Мы, кто катит этот мир
Время действовать. Она устроилась на диване, расслабилась, закрыла и тут-таки отрыла глаза. Ее взгляд устремился в бесконечность.
– Значит, моя очередь, – прошептала она и снова закрыла глаза, – именно так, моя! Что бы мне такое придумать этакое…
Несколько минут она не шевелилась. Глаза закрыты, лишь немного вздрагивали веки, чуть заметно вздымалась грудь. Можно было подумать, что она уснула, но нет.
Сначала послышался смех. Веселый, задорный. Заразительный хохот заполнил дом, вылетел за его пределы. Она открыла глаза. В тот же миг комната ожила. Зашевелились нарисованные на стенах цветы, перестал раскачиваться, натянулся, выровнялся потолок. Освещающие и украшающие комнату свечи разгорелись ярче. Их пламя синхронно качнулось, заставив качнуться тени, с новой силой оживляя воспоминания.
Она поднялась со стула и закружилась в медленном танце. Остановилась прямо под люстрой, задумчиво, не переставая улыбаться, посмотрела наверх. Несколько раз мигнула глазами и вдруг печально пожала плечами.
– Как-то я вся сразу растерялась. Ждала, терпела и вот теперь, когда дождалась, не знаю, чего хочу! Нет, это вообще никуда не годится, надо срочно брать себя в руки. Так, чего бы мне хотелось? Ясно чего, чего-то этакого! Большого, бесконечного! Фонтана веселья и взрыва эмоций. Вот чего! – она подскочила и закружила на месте. Замерла, внезапно вспомнив подвал, толстяка, плащ, маску с перьями. Кивнула. – Да, для начала хочу, чтоб начался карнавал. Точно! Настоящий праздник, красочный, с весельем через край, а вот после, что же после…
Она бросилась к столу, схватила со столешницы планшет. Упала на диван, обложилась подушечками, потерла ладони в предвкушении. Чувствуя себя настоящей волшебницей, коснулась экрана. Комната наполнилась звуками. Пели птицы, играла музыка, слышались человеческие голоса. Она смотрела на сменяющиеся картинки, внимательно, практически не мигая. Палец планомерно прыгал по гладкой поверхности, стараясь открыть именно то, что ее бы устроило. Вот только проблема была именно в том, что она толком не знала, чего хочет.
Несколько минут прошло и вот случилось. Палец вздрогнул и завис над экраном, всю диагональ которого занимало слегка размытое, будто затертое видео. Фрагмент старого фильма. Лето, жара. Плантация сахарного тростника. То тут, то там, низко склонившись, стояли люди. Много людей. Взмахи огромных ножей, свист кнутов, громкая ругань злых надсмотрщиков…
– Так вот же оно, вот! – она громко вскрикнула и испуганно прикрыла рот рукой. Не помогло, что может ладошка, если ее буквально распирало от предвкушения! Хотелось прыгать от радости, кружиться в танце, делиться своим счастьем со всем миром.
Минута, две и все. Удалось справиться с избыточной веселостью. Она еще раз хихикнула и медленно, очень медленно выдохнула.
– Годится! Будем считать, что это ему в отместку за всякие там шпионские страсти. Ну, держись, это тебе не палить куда попало и не через заборы лазить!
Не в силах сдержаться, она снова засмеялась. Не смогла усидеть, скатилась с дивана. Упала, вскочила на ноги, танцуя, подошла к столу, выдвинула верхний ящик и довольно кивнула. Села на стул, достала из тумбочки черный прямоугольник. Картон с нарисованной на нем маской. Да, это именно то, что ей сейчас было нужно – карточка.
– Дражайший вы мой… – начала она и сразу же отрицательно покачала головой. – Нет, глупо звучит даже более того. Надо писать проще. Сударь! Ну, это куда ни шло. Приглашаем вас принять участие в карнавале… интересно, а в карнавалах участие принимают или как? Не знаю. Нет, надо так высказаться, чтобы в меру грамотно и красиво.
Сосредоточенную серьезность ее лица гротескно исказило старое зеркало. Краешком глаза она заметила свое отражение, не удержалась и громко захохотала.
– Ну и ладно, тогда сделаю по-другому. Напишу просто и лаконично. Приглашаем на карнавал! – она посмотрела на то, что получилось, довольная хихикнула, сняла с полочки флакон духов, надушила карточку.
Щелкнул механизм замка. Второй сверху ящик сам собой открылся и выехал на половину своей длины. Единственным его содержимым оказался картонный футляр прямоугольной формы, оклеенный черной тканью. Она кивнула. Минуту повертела в руках находку, не удержалась, сняла крышку, заглянула внутрь. Засмеялась, представляя выражение лица адресата. Схватила каким-то чудом появившийся на столешнице большой конверт. Упаковала подарок по всем правилам. Фломастером вывела адрес. Отстранилась, кивнула. Порядок.
– Можно считать, началось! Теперь надо только найти того, кто возьмется доставить посылочку. Есть у меня один доброволец на примете. Не то, чтобы он об этом мечтал всю жизнь, но кто его будет спрашивать!
Глава 4
Солнце еще не взошло, оно только подкрадывалось к линии горизонта. Медленно, неспешно, не торопилось оно. Не спешило дневное светило, но воспевающие его на все лады вестницы нового дня – прячущиеся в листве птицы, уже жили подготовкой к встрече. Старались они, разбавляли предутреннюю тишину божественными трелями, намекая на то, что уже скоро, что еще совсем немного и все случится. Окрасится восточная часть небосвода в багровые тона, померкнут украшавшие ночное небо холодные звезды. Вспыхнет и запылает удивительное в своей неповторимости природное явление – утренняя заря. Она намек, она предчувствие и предзнаменованье. Скоро, совсем скоро краешек раскаленного диска выглянет из-под земли, подарит радость, свет, тепло, надежду.
Лишь только самый смелый, самый шустрый луч заглянул в открытое окно, нащупал люстру на потолке, разбился на тысячи осколков о множество стекляшек ее украшавших, он открыл глаза.
Потянулся, с трудом оторвал тяжелую голову от подушки. Свесил ноги, сел. Мрачно проследил за удивительно-живописными зайчиками, скачущими по стенам и мебели, громко зевнул. Посмотрел на изрядно измятую подушку, на простыню, большей частью перекочевавшую на пол, внезапно осознал, что несмотря на все старания, уснуть ему так и не удалось. Мысли не позволили. Лишали покоя, роились они, подгоняемые предвкушением. Именно так, предвкушением…
Мрачность тут-таки слетела с его лица. Он улыбнулся, понимая, что единственное, чего ему по-настоящему хочется это увидеть ее. Ее, именно ее, в том, что очаровательная танцовщица на передвижной сцене это она, он уже ни капельки не сомневался.
Все. Одно мгновение подарившее уверенность и он уже не мог сидеть бездействуя. Хотелось что-то делать, предпринимать что-то. Что? Да что угодно лишь бы приблизить встречу, ускорить бег времени.
«Время оно такое, его подгонять – себе вредить, – он укоризненно покачал головой. – Жаль я не удосужился разузнать, когда начинаются все эти праздничные мероприятия. Должен же быть некий распорядок? А что, может веселье уже в разгаре, а я сижу, жду чего-то?»
– Лично я думаю так – отдых это дело круглосуточное! – воскликнул он, изо всех сил стараясь убедить себя в правильности мысли, явно не блещущей логикой.
Как ни странно сработало. Он вскочил на ноги, бросился в ванную, оттуда на кухню. Заглянул в огромный холодильник. Медленно пожал плечами. В просторной настолько, что внутри запросто мог поместиться человек (а то и не один) камере не было ничего кроме по-настоящему морозного воздуха.
– Ну и ладно, вот тебе еще одна причина поспешить. Надо забежать в какое-нибудь кафе, перекусить… – пробормотал он, глядя в ледяную пустоту. Обернулся, резким движением захлопнул дверцу. На мгновенье задумался, шагнул в сторону. Вытащил вилку из розетки. – Нечего попусту энергию расходовать…
На лестнице было тихо. Слишком тихо. Подозрительно тихо. Не слышно ни голосов соседей, ни звука работающего телевизора, даже сердцебиение старушки с нижнего этажа и то растворилось в абсолютном безмолвии. «Спит она что ли? Не может такого быть! Хотя кто ее знает. Может, сходила-таки на праздник старая, отдохнула на все свои… годы! Возможно, все возможно…»
Утренний двор. Пустой и безлюдный. Улицы и тротуары. Та же ситуация – гнетущая и чуточку даже пугающая тишина. Городок будто вымер, ни людей, ни машин, благо, это лишь до овального знака, что обозначал своим присутствием границу зоны карнавала.
Вот и условная черта разграничивающая будни и веселье. Он остановился, медленно обернулся. Взял в руки маску, приложил ее к лицу и в то же мгновение мир изменился. Безлюдный город остался блеклым воспоминанием. Толпой, смеясь и пританцовывая, по проспекту пошли люди. Осталась в прошлом тишина. Со всех сторон одновременно долетали отголоски песен. Разные мелодии, да и степень мастерства доморощенных исполнителей заметно разнилась, но они так органично вплетались в канву по-настоящему народного мероприятия, что не залюбоваться было попросту невозможно.
Точно так, праздник был в самом разгаре, похоже, он не прерывался ни на минуту. Правда, общая картина заметно изменилась. Люди уже не стояли на тротуаре, наблюдая за танцующей процессией, а сами прогуливались по проезжей части. Бурным потоком двигались они, в меру сил демонстрируя недюжинные свои способности. Вот кто бы мог подумать, что половина горожан прирожденные циркачи, танцоры и певцы?!
А это занимательно! Вся улица как погруженье в сказку, в детство в самых лучших его проявлениях. Феями то тут, то там появлялись и исчезали стайки веселых девчушек в белых и розовых платьях с лицами полностью скрытыми за масками-бабочками. Добрыми великанами казались жонглеры на ходулях. Шли гиганты, на ходу подбрасывали и ловили стеклянные шары, внутри которых, как казалось, полыхало настоящее живое пламя. Дополняли картину акробаты. Внезапно безо всякого предупреждения просто посреди дороги вырастали человеческие пирамиды. Взмывали они ввысь, замирали на секунду и тут-таки распадались гимнастическим камнепадом. Те же, кому были ближе индивидуальные выступления, превратили уличные фонари в настоящие турники и, как могли, тешили публику сложнейшими упражнениями. На всю же эту живую красоту бесконечным потоком сыпались цветные конфетти, над головами кометами пролетали яркие спирали серпантина, дополняли звуковую картину веселья взрывы петард, шутих и хлопушек.
В толпе, идеально вписываясь в общую картину беззаботного шествия счастливых людей, двигались повозки, разные, что называется, на любой вкус. Были там шикарные кареты с гербами, украшенные мастерской резьбой и позолотой, открытые экипажи, не уступающие им в роскоши. Нашлось место и простым телегам, запряженным круторогими волами, в них катались парни и девушки в мастерски сшитой крестьянской одежде. Заразительно хохотали они, размахивали руками, приветствовали прохожих, а тех, кто подходил достаточно близко угощали подозрительной мутной жидкостью из огромной бутыли.
Потрясение, вызванное мгновенным погружением в карнавал, быстро прошло. Разительное отличие города вне праздника от зоны безудержного веселья померкло и забылось. Ним снова овладело предвкушение, предвкушение скорой встречи, предвкушение настоящего волшебства. Он был готов присоединиться к общему веселью, более того, стать самым веселым из участников мероприятия, ведь для этого надо было совсем немного – во всем этом праздничном безобразии средь тысяч людей в костюмах и масках найти одного человека, найти одну ее.
А это сложная задача! Не менее часа он бродил по центральным улицам города, внимательно вглядывался в маски проходящих мимо женщин, часто останавливался терзаемый сомнениями, заглядывал в глаза незнакомкам. Видел в них полный спектр эмоций, все от искренней заинтересованности до подлинного раздражения. Игра в «гляделки» запросто могла перерасти в потасовку, слишком уж мрачными были взгляды мужчин, сопровождавших некоторых красавиц. Не обходилось без словесных перепалок, благо, до драки дело так и не дошло. Все-таки карнавал не то место, где стоит размахивать кулаками, пусть даже очень того хочется.
– Похоже, не любитель я праздников. Пусть даже они столь масштабны как этот, – мрачно подумал он. Отвернулся от улыбчивой толстушки в костюме Королевы Червей, буквально пожирающей его глазами. Обреченно вздохнул. – Как-то это утомляет!
Внезапно все изменилось. Разом, в один миг. Он что-то уловил. Что именно и сам толком не понял. Странное что-то, эфемерное, непонятное, как отголосок мысли, отблеск нечеткого видения. Застыл, пытаясь разобраться в себе, понять, что случилось и что тому причина.
Густеющий сумрак растерянности яркой вспышкой разорвало понимание. Он осознал природу перемен. Да, это волшебство в чистейшем виде, он ощущал ее! Не видел, нет, а ощущал, каким-то непонятным, неизведанным доселе чувством. Отметало оно всякие сомнения, дарило твердую уверенность. Знал он все, точно знал. Рядом она, совсем рядом, смотрит на него, видит его, надеется на то, что и он ее заметил. Вот только где она?
Все происходящее тут-таки отошло на второй план. Карнавал, который и до того не особо радовал, окончательно перестал интересовать его. Он поддался новому чувству, поверил ему и шагнул в том направлении, куда оно его вело.
Прошел с десяток метров. Остановился. Стал на цыпочки, наивно рассчитывая увидеть больше. Глаза выхватывали кадры карнавальной жизни. Сознание обрабатывало их, стараясь отделить выдумку от истины, пусть истина как все вокруг упорно прячется под маской.
– Вот! – непроизвольно выкрикнул он, увидев ярко-зеленую с золотом карету, сворачивающую в ближайший переулок. – Она там, да, это она. Я точно знаю!
В окошке зеленой двери, наполовину занавешенном зеленой же тканью, мелькнуло лицо, конечно же, скрытое маской. Отвратительный желто-оранжевый цвет, ядовитый, отталкивающий. Похоже, то было изображение какого-то духа, наверняка злого, вон какие прищуренные глазницы плюс к ним плотоядный оскал. Но разве в этом суть!
Важна не маска, важен человек, который за ней прячется. То была она, вне всякого сомнения, она. Никакой карикатурно-гротескный образ не в силах скрыть блеск глаз, задумчивых, бездонных, веселых и счастливых. Она это точно! Смотрела на него, внимательно, оценивающе. Дразнила его? Смеялась над ним? Ждала решительных действий?
Сомнений не было и это несмотря на то, что он сам не мог себе объяснить, что служило причиной столь сильной уверенности. Все дело в голосе. Внутренний голос упрямо твердил – она это, она и других вариантов быть не может.
Сопротивляться не было ни сил, ни желания. Он бросился вдогонку, точнее, попытался. Переполненный не склонными к скоростным передвижениям отдыхающими центр города ничуть не обрадовался его прыти. Не позволяли ему разогнаться, непроизвольно сдерживали, часто открыто не пропускали, нет, не со зла, так, шутя. Окружали, водили вокруг него самые настоящие хороводы. Он прорывался, но лишь для того, чтобы вновь попасть в очередной человеческий затор.
Перекресток. Кареты нигде не видно. Наверняка свернула с проспекта, вот только куда? Он вертел головой во все стороны, несколько раз даже подпрыгнул, но не увидел ничего, кроме веселящихся горожан.
Надо было что-то предпринять притом срочно. Созрела идея. На углу, просто на тротуаре, в клумбе обложенной камнем, росло дерево. Пальма, большая, с гладким стволом, чуть наклоненная в сторону проезжей части. Раньше, он это точно знал, на том месте стоял светофор. Убрали ради такой вот декорации? Живая? Бутафорская? Да какая разница!
Пиджак сброшен. Несколько вращательных движений и у него в руках надежная веревка, которой можно обхватить ствол. Подскочил, обнял шершавое дерево, схватился за рукава примитивной альпинистской экипировки. Дернул, проверяя на прочность. Уперся ногами, выпрямился. Двигаясь рывками, начал взбираться. Снизу послышались крики, громкие, радостные. Звучали аплодисменты, переходящие в бурные овации.
– Наверх! Наверх! Наверх! – нестройный хор голосов слился в ритмичные как стук сердца возгласы. Ноги – перехват руками. Ноги – перехват руками. – Наверх! Наверх! Наверх!
Подгоняли голоса, придавали сил. Казалось, еще немного и он действительно окажется на самой верхушке, там, где в тени перисто-рассеченных листьев висели то ли настоящие, то ли опять-таки бутафорские кокосы. Сорвет и…
Плоды пальм, какими бы те ни были, его нисколечко не интересовали. Поднявшись на две трети высоты не встречавшегося ранее в наших широтах растения, он остановился. Посмотрел налево, повернулся правее. Там, и уже достаточно далеко, виднелась карета, та самая, зеленая с золотом. Быстро двигалась она, еще немного и следующий перекресток. «Свернет же, скроется! Что делать? Все просто, надо догнать увозящий ее экипаж! Догнать и как можно быстрее, иначе никакой встречи не будет, как минимум, сегодня, а этого допустить нельзя», – сформировалась на удивление разумная мысль.
Надо было спешить. Он принялся лихорадочно соображать. Стараясь не выпускать из виду планомерно удаляющуюся мечту, посмотрел по сторонам, взглянул на ближайший дом, всерьез задумался над тем, не удастся ли догнать шустрый экипаж, бегая по крышам. Хорошая идея, вот только не в этот раз.
Перекрывая нарастающий рокот толпы явно расстроенной заминкой резвого верхолаза, прозвучал удивительно приятный звук – звонкий цокот подкованных копыт. Это была не просто идея, это был выход! Он взглянул вниз. Там, практически под деревом, стояла лошадь, черная, как смола. В седле сидел субъект в оригинальном одеянии, наверняка полицейский, вот только странный какой-то. В старинном мундире с саблей на боку…
– Хорошо все продумано. Просто до мелочей! – пробормотал он. – Даже патрульных в карнавальные костюмы нарядили! Наверняка чтобы из общей массы не выделялись. Но это неважно, важно то, что он мне сейчас поможет! Пусть и не по своей воле.
Пиджак, играющий роль страховочного пояса, ослаблен. Осторожно, стараясь не сорваться, во всяком случае, раньше времени, он начал спускаться. Остановился в метре над сидящим в седле полицейским, который с выражением растерянного любопытства разглядывал человека, что вспомнил о своих обезьяньих корнях, разжал пальцы и прыгнул. Не ожидавший такого поворота, блюститель правопорядка под улюлюканье зрителей свалился с лошади. Уже внизу, лежа на земле, служивый попытался вынуть саблю, но та или застряла, или была всего лишь частью оригинального карнавального костюма. Он же удобнее устроился в седле, наклонился и крикнул:
– Извини друг, но у меня нет другого выхода!
Мгновение и ему удалось убедить себя в том, что он умеет управлять живым транспортом. Еще мгновение и лошадь тоже в это поверила. Вздыбилась своенравная, проверяя решимость седока, мотнула головой в знак покорности и весело устремилась вперед, буквально вклинившись в толпу.
Новый способ передвижения ему сразу понравился. Умное животное, казалось, читало мысли человека и выполняло команды, не дожидаясь пока те будут озвучены. К тому же прохожие, которые не были склонны пропускать пешехода, не сопротивлялись, расступались, с готовностью уступая дорогу лошади и ее седоку. Если еще добавить тот очевидный факт, что с высоты седла гораздо лучше обзор, так и вовсе все вопросы отпадали, кроме разве что одного – почему он раньше не пользоваться столь удобным «транспортным средством»?
Немного поколесив по центру города, преследуемый ним экипаж свернул на менее оживленную дорогу. Почувствовав простор, четверка коней прибавила ходу. Карета поспешила вперед в неизвестность. При этом об одиноком всаднике не забывали. Несколько раз в заднем окошке мелькал яркий овал – лицо, скрытое желто-оранжевой маской. Она, вне всякого сомнения, она! Раскачивался силуэт, часто наклонялся, будто гримасничал, смеялась она над ним, никак ни иначе…
Переполненный отдыхающими центр города остался позади. Смолк шум толпы, затихли оглушающие звуки музыки. Затерялись где-то вдали высокие ухоженные дома, а с ними и зелень парков с прохладой скверов. Он оказался в районе, о существовании которого даже и не подозревал. Мрачное место, унылое. Куда ни глянь – покосившиеся хибары, обнесенные жалким подобием заборов, везде горы мусора, разруха, словом, одно сплошное запустение.
Стремительно изменяющийся пейзаж его нисколько не волновал. Он видел цель, видел карету, верил, что та, о ком его мечты, внутри роскошного экипажа, прочее же было даже и не вторично…
Лошадь, существо не только умное, но еще и сильное, несколько раз фыркнула, намекая на то, что ей ничего не стоит обогнать карету. Она даже оглянулась на седока, лукаво подмигнула, мол, к чему этот цирк, давай, а! Он рассмеялся, отмечая, что отлично понимает животное, покачал головой, целиком и полностью отдавая себе отчет в том, что правила есть правила, если она хочет, чтобы он ее догонял, то так тому и быть.
Вслед за трансформацией пейзажа менялась и дорога. Изменилось, точнее, исчезло покрытие. Сначала пропал асфальт, уступив место жалкому подобию брусчатки – дикому камню, кое-как вдавленному в грунт. После пропала и она, осталась только пыльная виляющая средь монотонных в своей зелени полей грунтовая колея.
Затерялся в бесконечных просторах город с его мрачным пригородом. Не было более урбанистических пейзажей. Был только темно-зеленый кустарник, скорее, высокая с широкими листьями трава. Покачивались бесконечные плантации, навевая грусть, что сродни унынию.
Служившая источником плотной серо-коричневой пыльной облачности, что расползалась по земле, карета притормозила, не иначе как пассажирка хотела удостовериться в том, что ее маневр не останется незамеченным. Лишь только воздух вернул себе толику прозрачности, экипаж снова тронулся, но поехал уже не прямо, а налево, свернул на другую, еще более узкую, практически незаметную на общем зеленом фоне колею. Опасаясь подвоха, он легонько ударил лошадь каблуками. Та недовольно фыркнула, но подчинилась – побежала быстрее.
Остановились на развилке. Условная дорога весело спешила куда-то вдаль, по левой же стороне виднелись два столба, поддерживающие широкую растрескавшуюся доску. Когда-то на ней было вырезано несколько слов, название некоего садового товарищества или что-то в этом роде, но к тому моменту от них остались лишь отдельные буквы.
Не преминув заметить, что седока занимают резные надписи, прагматичное животное не стало терять времени. Умная лошадь наклонила голову и принялась щипать густую насыщенно-зеленого цвета, будто недавно окрашенную, траву. Копыта перестали топтать окаменевшую от недостатка влаги землю. Размеренный топот сменился безмолвием. Абсолютным, густым и чуточку даже пугающим.
Сквозь нахлынувшую тишину пробились голоса. Они доносились одновременно со всех сторон. Разные, тихие, громкие, успокаивающие и пугающие. Несколько женщин пели печальную песню, кажется, кто-то плакал навзрыд. Откуда-то из-за сплошной стены высокого кустарника, размеренные и неотвратимые, как звуки маятника, долетали монотонные хлопки, будто кто-то выбивает ковер.
Все это разом навалилось на него. В одно мгновение ним овладело отвратительное чувство, ощущение того что ситуация неумолимо выходит из-под контроля. Давненько с ним подобного не случалось!
Нервозность передалась лошади. Она перестала щипать траву, повела ушами, повернула голову, искоса взглянула на седока. Тот рассеянно кивнул, она неторопливо побрела вперед.
Несмотря на то, что новая дорога, точнее, колея, была еще хуже, чем та, с которой он свернул, ехать было удобнее. Причиной тому служило природное украшение – ровный строй старых деревьев, растущих по обеим обочинам. Густые кроны дарили тень, радовали относительной прохладой. Тут еще птицы подключились, окружили веселыми трелями случайного путника…
Прошли совсем немного. Буквально несколько десятков шагов и деревья украшавшие колею отступили. Умная лошадь и окончательно растерянный ее всадник вышли на не слишком широкий, зато изрядно вытянутый в длину двор. Большую его часть занимала клумба, также прямоугольная, но со скругленными углами. На ограниченном каменными бордюрами пространстве густо росли, радуя красотой и опьяняя запахами, цветы. Выгодно дополняли картину струйки фонтанчиков, что пробивались из-под живого ковра, пульсировали они, разбиваясь в водяную пыль, на которой вспыхивали и меркли небольшие радуги.
Под копытами лошади проглядывала брусчатка, настоящая, сложенная чьими-то умелыми руками, но слишком уж запущенная. Скрывал красоту слой нанесенной почвы, а в промежутки между соседними камешками то тут, то там пробивалась трава.
В дальнем конце очищенного от деревьев и украшенного цветами пространства виднелся роскошный особняк. Там, у нижней ступени лестницы ведущей к входным дверям стояла карета. Та самая, зеленая с золотом. Пассажирки видно не было, но на козлах сидел худощавый смуглый мужчина среднего возраста, облаченный в расшитый серебром костюм и с удивительно живописной широкополой шляпой на бритой голове.
Голова под шляпой качнулась, будто кивнула. Не иначе как возница убедился в том, что экипаж заметили. Рука с кнутом поднялась вверх, описала в воздухе дугу, отчетливый послышался хлопок. Карета тронулась и медленно покатила в дальний конец двора, туда, где можно было видеть невысокие, слегка покосившиеся хозяйственные постройки.
