Двадцатый век прошёл. И вновь свобода
Вернулась к нам, как он всегда хотел…
…Но на другие песни нынче мода,
Выходит, что не то Вертинский пел?
Романс самоубийцы
Револьвер на столе и последняя пуля,
И сегодня она предназначена мне.
И друзья за столом крепко, видно, уснули,
Редко так удаётся им поспать в тишине.
Но, похоже, их сон я сегодня нарушу,
Или, может быть, жизни дать ещё полчаса,
Напоследок излить спящим им свою душу,
Напоследок сказать, что ещё не сказал…
Но зачем умирать, если можно остаться,
И вино недопитое, вместе с ними допить?
И не надо опять в своей жизни копаться,
Бесконечно решая, быть мне здесь иль не быть?
Вот уж утро опять в наши окна прорвалось,
У иконы мою затушило свечу,
Ни минуты на жизнь больше мне не осталось,
Но ведь я умирать молодым не хочу!
Револьвер уберу. Спрячу пулю подальше,
Пригодится она, может быть. Но не мне…
А я буду себе среди лжи, среди фальши,
Говорить каждый день о прекрасной стране.
О прекрасных друзьях, пусть немного продажных,
Пусть немного трусливых, но где взять их других?
Застрелиться под утро, может быть, и отважно,
Но, увы, не оценят. Ни друзья, ни враги.
И ко мне не придут, надо мной не поплачут,
И меня позабудут все, конечно, потом.
…Что ж, не буду испытывать ни судьбу, ни удачу,
Да и пуля последняя в барабане пустом…
Летний снег
Летний снег – белый пух на аллеях —
Побелела от пуха земля,
Ни себя и ни нас, не жалея,
Разметелились вдруг тополя.
И в февраль наш июнь превратился,
Только вместо морозов – жара.
Белый снег – белый пух закрутился —
Для него это только игра.
А мы ходим, и день весь чихаем,
Столько снега, что глаз не открыть,
Ну, а пух всё летает – не тает —
Срок пришёл и ему как бы быть!
Тополиная буря промчится
И за ней вслед примчится гроза,
Приберёт всё и дальше умчится,
И исчезнут все вмиг чудеса.