ГЛАВА 11 Непростое дело
Шли артельшики дальше и дальше по реке, слаженно работали в очередь веслами, подгоняя свою байдару. Дело было нелегкое, но подобрались привычные к труду люди, и сами выполнявшие работу, и помогавшие товарищам. Не было здесь такого, что: « своё сделал, а дальше не моё дело», На то она и артель, что всё вместе делать, и каждый каждому помогает. Поэтому и выходило, что легче вместе быть, чем поодиночке.
Уже, вправду сказать вечерело, и старшой высматривал место, где пристать получше, и свою палатку поставить для ночлега. Ну а пока, так и шли по реке.
Алексей сейчас в очередь грёб вместе с Панкратовым. Семён, ради озорства, пытался прверить силу шведа, и работал куда быстрее обычного. Но тот, словно и не заметил подвоха, грёб в такт вмесие с Панкратовым, и не было заметно, что хоть немного устал.
– Хватит Семён, – успокоил товарища Харатьев, – Алексей у нас двухжильный, а может быть, и ещё сильнее… А то вы ещё на мель выскочите…
Опытный и внимательный ко всем мелочам, Фёдор приглядывался к берегу, словно увидел там, наконец, нечто дельное для всех.
– Слышь, старшой, а там байдара Демьяна. А люди, не из его артели, это я тебе точно говорю, – быстро проговорил Мясников, – что-то худое случилось, разобраться надо.
– Поближе подобраться да и расспросить рядком. Гребите быстрее, – командовал Харатьев.
– Вот, бинокль возьми, – подал коробку Алексей, – с ним лучше будет!
– И вправду, – восхитился посмотрев в окуляры, и покрутил барашек, настраивая чёткость, – ты прав, Фёдор. Сам посмори!
Дед глянул, и тут же отдал эту оптику обратно шведу в руки. Сам же Мясников потянулся к ружью, и достал из сумки снаряженные патроны. А байдара тизо подошла к берегу, ткнулась в заросли камыша. Афанасий прислушался, но нет, тихо было в этой заводи. Артельщики спрятались в кустах, стараясь, что бы их не заметили
– С добром остаётесь вы, Андрюха да Ерёма. Сидеть тут, да нас ждать, стеречь пожитки. В четвером мы быстро управимся. Ясно ли вам? – резко спросил Харатьев.
Оба заметили, как старшой сразу посуровел лицом, и как-то раздумали в споры вступать. Промолчали оба.
***
– Послушай, Афанасий, – не торопясь, ставя свои слова, словно кирпичи в кладку, продолжал говорить Алексей, – дай мне с ними одному разобраться, Дел на минуту, и вам рисковать не придётся. Так лучше будет. Верно Фёдор сказал, худые это люди… Они товарища своего съели, от их котла, и от них самих сейчас человечиной несёт…
Харатьев нахмурил брови, размышляя. Для порядка и сам принюхался- да не пахло ничем, кроме как гарью и дымом от далёкого костра. А не мог он не поговорив с чужаками, так дело решить…
– И что делать станешь, швед? – прищурив глаза, спросил старшой.
– Убью всех злодеев, и всё. Байдару и добычу заберём, трупы в реке утоплю, никто не найдёт. Я знаю, как всё хорошо сделать. Поверь, так лучше будет. Если начнём разговор, я не смогу везде успеть, и кто-то погибнуть может.
Даже Панкратов удивился, слушая такие речи. И то, такой иноземец, стройный, чисто выбритый и ладный, а вещает пострашнее любого якута или бурята, вставших на путь кровавой мести. Так ведь говорит, словно собрался рыбу выпотрошить да зажарить, а не людей жизни лишить. Один Мясников не удивился, только улыбнулся хитро, и почесал себе затылок.
– Да я сразу знал, паря, – сказал он, глядя прямо в глаза Алексея, – елбасы, значит? Поохотиться решил? Нас-то потом, часом, не убъешь? Ты отпусти его, Афанасий. Ему крови напиться надо.
– Да не пью кровь, дед Фёдор, ты чего? – отшутился швед.
Но посмотрел так, словно заново сейчас узнал Деда. Но, в лице не изменился, был также спокоен.
– Ладно. Нечего спорить. Семён, наготове ружьё держи, и ты, Фёдор, тоже. Сразу чужаков не убивать, послушать надо, кто такие, – всё решил Харатьев.
Швед не стал спорить, только быстро зарядил свой винчестер десятью патронами, и взял на ружьё ремень, держа свол в землю, а ладонь лежала на шейке приклада. Он был готов к стрельбе. Афанасий только покачал головой, принимая неизбежное. Панкратов тоже зарядил свою двухстволку. Медлить было нечего, кажется их заметили, и артельшики быстро пошли к палатке незнакомцев.
***
– Привет вам, добрые люди! – сразу сказал Афанасий чужим, – кто будете? Куда идёте?
Так было принято по обычаю, и старшой хотел сделать, как должно. Он не зверь какой, и не человек без рода без племени, что бы без закона или обычая поступать. Но и говорил сейчас быстро, напористо. Хотел просто раздавить чудаков, лишить уверенности в себе, а может быть, напугать.
Вперёд вышел, старший их ватаги, сбил на затылок свой картуз, подбоченился, выставил левую ногу вперёд, показывая, что всё одно не боится.
– Зовут меня Зовуткою, и по своему делу здесь, а куда мы идём- так и не ваше дело. Не вам нам указывать! А хотите, если с добром, то присядьте, чаем угостим! Ради нового знакомства!
Афанасий сам присел, раз предложили а рядом расположился Семён. Фёдор всё раздумывал, поправил ворот своей рубахи. А швед стоял спокойно.
– Чаю гостям принеси! – крикнул старшой чужаков.
Алексей всё смотрел, как слева и справа подходят трое, и уже нашупал в кармане рукоять ножа. Как раздался крик:
– Тивда! Это я, Настасья! Они меня связали! Каторжники они беглые!
Вышло это, словно набат с колокольни прозвонили. Все словно замёрзли враз. Но чужаки попытались взяться за оружие, это дед Фёдор ещё успел заметить. А дальше- видел, как только три тела упали на землю, заливая её своей кровью. Фёдор вскннул ружьё, как считал очень быстро, а уже раздался револьверный выстрел. На землю упал швед с простреленой головой, оказавшийся вдруг перед Афанасием. Тут и Панкратов не сплоховал, ударом приклада свалил наземь оставшегося в живых каторжника.
Старшой сразу присел к лежавшему Алексею, вынул окровавленный нож из его руки. Кровь сочилась из раны над левым ухом, новый товарищ уже не дышал. Харатьев тяжко вздохнул, на душе стало так гадко и муторно, что дышалось с трудом.
– Фёдор, давай обратно, пусть Андрюха и Ерёма сюла с байдарой идут, – всё же смог распорядится Афанасий, – Сема, вяжи гада этого! – и старшой пнул лежавшего
А Харатьев, опять мельком глянул на убитого Алексея, и только теперь побежал к связанной девке. Присел на корточки, развязал верёвку на ногах. Руки у него, противно дрожали, и голова словно каменная стала. Он внимательно поглядел на пленницу. Красивая, конечно, просто глаз не оторвать. И то, не скажешь сразу, кто такая, какого сословия. Одёжда сшита была отличным закройщиком, хорошим мастером и ткань была не из дешёвых. Модная юбка из дорогой ткани, женская кофта, великолепный шерстяной оренбургский платок на плечах, и шёлковый, покрывл волосы. Так хорошо одетых барышень Афанасий только в Тобольске видывал. Так что на крестьянку эта девица ну никак обликом не походила.
– Меня Анастасия зовут, – затараторила бывшая пленница, – из заимки Тимофея Лукича, я дочь его.
– Дочь? Недалеко отсюда, – невпопад ответил Харатьев, а сам словно вату в ушах чувствовал, – Ну, может быть. Хорошо, что всё…
И взялся развязывать руки девушке. Пытался ножом работать, но чуть не уколол её, и опять стал тянуть пальцами, а затем и снял тугие верёвки. У него перехватило дыхание от натуги и пережитого, но совсем немного, и охотник присел. Его начала бить дрожь. Повернул голову, на поляну, где осталось тело товарища. Голова была сейчас совсем пустая, а тут еще с девицей объяснятся! И Алексея жалко было, не послушал он хорошего человека! Путались мысли в голове старшого, и он в изнеможении схватился за виски.
– А где Тивда? – озабоченно спросила девица, потирая свои затёкшие руки и ноги, – где он? Я его же здесь видела, – и посмотрела в глаза Харатьева.
– Не было с нами такого. Пошли. Собираться будем. Пора уходить отсюда.
ГЛАВА 12 Нежданно Воскресший
Они прошли совсем немного, и вдруг по ушам резанул страшный крик. Громко завыла собака. Афанасий даже обмер, услышав такое. А Настасья подбежала к убитому Алексею, где так кричал и рыдал Ерёма. Парнишка просто бился на груди мёртвого, так, словно тот мог очнуться и встать. Подбежал и Дружок, несколько раз лизнул побелевшее лицо убитого, ткнулся пару раз носом в плечо, и улёгся рядом.
Харатьев и не знал куда себя деть, ноги сами понесли его в палатку чужих. Там он начал вытаскивать мешки и другую поклажу, бросая их рядом с еле горевшим костром. Нехитрая работа немного отвлекла, и он смог чуть-чуть успокоится.
Семён тяжко вздохнул, закинул за спину своё ружьё и винчестер шведа, и оглядел тела убитых каторжников.
– Точно каторжники, старшой… Вот, и следы от кандалов на запястьях, – громко сказал Семён, – но лизо их Алексей, прямо враз положил…
Опять повздыхал потяжелее, но всё одно пожалеть его было некому. Тогда уж он присел, и принялся выворачивать карманы каторжников. Дел-то было нехитрое, только что неприятное. И, хорошо, что крови немного вышло, каждый получил по уколу ножом в самое сердце.
– Как Лёха всё успел, непонятно, – пробормотал себе под нос Панкратов, – я, честно сказать, не заметил ничего.
Но ничего особого не нашлось. Так, три финских ножа да пара кастетов грубой работы. Деньги, кредитными билетами, на сто двадцать рублей, и в серебряной монете, ещё на двадцать рублей. Спорить и пререкаться с ним было некому. И то, мертвец, он всяко не скажет супротив ничего. Поглядел, затем стащил с тел и сапоги, не пропадать же добру. Сложил в кучу. Ну а затем, Панкратов за руки поволок в дальние в кусты убитых, сразу всех троих.