– Проснись, старик, веди нас в дом скорей!
Но что-то нас хозяин не встречает,
А вдруг ему сегодня недосуг,
Он и без нас, похоже, не скучает
В своём затворничестве без людей и слуг.
И перестук шагов его не слышен,
Лишь фонари всё те же за окном,
А Гоголь, вот он – что-то снова пишет —
Дописывает «Вия» перед сном.
Потом уснёт, во сне свою Диканьку
Увидит вновь. Потом придёт рассвет
В туманный Петербург вновь утром ранним…
Вот только Гоголя сегодня дома нет.
Бумага и перо на том же месте,
Давно дописана последняя строка
И старый плед лежит на старом кресле
И ждёт его не годы, а века.
Камин давно остыл. Чужие гости
Заходят навестить его как мы.
А он на Новодевичьем погосте,
Где собрались все лучшие умы.
…Здесь под покровом чёрного гранита
Хранится его тело, а душа,
Как дверь квартиры этой, всем открыта,
Заглянем же и мы к ней не спеша?..
Москвичи
Полночь. Фонари. И чьи-то тени
Бродят неприкаянно в ночи.
В мавзолее спит товарищ Ленин,
Но не спят, похоже, москвичи.
Не спеша гуляют по брусчатке
Самой главной площади страны,
Не боясь оставить отпечатки
И, своей не чувствуя вины.
Бродят, наслаждаются свободой,
А когда опять настанет утро,
Опустеет площадь без народа,
Здесь его и не было как будто.
Снова ночь и снова оживает,
Как от летаргического сна,
Чтоб всем доказать – Москва живая
И непокорённая она!
Двадцать лет спустя
Двадцатый век – век войн и революций.
Век гениев, безумцев и вождей.
Век поражений и побед и контрибуций.
Век атеистов и потерянных людей.
И надо же, я в этот век родился!
С ним вместе рос, взрослел. И с ним старел.
И постарев, однажды с ним простился,