Огненный перевал

– Голова… – я осознал наконец-то страшную головную боль.

– А ты не видишь ничего? – спросил Воронцов.

Я попытался повести глазами. И увидел, что в кабину вертолета сквозь разбитый «фонарь» кабины вошел громадный кусок ствола сломанной сосны, ударил меня по голове, но, кажется, не убил. А толстый сук того же ствола, способный проткнуть человека насквозь, оказался у меня под мышкой. Порванная одежда, несколько царапин и гарантированное сотрясение мозга – это все, что я получил вследствие аварии.

Старший лейтенант шлепнул меня по плечу, приободряя, и с трудом протиснулся за сломанным креслом командира экипажа к выходу в грузопассажирский отсек.

Я прислушался. Вертолет не шумел двигателем, и это было настолько непривычно, что возбужденные голоса из салона просто раздражали. Но они же еще и звали, показывая, что я не один остался, и не наедине с Воронцовым тоже. Я тут же осознал, что в салоне летели и солдаты, и священник, и пассажиры, и мои сослуживцы, и – это я почему-то вспомнил в последнюю очередь – жена. Майор, как я определил с первого взгляда, если и жив, то не командир. А я – старший по званию офицер, и там может быть необходима моя помощь. И мне следует поторопиться…

Я стал выбираться из стволов и веток, что заполнили пространство вокруг меня. И увидел прибитого толстой веткой к стене окровавленного бортмеханика, который только что в кабину вернулся из салона. Его прокололо насквозь, как могло бы проколоть меня. Бортмеханик, видимо, склонился над телом второго пилота, и толстая ветка пробила ему плечо, пробила грудь и вошла в стену. Зрелище было неприятным и жутким, и я от этой картины заспешил. Впрочем, большого труда выбраться из кресла не составляло. Я протиснулся за командирским креслом к выходу, тут же торопливо шагнул за порог в салон и только в этот момент почувствовал, что вертолет неустойчив и слегка покачивается. Причем покачивается совсем не так, как качался бы в воздухе во время полета. Это было, скорее, покачивание доски, концы которой установлены на неустойчивых опорах. Такое у меня создалось впечатление. Но разбираться в этом я сразу не стал, потому что в салоне в тяжелом сумраке при неработающем электрическом освещении шло какое-то действие, и я хотел разобраться, что там происходит…

* * *

К моему удивлению, среди потерпевших аварию не было паники. Старший лейтенант Воронцов распоряжался уверенно, только я не понял, почему он первыми высаживает из вертолета своих солдат. Вернее, я понял, что за солдат он несет персональную ответственность и для него, наверное, их жизнь и безопасность важнее всего. Но в вертолете есть гражданские, есть раненые и, как я уже убедился, погибшие. Головная боль после скользящего удара стволом сосны мешала мне кричать громко. И пусть теперь в вертолете не слышно было шума двигателей, Воронцов все равно не услышал, когда я крикнул:

– Старлей! Сначала гражданских высади… И раненых…

Вертолет опять качнуло, и уже настолько существенно, что я чуть не потерял равновесие. Тем более следует первыми высаживать самых слабых и беззащитных. И я почти побежал, если здесь вообще можно было бежать, к Воронцову.

– Старлей, ты оглох? – спросил я резко.

– Тебя, кэп, видимо, сильно бревном ударило… – бросил он через плечо, высунулся из люка и стал что-то рукой показывать. Потом крикнул:

– Еще шагов на сорок поднимитесь. На скалу…

– Что такое? – спросил я.

Но ответа не получил. Воронцов не обернулся, продолжая куда-то всматриваться. И даже бинокль у него в руках появился. Значит, смотрел вдаль. Этот бинокль и помог мне обрести соображение. А полностью вернули к действительности отдаленные уже автоматные очереди. Плотные, жесткие, хлесткие – словно кого-то расстреливали с короткой дистанции. Дальняя стрельба не бывает такой плотной. И стихла она быстро, показывая, что какая-то из сторон показала свое явное преимущество.

– Боевики? – спросил я.

– Значит, не совсем мозги вышибло, – грубо отозвался старший лейтенант. – Отдыхай, ты контужен, и не мешай работать… Лейтенант, обыщи вертолет. Здесь должны быть крепежные ремни. Груз-то как-то крепят, если есть петли. – Палец Воронцова ткнулся в петлю, торчащую из каркаса вертолета.

Приказ относился к лейтенанту Соболенко, отпускнику с одной из наших застав. Причем прозвучал приказ так, словно меня здесь не было и не я был в настоящий момент старшим по званию. А согласно всем уставам, в подобной ситуации командует старший по званию, невзирая на то что мы принадлежим к разным ведомствам. И потому я хотел было возразить, но нарвался на взгляд старшего лейтенанта. И этот взгляд красноречиво говорил, что он – диктатор в ситуации и уже твердо решил взять командование на себя. В любом случае, если бы я попытался перехватить инициативу, солдаты взвода старшего лейтенанта просто не стали бы слушать мои команды, когда приказывает их командир. И я оказался бы просто в смешном положении. А я не люблю быть смешным. Я очень не люблю быть смешным…

– Отдыхай, кэп… – повторил Воронцов уже мягче. – Займись собой и женой…

Ох, не вовремя он напомнил. Я опять почти забыл о ее существовании. И был тем счастлив…

– Я по званию… – начал я тихо, чтобы напомнить ему прописные истины.

– Ты много повоевал в своей жизни? – перебивая меня, спросил он напрямую.

– Я не воевал, но…

– Но я четыре года уже воюю, и предоставь уж мне продолжать делать то, что я умею. Просто не мешай, поскольку у тебя сильнейшая контузия… После ударов оглоблей иногда дураками становятся… А тебя хорошая оглобля стукнула. Не показывай себя в не лучшем свете. Не мешай, я знаю, что делать…

– Где Валуев с Родняковым? – спросил я лейтенанта Соболенко, который вслушивался в наш разговор с Воронцовым и не знал, выполнять ему команду в присутствии своего старшего по званию офицера или ждать моего согласия на это.

Старшие лейтенанты Валуев и Родняков летели вместе с ним, но я не видел их, хотя должны были бы по долгу службы оказаться рядом со мной.

– Родняков… – тихо сказал лейтенант. – Сук дерева обшивку прошил, и ему в спину…

– Валуева я отправил со своими солдатами, – сообщил Воронцов. – Выставил заслоны от бандитов, чтобы спокойно выгрузить раненых.

Он не докладывал, он просто ставил меня в известность. И коротко глянул на Соболенко.

– Выполняй… – послал я лейтенанта.

Соболенко, как мне показалось, бросился выполнять команду с радостью. Старший лейтенант Воронцов своей уверенностью в действиях и командах в самом деле показывал, что имеет право на командование, и за таким командиром обычно охотно идут другие. В принципе, я тоже готов был согласиться, что, согласно опыту, командовать здесь должен Воронцов. Да и боль в голове подталкивала меня к такому решению.

И я, чтобы совсем не упасть лицом в лужу и не показать, что подчинился обстоятельствам, а не пониманию ситуации, выглянул из люка. Оказалось, что корпус вертолета завис в паре метров над землей на крутом склоне, застряв между тяжелыми сосновыми стволами. Но корпус не только между стволами застрял, он был еще подвешен на толстых сучьях, которые не сумел сломать, но которые легко пробили легкую бортовую обшивку. В сумраке салона эти ветви не было видно, но с улицы авария показывала, как должно было достаться тем, кто угодил под такой сук.

– Согласен, командуй, – кивнул я старшему лейтенанту. – Только меня о ситуации информируй. Потери есть?

– Отец Валентин подсчитывает, сейчас доложит… Ты к жене-то хоть подойди.

Он словно бы видел, как мне не хочется это делать, и потому старался принудить меня к этому. Я вздохнул, молча все пережил, но все же двинулся в сторону горы из рюкзаков, совсем недавно бывших еще креслом из рюкзаков. Как раз отец Валентин вытаскивал оттуда за руку Ксению. Но я был уверен, что с ней ничего не случится. С ней то есть всегда что-то случается, но страдают окружающие. Она же, как поплавок, слегка потрепанная, всегда будет на плаву…

* * *

Священник оказался парнем деятельным. Мельком Ксению осмотрев, хотел перекрестить ее, но почему-то остановился и дальше двинулся, чтобы помочь тем, кому помощь в самом деле нужна была, а она еще что-то вслед ему сказала. Мне слов не слышно было, потому что Ксения имеет привычку говорить шепелявым полушепотом, который и разобрать-то сложно.

Я подошел.

– Вспомнил, что я есть? – спросила она.

– Напомнили, к сожалению, – ответил я сухо.

Глава 3

1. Ширвани Бексолтанов, самодостаточный эмир

Примета это нехорошая. Она, конечно, не стопроцентная. Бывало тоже, что не срабатывала, но чаще, в большинстве случаев, нехорошая примета…

Шрамы на лице у меня начали «гореть» сразу после того, как я получил сообщение от Вахийты о прерванной связи с вертолетом. Я тогда еще почувствовал, что вертолет, скорее всего, не долетит до места и нас ждут какие-то осложнения ситуации. Если он не долетит, чего я своим врагам от всей души не желаю, придется вместо хорошо продуманной операции ввязываться в какую-нибудь авантюру, и неизвестно, чем такое мероприятие может закончиться. Я всегда был и остаюсь сторонником продуманных и тщательно, точно выверенных действий, и потому мне многое удается, если только не все… А в авантюре только на неверную удачу можно полагаться, но удача – шлюшильда прописная и никто больше, и нет никогда на нее полной надежды, и быть не может… Как человек, воспитанный на старой мусульманской морали, я ненавижу шлюх, и все, что с ними связано. Когда приводили в мой джамаат продажных шалав, чтобы мужчины совсем не одичали без женщин, я всегда приказывал расстреливать их после использования по назначению. И сам никогда их услугами не пользовался. А шлюх во время войны понаехало море, в основном с Украины и из Молдавии. Не знаю уж, что их оттуда к нам манило. Своих мужиков не хватает, что ли… Удача – персона из того же шлюшиного ряда, и я предпочитаю на нее не полагаться. Хотя полагаться иногда приходится, и нынешний случай – характерный пример тому. Просто больше и положиться не на что, хотя я и здесь попытался провести возможное планирование. Только – возможное, потому что точного провести было нельзя, не имея конкретных данных.

Вахийта, хотя, наверное, связь с авиадиспетчером по-прежнему поддерживал, мне больше не звонил, но, как всегда, все знающий Уматгирей опять каким-то образом опередил меня, словно находился не в далекой, противной моему пониманию правильного мира Швейцарии, а на месте происшествия или хотя бы в самом Грозном. Он не только опередил, он даже сумел договориться насчет вертолета для поиска пропавших в то время, когда федералы, соблюдая правила полетов, поиск вести не будут, чтобы не потерять еще одну машину. Более того, Уматгирей заявил, что пилоту полет уже оплачен, то есть кто-то меня поддерживает и подстраховывает по указке Уматгирея прямо здесь, на месте. Но я не так прост, как кажется со стороны, и понимаю, что меня не только поддерживают и страхуют, меня еще и контролируют, что мне, естественно, совсем не нравится, потому что я никоим образом не являюсь и являться не собираюсь подчиненным Уматгирею лицом, и если порой работаю с ним совместно, то только на равных условиях. Я всегда сам по себе, я – самодостаточен и горжусь этим…

Меня контролируют… На меня, говоря понятнее, «стучат»… Такое открытие заставило меня еще больше покраснеть шрамами на лице и перебрать мысленно, что называется «по косточкам», всех своих людей, потому что Уматгирей, насколько я его знаю, не поленится платить кому-то, чтобы получать обо мне и о моих конкретных действиях полную информацию. И я мысленно «ощупал» каждого из своих парней на «вшивость»… Это занятие неблагодарное, и я пришел к выводу, что положиться в трудной ситуации могу абсолютно на всех, и все мои люди отличаются гарантированной надежностью. И, одновременно с этим, ни на кого не могу полностью положиться, потому что любой может оказаться купленным Уматгиреем человеком… Странные выводы, которые не дают никакого результата…

* * *

В этот раз с собой я мог взять на операцию только троих. Показал им место, где следует ждать посадки в вертолет и где их с оружием в руках со всех сторон видно не будет. Недалеко от Грозного и тем более рядом с дорогой к вооруженным людям по нынешним временам присматриваются и звонят порой ментам. И потому нельзя было отнестись к выбору места легкомысленно. Я не отнесся. Нашел что нужно. Место укромное и, кажется, даже для посадки маленького вертолета подходящее. В крайнем случае, всегда можно будет по телефону подкорректировать.