуда не делось, вдобавок начала болеть голова. В ней как будто ковырялись железной ложкой, и каждое движение причиняло резкую боль.

Внизу, на перешейке, судя по долетающим звукам, и впрямь началась большая война. Там что-то свистело в воздухе, взрывалось, бабахало, грохотало и материлось. Кто-то, истошно визжа, обещал за Саню страшно всех покарать и проклинал какого-то императора. Потом бахнуло как-то особенно звучно, и богомерзкая ругань прекратилась.

Четвертый, у которого страшно болела голова, обрадовался было, но, как вскоре выяснилось – преждевременно.

Обладателя визгливого голоса, судя по насыщенности воплей, начали пытать, и его монологами можно было наслаждаться, нимало не прислушиваясь.

– Нет! Нет! Не—е-ет!!! А-ха-ха! АААА!! Да пофиг, Имп. Пофиг. Да режь меня, режь, что ты вырежешь-то? Бирюк от этого не оживет, а другого скилнутого вы за три часа найти не успеете. Не-ус-пе-е-те!!! А-ха-ха-ха!!! Ты лузер, Имп! Ты слил эту партию! А-ха-ха-ха!!! 70 лет! 70 лет в нужник!!! 70 лет вы готовили эту блудню – и все слилось в сортир! За полчаса! Ты тупой, Имп! Ты реально тупой!!! Сколько лет я мечтал увидеть эту твою рожу!!! Твою вечно самодовольную рожу!!! Как ее перекосит, когда ты поймешь, что мы с Саней просто пришли на десять минут раньше и слили всю твою операцию в унитаз! А-ха-ха!!! 70 лет! Мегатонны влитого бабла!!! И все – пффф! И нету ничего!!! Вообще!!! А—ха-ха!!! Как же я счастлив, Имп, знал бы ты! Сане не повезло – он умер сразу, не успев ничего понять. А я! А я! А-ха-ха! Я видел твою рожу!!! Видел! Твою! Тупую! Рожу!!! А-ха-ха! Как же мне хорошо, знал бы ты!!! Как мне…

Крики как будто ножом обрезало. Хотя почему «как будто»?

Четвертый успокоено закрыл глаза и вырубился.

***

В следующий раз Четвертый очнулся, слава Богу, не под открытие портала, а оттого, что его тряс за плечо Шестьдесят Четвертый. Главный насмешник монастыря был непривычно серьезен. И вообще выглядел неважно – как-то сильно потускнел.

– Ты как – ходить сможешь? – поинтересовался Шестьдесят Четвертый, увидев, что молодой монах открыл глаза.

– Смогу, наверное, – пожал плечами Четвертый.

– Тебя как вообще – сильно зацепило? – поинтересовался насмешник.

– Вообще не зацепило, – равнодушно ответил Четвертый.

– А что валяешься тогда? – оторопел Шестьдесят Четвертый.

Четвертый молча пожал плечами.

– Вставай, – велел боевой монах. – Все уже в трапезной, нас только ждут.

– А почему в трапезной? – безразлично поинтересовался Четвертый, лишь бы поддержать разговор.

– Этот всех собирает. Было бы кого собирать, – и боевой монах длинно сплюнул через зубы, – С тобой если считать – семеро выжило. И в основном – мелочь, выше меня нет никого. Не, ну вообще-то, так-то формально девять, но двое не жильцы. Бревном лежат и дышат через раз. Двадцать Второй говорит, еще до заката отойдут на перерождение, без вариантов. Двадцать Второй теперь у нас старший лекарь. Старший и единственный.

Шестьдесят Четвертый помолчал и опять сплюнул.

– А вообще – хана монастырю. Всемером не выживем. Из боевых один я остался, из хозяйственников – второй келарь. Остальные – простые послушники, все, кроме келаря – ниже тридцатого уровня. Вынесут нас отсюда.

– А кто вынесет? – спросил Четвертый для того, чтобы хоть что-нибудь спросить.

– А кто захочет, тот и вынесет, – спокойно ответил Шестьдесят Четвертый, – Те же сатанисты. Они давно на Рикорда глаз положили. Пошли, что ли?

***

Когда они вошли в трапезную, этот сидел, развалясь, на месте Настоятеля, а уцелевшие монахи расположились на длинной лавке вдоль стены. Шлем с вытянутой кверху маской этот снял, оказавшись ничем не примечательным мужиком лет сорока – сорока пяти. Выдавали его, разве что, глаза – слишком умные, слишком цепкие. Он сразу впился взглядом в вошедших, но тут же разочарованно опустил глаза.

– А, старый знакомый! Спрятался, значит, все-таки! Рад, рад…

Голос его звучал весело, а вот глаза совсем потухли. Четвертый почему-то вспомнил Рыжего – одного из немногих обитателей приюта, которого он мог бы назвать своим приятелем. В 14 лет Рыжего поймали на краже на рынке и выгнали из приюта. Когда Рыжий шел на выход с тощим мешком за плечами, он не плакал. Наоборот – на его тонких губах застыла немного презрительная улыбка. А вот глаза… Глаза у него были как у этого сейчас. Потухшие.

Глаза человека, мир вокруг которого только что разбился и обвалился вниз звякающими осколками.

– Ну иди сюда, малыш.