– Как со зрением? – спрашивает меня майор.
– Плоховато…
– Проверить!
Эх, знал бы, как все обернется, соврал бы. И попал бы, как Валерка Розенцвейг, оператором РЛС (радиолокационная станция) в батальон. Батальон у нас в степи за речкой стоял, личный состав – около сорока человек, начальства – минимум, подсобное хозяйство – лошадки, коровки, свинюшки, жизнь тихая. Увы, распределили нас с Чуркиным в планшетный взвод, а это взвод в роту управления и входил.
Представили нас ротному. Маленький, лысый. Лысина блестит, сапоги сверкают, несет от ротного перегаром. Я потом, на гражданке, заметил: если человек с похмелья, и особенно, если натворил чего-то (а чего натворил, не помнит), и чувство вины его гложет – одевает он костюм, цепляет галстук – так, вроде бы, меньше видно, что рожа мятая. На капитане Антропове мундир выглажен в стрелку, а уж сапоги… Бархоткой он их шлифовал, золотистой такой бархоткой –в военторге продавались. Очень он это дело любил, так как больше ротному заняться было нечем – все валил на сержантов.
– Что, спортсмены, пловцы? Поплаваете вы тут у меня… с тряпкой. А, борцы? Так вот, чтоб на уши у меня в роте никого не ставили, а то я вас сам поставлю…
И далее обещал нам капитан в случае чего анальный секс в различных позах, а мы угодливо ржали – остряк командир! В дальнейшем слышали мы это от сержантов, стариков, черпаков и даже от командира полка. Как будто бы не в ПВО, а в «голубые» войска попали. Впрочем, все здесь через задницу и делалось…
Как прекрасен этот мир, мы убеждались каждую субботу
Армия. «Дух» косит траву. Рядом на заборе сидят четыре «деда» и думают, как бы получить увольнительную. Первый говорит:
– Я знаю. Пойду к прапору, внесу рацпредложение, и за это он меня отпустит.
Приходит к прапору и говорит:
– Там «дух» траву косит. Так вот, если к косе три лезвия прицепить, то он будет работать эффективнее.
Отпустил его прапор.
Приходит второй дед» и говорит:
– «Дух» работает неэффективно. 1-е движение – косит, 2-е – вхолостую (замахивает косу). Вот если сзади к нему косу прицепить, то оба движения будут рабочими.
Прапор отпустил и его.
Приходит третий и говорит:
– Надо к «духу» прицепить телегу, тогда он будет косить и траву в телегу складывать.
Отпустили и его.
Четвертый ходит вокруг «духа», вооруженного двумя косами с тройным лезвием и телегой за спиной, думает. «Дух» прекращает работу. Смотрит на «деда» и, чуть не плача, выдает:
– Что смотришь? Фонарь мне на лоб, чтобы ночью работал?
(Армейский анекдот)
Прав был артист Папанов: если человек дурак, то это надолго. И зачем Наташке было ко мне приезжать, что, в институте парней нет? Ну, было школьное увлечение, так это еще не повод… Выяснил я, что, действительно, девушка к Смирнову приезжала, да не ко мне, а однофамильцу из соседней роты. А уж бежал, уж бежал я, путаясь в полах шинели! Зато назад плелся, как кобель побитый. Эх, романтик несчастный…
В роте своя романтика – Устав изучаем. Я его сразу вызубрил, а что толку? И на первом, и на втором году этот Устав изучали, как цитатник Мао-Цзэдуна. Чем воинов еще занять, как не зубрежкой? (Справедливости ради, скажу, что третья часть наших воинов до конца службы этой премудрости так и постигла). Загонят взвод в класс, сержант поставит задачу, и смоется. После бессонной ночи склеиваются глаза. Ротный командир тихонько зайдет, и заговорщические пасы делает, чтобы команду не подавали. Посмотрит на воинов, и тихонько-тихонько, как Братец-Лис:
– Внимание, все, кто спит…
И как рявкнет:
– Встать!
Те, кто спал, вскакивают. И тут же выходят строиться. Дорога знакомая – очко чистить. Впрочем, трудотерапия для дурака – дело безнадежное. Очки блестят, а знаниями дураки блистать так и не будут. Вон Серенька Хрунов, жил на хуторе в Вятском краю, сено косил, за лошадями ходил, самогонку ложкой хлебал (хлеб в нее крошили, извращенцы), ему ли постичь науку политическую? Брежнев – тот самый главный. Генеральный секретарь всей нашей партии коммунистической. По аналогии со словом «генерал» – запомнить можно. А уж кто такой Косыгин (председатель Совета Министров) или Подгорный (Председатель Верховного Совета СССР), разобраться Сережка никак не может.
– Назови республики СССР! – командует замполит.
Сережка долго молчит, тужиться, то и гляди, пукнет, а потом как брякнет:
– Волгоградская народная республика, столица – город Украина!
Хоть бы прикидывался, да нет – дурак натуральный. В истопники его, на дальнюю «точку», в Казахстан!
Наш ротный, капитан Антропов, лекции читал мастерски. Любо-дорого послушать. Вот, например, вступление:
– Кто вы есть? Вы есть черви в говне! Кто есть я? Я есть красная лампочка, излучающая свет знаний! И вы, б…, тянитесь к свету, внимайте!
А далее делал удивленное лицо и спрашивал:
– А х… вы не конспектируете?
Ротный на службе редко появлялся – то по бабам, то в запое. Зато старшина Смолин отирался в казарме круглые сутки. Неплохой он, в принципе, был мужик. Но, видимо, все старшины одинаковы, им бы ротой полотеров командовать, а не боевой единицей. (Тут я внесу ясность: в роте были как бы два старшины – официальный, прапорщик, и старший сержант, из срочников, он обязанности в отсутствии прапорщика выполнял. О сержанте – старшине я вначале и упоминал).
Забросить бы Смолина в страну загнивающего капитализма, он бы с безработицей враз покончил. Встанет посреди казармы, вертит, как ворон, головой, жертвы ищет. Кто от занятий сачканул, мимо Смолина не прошмыгнет. Мы воздушную границу Родины стережем, старшина – нас:
– Поди-ка сюда, голубчик, возьми-ка тряпочку!
Суббота для прапорщика – самый главный праздник, парко-хозяйственный день, генеральная уборка. Наша казарма еще при царе построена. Стены – в метр толщиной, полы толстыми плахами выстелены, а то бы воины их давно до дыр протерли. И натяжки тут нет никакой.
Каждую субботу брали мы кордоленту – войлочную полосу, утыканную, как щетка, железными шипами, и скоблили ей пол добела. Выскоблим, сметем опилки, вымоем пол с мылом (если мыло есть), покрасим красителем, который на воде разводился. За полчаса пол высохнет, давай его мастикой натирать. Катаем по казарме обитую шинельным сукном железнодорожную шпалу (эту шпалу почему-то называли «Понедельник», впрочем, в каждой роте это орудие наведения лоска имело свое имя), а по радио музыка звучит, группа Стаса Намина сладенько так напевает:
– Как прекрасен этот мир, посмо-три-иииии!
Как я тогда эту песню ненавидел!
Пол, как в Кремле блестит, радует глаз. Наш глаз, но не старшинский.
– А ну-ка, отодрать все заново!
– Почему, товарищ старшина?
– А мне колер не нравиться!
– Доколе ж перекрашивать будем?
– А покуда мне колер не понравиться!
Выбор пластинок в радиоузле небогат. И вновь плывет по казарме нехитрая песенка о том, как прекрасен этот мир. Мать его так!