Единственная

Каждая невыученная основа превращалась в удар током по вытянутой руке. Пепси бьют – она считает и трясется. Завтра мастер спросит другие основы. Она попробует снова не выучить? Мастер снова полезет за бутылкой и стаканчиком, потом вынет свою палку:

– На колени, – скажет он, задрав лицо и сжав зубы.

Да, не все люди такие, как мастер. А еще люди имеют таланты: один – к музыке, второй – к науке, третий – к рукоделию. Пепси тоже – имела талант.

Многие жили и не могли разобраться в себе, занимаясь тем, к чему не лежала душа, и порой спрашивали себя: к чему я призван? А многие и не пытались найти себя – они жили, как жилось. Если люди и находили себя в жизни, то происходило это уже в зрелости или, иногда, в юности. Многие, но не Пепси…

Ее талант, и весьма яркий, был выражен у нее, если так можно сказать, с натальных лет. Точнее, ее страсть сначала представляла собой маленький ком, пущенный со снежной горы, и растущий, и растущий при движении больше.

Когда Пепси подолгу не клала деньги в копилку – ей было очень плохо. Когда клала часто – получше. Но главное, она постоянно беспокоилась – и будет беспокоиться дальше, – что накопленного недостаточно. Она жила в великой нужде, но продолжала плыть по мелководной реке, несмотря ни на что и ни на кого.

Продажное общество и богатый город, где жила девочка. Но где-то существовали иные города и страны, где люди бедствовали и терпели невыразимые невзгоды от проблем. Потому что город Пепси существовал неплохо за счет тех, кто существовал плохо. Таков закон общества, где есть внешнее, но нет внутреннего.

Родители стремились привить ей блага цивилизованного, как они говорили, мира.

– Вот тебе кофточка, вот тебе сапожки, а вот и шляпка, – последнее, что рекламировали! – важничала мама.

– Последний писк моды! – выкрикивал папа.

Родители старались приодеть ее, сделать похожей на всех окружающих.

Да, да, сделать такой, как они сами! Но… она смотрела на это, как будто не видя. Ей мило не это, ей мило нечто ни на что не похожее…

– Спасибо, – произносила она.

Не от родителей, а от чего-то другого ей подошло бы ступать, ей подошло бы чего-то набраться… Но как растянется время, дав ей набраться другого?

«Я не могу бросать работать, – думала она. – Я не могу бросать копить…»

Трудно сживаться с недостатком – принимать сознательно накопление, висящее на шее, как громадный камень, без надежды его сбросить, и отягощающее сильнее и сильнее, – выносить бичующую жизнь. Вокруг нее были обычные вещи – одежды, кушанья, зрелища – и люди, лишенные самоотверженности. А приходилось как-то жить, находить силы, поддерживать жизнь – иначе не бывает.

Настойчиво, как к последней ниточке, за которую можно ухватиться и выйти из этого ужасного тоннеля безнадежности, ее потянуло к книгам. Экономя на изучении основ общественных наук, Пепси стала читать по ночам для себя.

Она читала не духовного учителя, но прославленного в далеком прошлом властителя умов и дум Оноре де Бальзака. Как же она радовалась, когда невольным чудом обнаружила такую важную, такую поучительную для себя книгу – «Гобсека». Она ее не просто читала ради развлечения, но по многу раз перечитывала, каждый раз находя в ней новое и полезное, и каждый раз поднимая свою жизненную силу той мыслью, что жил на свете еще один человек, который копил, как она, и не случайно попал в книгу.

«Гобсек – мой герой и идеал, к которому я надеюсь приблизиться когда-нибудь. Ну, конечно, не в том, чтобы наживаться за чужой счет, а в положительном. Я лучше буду на деньги покупать разные вещи, чем бесполезно копить».

Какое-то время она пыталась приобщиться к этой, на ее взгляд, положительной мысли, но время шло, Пепси взрослела, и девочкин романтизм неизбежно уступал место трезвому денежному расчету, а не по годам серьезная девушка продолжала, хотя, по ее мнению, бесполезно, но, кажется, на зависть всему миру копить.

Вот: деньги, деньги… а было ли у нее что-то, кроме них? И до сих пор ведь у девушки никого: ни подруг, ни друзей, ни людей, с которыми можно поговорить. Только родители, которые как-то вдруг проснулись:

– Где же Пепси? Что-то давно ее не видно.

– Гуляет! Она уже девушка.

– И правда, как я не сообразила сразу! Мы ведь тоже такими были, а?

– А я уж и не помню.

– Так что ты говорил о пирожках? Это-то ты не забудешь: вон какой живот отъел!

Родители похохотали и снова надолго забыли о Пепси. Но время шло и шло, а она все где-то пропадала, и по многу часов ежедневно. Уже и так успокаивали себя родители, и этак, но, как видно, есть предел всему, и измышлениям тоже. Становилось ясно: их дочь занята на работе – в чем им и призналась, уже успев наработать приличный стаж.