Приглашение к счастью

– Не имеет значения – безучастно ответил Лео, с трудом отрывая взгляд от милого образа.

– Тогда я Вас больше не задерживаю. Ждите известий.

Лео козырнул командиру и направился к двери.

– Постойте – услышал он за спиной.

Развернувшись, Лео застыл в ожидании, чувствуя, что сейчас должен прозвучать самый интригующий вопрос – почему в то злосчастное утро София Николаевна оказалась одна на улице, неподалёку от его дома?

– На несколько мгновений их напряжённые взгляды встретились.

– Надеюсь, Леонид Георгиевич, Вы понимаете, что наш договор должен остаться между нами? – наконец произнёс генерал.

– Разумеется, Ваше превосходительство.

– Ступайте с Богом.

Лео показалось, что на плече портретного государя качнулись золочёные аксельбанты.

После разговора с командиром Лео никак не мог отделаться от смешанного чувства злости, растерянности и досады, сходного с ощущением всадника, вылетевшим из седла на полном скаку. Мысль о десятимесячной разлуке с любимой удручала его. Триста дней и ночей пытки тоской, ревностью, тревогой и сомнениями. Впрочем, он готов был и набольшие лишения, лишь бы всё это было не напрасно.

Как и следовало ожидать, командир проявил расторопность и уже на третий день, собственноручно вручая Лео письменное распоряжение, он сообщил:

– Вам предписано принять эскадрон в Ахтырском гусарском полку, с производством в чин ротмистра. Полк, хоть и не гвардейский, но имеет прекрасную репутацию и славную боевые традиции. Кстати, шефом его состоит Великая княгиня Ольга Александровна. Советую нанести ей визит перед отъездом.

Генерал подошёл к офицеру и, слегка похлопав его по плечу, продолжил

– Заказывайте себе новый мундир, ротмистр, и готовьтесь к торжественному обеду в офицерском собрании. Все необходимые распоряжения я уже сделал. Не буду скрывать, что я лично намерен изрядно напиться, чего и Вам желаю.

Глава 6

Офицерское собрание – место, особо почитаемое любым офицером. Здесь славятся и передаются полковые традиции, витает корпоративный дух воинской чести, на котором, по утверждению Клаузевица, легче нарастают кристаллы воинской доблести.

Сегодня в офицерском собрании царско-сельских гусар, все, от ливрейного швейцара у парадного до полкового командира, пили за здоровье Лео. В честь виновника торжества гремел оркестр, заливался хор полковых песенников, звучали тосты и напутствия. Предварительно, Лео выполнил все ритуальные действия. Помолился у полковой иконы в Софийском соборе и получил Божье благословение, затем попрощался с боевым штандартом и своим эскадроном. Несмотря на запрет, он не удержался от попытки нанести прощальный визит Софии Николаевне, но, как и следовало ожидать, она оказалась безрезультатной. Матушка любимой, со светской непринуждённостью, категорически отказала в свидании. Этот отказ стал тягостным итогом и без того не радостных впечатлений от прощания с родным полком. Поэтому, не смотря на заразительное веселье, царящее вокруг, Лео с трудом сохранял на своём лице выражение беспечного благодушия, искренне надеясь на то, что не позднее следующего Рождества, эти стены снова вздрогнут от весёлой пирушки по случаю его возвращения. Генерал сдержал слово и изрядно напился. Хотя, внешне он и держался с безукоризненной стойкостью, но о количестве выпитого красноречиво говорили помутневшие глаза и не свойственное ему благодушие. Окинув Лео потеплевшим взглядом, он предложил ему выпить на «ты». Лихо осушив брудершафтный бокал, командир трижды расцеловал его, при этом сказав

– Теперь я могу говорить тебе «ты», а ты, можешь обращаться ко мне «Ваше сиятельство».

После каждой напутственной речи, звучавшей приговором любви и надежде, ему хотелось объяснить всем, что он покидает полк лишь на время, но джентльменское соглашение с командиром не давало ему права на это. Весёлое буйство стало затихать ближе к полуночи. Под звуки полкового марша, звучавшего специально для него, Лео выпил «стремянную» и в компании ротмистра Одинцова сел в таксомотор, ожидавший у парадного.

– Славно покутили – довольно произнёс ротмистр. – Должен тебе заметить, друг мой, что ты неприлично трезв. В Ахтырском полку вряд ли ты найдёшь такое же радушие, как и здесь.

– Ну, от чего же – отозвался Лео. – Гусар, он везде гусар.

– Нет, голубчик ты мой – возразил Одинцов – Ты для них чужой. Ты счастливчик, представитель элитной гвардейской касты избранных. Такое не прощают.

– Ерунда. Меня это мало заботит.

– И правильно – согласился ротмистр – потому, как недостаток радушия с мужской стороны будет с излишком компенсирован женским вниманием. Представляю, какой успех тебя ждёт у провинциалок.

– Меня волнует успех только у одной дамы. И, как тебе известно, она далеко не провинциалка.

– Пардон, дружище, тогда я не понимаю твоего решения. Зачем покидать столицу и гвардию, оставляя все козыри на руках у соперника?

– Извини, Алексей, не могу тебе всего сказать, но для этого есть причины.

– Тебе видней. Я думаю, ты знаешь, что делаешь. Однако же, куда мы едем?

– Я намереваюсь нанести визит одной экстравагантной даме.

– Не поздновато ли для визитов?

– Эта женщина принимает в любое время.

– Чёрт побери, Лео, ты сейчас доставил мне самое большое разочарование в жизни. Ведь глядя на тебя, я уже почти поверил в любовь.

– Можешь снова утешиться, эта женщина, не шлюха.

– Кто же она?

–Цыганка.

– Разве цыганка не может быть шлюхой?

– Эта нет. Она гадалка.

– Что за глупости, Лео? Поехали лучше выпьем, где ни будь. Ты бы меня ещё к Распутину потащил. Кстати, он обожает цыган.

– Нет, мне обязательно нужно встретиться с ней и непременно сейчас. Я стал плохо спать по ночам и надеюсь, что она развеет мои сомнения и вернёт мне сон.

– А вот это, как раз очень спорно. Ведь ты можешь получить подтверждение того, что и является причиной твоей бессонницы. Вспомни, что и Пушкин и Лермонтов, в своё время, обращались к услугам известной тогда на всю столицу гадалке Кирхгоф. Вряд ли знание своей судьбы прибавило им спокойствия.

На окраине столицы они, не без труда, нашли нужный дом. Ветхий, низенький, почти до окон засыпанный снегом, с дымящейся над крышей трубой. К нему вела узкая тропинка, протоптанная видимо ногами таких же неприкаянных душ. После настойчивых ударов, дверь лачуги, наконец, открылась и перед взором гусар, в свете трепетного огонька свечи, оказалась худая, сутулая старуха-цыганка с разбросанными по плечам седыми прядями волос. Окинув гостей цепким взглядом колючих глаз, она молча направилась в глубь жилища, на стенах которого плясали блики пламени от слегка поддымливающей печки. Офицеры, перекрестившись, последовали за ней, предусмотрительно пригнув головы.

– Что же вас привело сюда, касатики? – нещадно шепелявя от недостатка зубов, поинтересовалась хозяйка.

– Я хотел бы узнать, голубушка, что меня ожидает в будущем? – ответил Лео, преодолевая чувство необъяснимого суеверного трепета.

– Ишь ты, голубушка – довольно хмыкнула цыганка, зябко кутаясь в выцветшую шаль. – А ты, яхонтовый, тоже за этим? – взглянула она на спутника.

– Боже упаси! – закрестился ротмистр – Я просто так, за компанию.

– Тогда принеси-ка ещё дров, а то всё тепло выстудили. Там за домом в сарае возьмёшь.

И кивнув Лео, она указала на лавку возле стола.

– Садись, касатик.

Засветлив ещё две свечи, цыганка с минуту пристально смотрела в глаза Лео, у которого от её взгляда непроизвольно увлажнились глаза.