Возле Чистых прудов

Мы сад посадим, хочешь, будь при деле —
Глава плодово-ягодной артели,
Законный шеф структурного звена!»
И мистер Смит узоры на паласе
Чертил носком туфли и в знак согласья
Кивал, не понимая ни хрена.

Ребята улетели, он остался.
Он отошел от шока, оклемался.
И, всем ученым книжкам вопреки,
Он знал, что будет денег выше крыши,
Он в гамаке дремал и четко слышал
Дыхание деревьев, голос Миши.
И хруст купюр. И протирал очки…

    1993

«Она хранила в сердце, словно в сейфе…»

Она хранила в сердце, словно в сейфе,
Любви, надежды, веры сладкий хмель.
Три слоя краски у нее на фэйсе.
С такою рожей – только на панель!

Она на ней куражилась не хило
Среди отребья, сброда и зверья,
Она там школу жизни проходила,
Она ее прошла от «А» до «Я».

И вот отель, и бар для интуристов,
Картины, свечи, мрамор, полумрак,
Где, сыт и пьян, настойчив и неистов,
Отвязки хочет каждый старый хряк!

Она входила в зал, едва кивая
Угрюмым лбам, застывшим при дверях,
И за спиной шептались: «Центровая»,
И трепыхались тени на столах.

И барменши-девчата, в мягком стиле
Вертя концами вытянутых жал,
Ворованную выпивку глушили,
И пианист Бетховена играл.

Ее душа куда-то вдаль стремилась,
Как по волнам летящая ладья,
Она в него, очкастого, влюбилась
Не сразу, а немного погодя.

Ее слегка от градусов шатало,
Она губу кривила во хмелю,
И, уходя с другим, ему шептала
Три слова правды: «Я тебя люблю!»

Он пил коктейль, он локоть на отлете
Держал, как граф, за пальмами, в тени:
«Окрас лица и должность по работе
Меня в тебе смущают, извини…»

И вот однажды, в полночь, в непогоду
Братки пришли – под «газом», хороши:
«Эй, ты, дружище, сбацай для народа,
А ну, давай про Мурку, для души!»

Адажио, казалось ей, в бемолях
Он исполнял по типу «ля мажор»!
Культурный, он сказал им с дрожью, с болью:
«Пардон, я занят», – и потупил взор.

И он хреначил пальцами проворно,
И отморозок с бритой головой,
Затвор двумя руками передернув,
Погладил ствол с ухмылкою кривой.

Он гладил стольник лапою мохнатой,
Но все равно простой ответ ему:
«Я доиграю «Лунную сонату»,
А уж потом заказ у вас приму!»

Она рванула вскачь легко и быстро,
И хмель долой, и ни в одном глазу:
«Ребята, не стреляйте в пианиста,
Я глотку за него перегрызу!».

Фонтан шумел-журчал, скрипели стулья,
С поста, крестясь, слиняли два жлоба,
Когда братки, обкуренные дурью,
Пошли вразнос, и грянула стрельба!

Наперерез огню метнулось тело,
Качнулись люстры (но не в этом суть),
Она его собой прикрыть успела
И полкило свинца взяла на грудь!

Потом она без ласки, как попало,
На смертном одре брошена в углу,
В больнице, в «Склифе», кровью истекала,
Шепча три слова: «Я тебя люблю!»