Сегмент власти

– Тьфу, – я скривил рот, – А я-то думал, что хоть Европа с осторожностью подходит к внедрению новых технологий, а оказывается это очередной стратегический ход в никому не нужной политической войне.

Ливаз посмотрел на часы

– Икар, заводи мотор. Время.

Салон «ворона» оказался просторным. На заднем сиденье вполне могло уместиться четверо человек. Мой взгляд остановился на Икаре, который уже с минуту гладил руль и приборную панель.

– Икар, извини что отвлекаю тебя от столь важного занятия, но нам пора ехать.

– Ну, малышка, погнали, – сказал Икар, не отводя глаз от приборной панели.

Мы с Ливазом вопросительно посмотрели друг на друга, после чего тихо рассмеялись. Икар не услышал, либо сделал вид, что не услышал, но на нашу усмешку никак не отреагировал. Продолжал ехать молча, с лицом удовлетворенного человека.

– Зря вы смеётесь, – вдруг бросил Икар, – Машина же как женщина. Её нужно любить, а самое главное ласково обращаться. Она всё чувствует.

Я снова молча посмотрел на Ливаза, а он в ответ лишь пожал плечами и улыбнулся.

Как ни странно, дорога из леса в город была заасфальтирована. Выехав на автостраду, Икар прибавил скорости. Движение на дорогах было оживлённым. Плотный трафик и бесконечная цепь машин тянулась до самого города. Париж, город любви и романтики. До этого момента про Париж я знал только по рассказам блогеров путешественников, либо же от знакомых, которым посчастливилось съездить в турпутевку по всей Европе. Все говорят, что в Париже из года в год что-то меняется, но одно остаётся неизменным – это Эйфелева башня, построенная здесь еще в конце девятнадцатого века. Несмотря на двухсотлетнюю историю, Эйфелева башня была и остаётся самой узнаваемой архитектурной достопримечательностью. Она пережила две мировые войны, доказав всему миру, что достойна оставаться на своём месте. Жаль, что у меня не будет времени посетить это чудо света и сделать памятную фотографию на его фоне.

Минуя Марсово поле, мы поехали через мост Йена, свернув на Нью-Йоркский проспект, после чего на перекрестке проехали во двор Альбер, мимо памятника Иль-де-Франс, возле которого и располагалось нужное мне здание Всемирной ассоциации адвокатов.

– Дэн, сейчас девять утра, – настраивая свои механические часы сказал Ливаз, – Сколько времени займёт твоя аттестация?

– Однозначно не меньше часа.

– Тогда примерно к одиннадцати часам будем ждать тебя на этом же месте. Ни пуха, ни пера.

– К чёрту. – глубоко выдохнув ответил я и вышел из «ворона».

Здание ассоциации было возведено на месте ранее снесенного жилого многоквартирного дома, признанного аварийным. Архитекторы постарались на славу, дабы придать зданию величественный стиль, о чём свидетельствует представшая предо мной высотка в тринадцать этажей, построенная в стиле ар-деко. Элегантность и монументальность здания, передавали дух ушедшей эпохи конца девятнадцатого века. Форма здания была также необычайна и напоминала заглавную латинскую букву «L», которой во многих книгах юридической тематики принято заменять слов «Law/Loi», что в переводе означает «Закон». К главному входу вела фиолетовая ковровая дорожка. За распахнутыми стеклянными дверьми меня встретила улыбчивая блондинка в белой рубашке и черной юбке. Она жестом показала мне на панель регистрации претендентов. Я приложил ладонь к сенсорному дисплею, где после сканирования отобразились мои регистрационные данные.

Улыбчивая блондинка жестом указала мне на лифт, показав на пальцах цифру восемь, что как я понял означало номер этажа. Сделав лёгкий поклон, я направился к лифту, зайдя в который нажал кнопку с номером нужного мне этажа. Двери лифта раскрылись, и я оказался в огромном холле. Стулья, расставленные вдоль стен, частично пустовали. Большая часть других претендентов сновала по всему холлу, бормоча что-то себе под нос. Некоторые стояли, прислонившись к стене, читая различные книги и журналы на юридическую тематику, либо же выискивая нужную информацию в интернете через свои телефоны. Моё появление никого не интересовало, все были заняты своим делом. Я увидел первый попавшийся свободный стул и тихо сел на него, приняв позу думающего человека.

Спустя десять минут ламинированные двери напротив меня распахнулись и появился усатый мужчина средних лет, одетый в белый смокинг.

– Мсье, Хан, – мужчина в смокинге посмотрел на меня, – Я – Жакрон, секретарь аттестационной комиссии. Следуйте за мной. Члены комиссии готовы Вас принять.

Жакрон закрыл за мной двери, как только я вошёл. Пройдя комнату ожидания, он распахнул очередные створчатые кашированные двери, ведущие в зал заседания. Зайдя внутрь Жакрон жестом указал мне на кожаное кресло, стоявшее по центру комнаты. Я молча занял своё место, а Жакрон закрыл двери и встал спиной к ним. В двух метрах напротив меня располагался высокий полукруглый стол, за которым восседало пять человек, о чем-то переговаривавшихся друг с другом, совершенно не обращавших на меня никакого внимания. Возле каждого члена комиссии стояла пластиковая кувертная карточка с указанием краткой информации владельца. Председатель комиссии – почетный судья Высшего судебного совета Франции – Жан Симон ДеОмер. По левую руку от председателя сидели – глава Координационного совета Белорусской Республиканской гильдии адвокатов Рябкова Евгения; и партнёр-управляющий Британской юридической фирмы «Coulson Law» Роберт Эверлих. По правую руку от председателя сидели – младший омбудсмен Европейского бюро по правам человека Сивария Оркхэм; и исполнительный секретарь Азиатской организации союзных стран Акихико Шикоси.

Жакрон прервал переговоры комиссии, объявив всем о моём прибытии. В помещении воцарилась тишина. Растерявшись я встал с кресла.

– Здравствуйте господин Хан, – председатель улыбнулся, – Прошу Вас, присаживайтесь, не обязательно приветствовать комиссию стоя.

– Здравствуйте уважаемые члены комиссии.

– И так коллеги, пожалуй, начнём, – окинув взглядом соседей сказал председатель ДеОмер, – Господин Хан, мы изучили Ваши документы, а особенности послужной список и резюме. Комиссией принято решение сразу же допустить Вас к собеседованию. Есть ли у Вас по этому поводу какие-нибудь возражения?

– Возражений нет, – я мотнул головой, – Премного благодарен.

– Коллеги, кто начнёт?

– Мсье ДеОмер, я начну, – проявила инициативу Рябкова и продолжила, не получив ответа от председателя, – Господин Хан, с чем связан Ваш уход из правоохранительных органов?

– Решил слегка сменить род деятельности и найти более спокойную работу.

– Вам оставалось до отставки чуть больше пяти лет. Не так уж и много, по сравнению с Вашим пятнадцатилетним стажем. Может быть Вас вынудили уволиться? Либо же Вы совершили какое-то должностное преступление и решили избежать ответственности, уволившись по собственному желанию.

– Не хочу показаться грубым госпожа Рябкова, но всё же выскажусь по этому поводу. Для начала. Пять лет – это тоже немаленький срок. Никто не знает, что будет завтра, не говоря уже о том, что измениться на протяжении целых целых пяти лет. Что касается причин моего увольнения, необходимо отметить, что названные Вами поводы и причины моего увольнения являются исключительно Вашими предположениями. Повторюсь. Я просто захотел сменить место работы, и всё. Если Вы хорошо изучали моё резюме, то обратили бы внимание на то, что к своим тридцати пяти годам я до сих пор не женат и не обзавёлся детьми. Причиной этому являлась работа в полиции, в которую я погружался с головой, напрочь забыв о своей личной жизни… – произнеся последние слова я увидел одобрительные кивки некоторых членов комиссии.

– Коллеги, кто продолжит? – начеркав что-то у себя в блокноте, спросила Рябкова. – У меня пока вопросов нет.

– Председатель ДеОмер, я продолжу, с Вашего позволенья, – принял допросную эстафету британский юрист.

– Прошу Вас, сэр Эверлих.

– Господин Хан, – послышался перевод английской речи в моём транслейтере, – На своей прошлой работе Вы занимались тем, что привлекали к уголовной ответственности лиц, преступивших закон. В связи с этим вопрос. Сможете ли Вы поступиться своими многолетними принципами и защищать тех лиц, в виновности которых уверены на все сто процентов?

– Работа в следственных подразделениях не сделала меня палачом, сэр. Если Вы об этом. Каждый раз, когда ко мне в кабинет приводили подозреваемого, я смотрел на него в первую очередь как на человека и не ставил на нём сразу же клейма преступника. Я собирал фактические и ненадуманные доказательства его виновности, анализируя и взвешивая которые в последующем принимал тяжелейшее решение – направлять дело в суд. Я предавал подозреваемого суду только в том случае, если собранными доказательствами сам лично убеждался в его виновности. Как говорится, никогда не рубил с плеча.

– Что значит не рубил с плеча? Вы же сказали, что не были палачом, так зачем же кого-то рубить? – стуча пальцем по-своему транслейтеру спросил Эверлих.

– Прошу прощения сэр Эверлих, есть такое выражение. Оно означает, что я не делаю поспешных выводов. – сказал я и увидел легкую улыбку на лице Рябковой.

– Вопросов больше нет, – сказал Эверлих, проставив стилусом отметки на своем планшете.

– Председатель, разрешите я продолжу? – обратилась к ДеОмеру смуглая женщина средних лет, с коротко постриженными серыми волосами.

– Пожалуйста, задавайте свои вопросы миссис Оркхэм.

– Благодарю, председатель. Господин Хан, мой вопрос будет слегка не по теме. В своём ответе на вопрос сэра Эверлиха, Вы говорили о сборе доказательств. Можете более подробно рассказать о своих методах расследования уголовных дел?

– Вас, наверное, интересует применял ли я в ходе расследования незаконные методы?

– Я не хотела задавать свой вопрос так прямо, но да, Вы правы, именно это мне и хотелось бы узнать. Приходилось ли Вам переступать закон для того, чтобы преступник понёс наказание? – спросила Оркхэм, не отводя от меня своего взгляда.

– Вполне логично, что по долгу своей профессии Вы зададите подобный вопрос, – с улыбкой на лице сказал я, – Уверяю Вас, лично я всегда действовал в рамках закона, который и отличает нас от тех, кто этим законом пренебрегает. На дворе двадцать второй век, а не темные времена прошлых столетий, когда правдивые показания, буквально выбивались из арестованных. То, что человек говорит под пытками нельзя назвать правдой, поскольку от причиняемой боли можно вынудить человека признаться в чём угодно. Ни для кого не секрет, что судебная система большинства стран раньше признавала полученные таким образом показания допустимыми, беря их за основу при вынесении обвинительного приговора…

– Извините, что перебиваю, но как быть, если по своему внутреннему убеждению Вы уверены в виновности задержанного, но не можете привлечь его к ответственности, так как исчерпали все источники доказательств? Вы так просто отпустите его?

– Все сидящие в этом зале юристы и наша профессия обязывает нас в первую очередь руководствоваться законом и твёрдыми фактами. Нужно совладать со своими эмоциями, которые как показывает практика, выступают очень плохим помощником, при принятии важных решений в правовом поле. Или Вы со мной не согласны, миссис Оркхэм?

Я заметил, что своим прямым вопросом загнал омбудсмена в тупик, выход из которого она искала очень долго и усердно, о чём свидетельствовала повисшая в зале тишина и застывшее в раздумьях лицо Оркхэм.

– И всё же Вы не ответили на мой вопрос, – после долгого молчания Оркхэм снова пошла в наступление, – Вы отпустили бы преступника?

– Не задумываясь! – смотря в глаза Оркхэм, и не колеблясь сказал я.

– И даже если бы это был серийный маньяк убийца, или террорист, или…?