Краповые рабы

Сказано это было, скорее, для самого Бабаджана Ашуровича, а не для заместителя командира взвода. Так старший сержант понял. Но ничего удивительного в том, что эмир Дагиров, как и всякий человек, тоже хотел жить, не было. Он просто хотел жить и потому шел, превозмогая свои физические страдания. И, хотя Бабаджан Ашурович понимал, что впереди, там, куда увлекают его эти солдаты, его ожидает следствие, суд и тюрьма, все же не терял надежды на спасение. И потому, памятуя слова офицера, Дагиров, время от времени начиная хромать сильнее, тормозил движение и порой с тревогой посматривал на старшего сержанта, который, кажется, не сомневался в том, что ему разрешили пристрелить эмира.

Он не боялся смерти, но одновременно и не хотел умереть. Не хотел умереть именно вот так, бесславно и безвестно. Хотя, наверное, он вообще не хотел умирать, и мысль о том, что все пройдет, что все образуется, постоянно сидела в его голове. Бабаджан Ашурович надеялся, что вот-вот что-то случится. Что-то такое, что спасет его. Так всегда происходило раньше. Так должно было бы произойти и сейчас. И вскоре он начал верить в это. Группа шла между каменной грядой и скоплением «карандашных» скал, как зовут в этих местах выветренные почти до толщины стволов деревьев высокие скалы, когда один из двух рядовых солдат группы что-то воскликнул. Старший сержант тут же отреагировал, поднял автомат и выстрелил с едва различимым звуком. Спецназовцы без задержки даже на секунду заняли боевую позицию. Залегли, хотя и неумело, и бомжи, и только один эмир остался стоять, переводя дыхание и радуясь неожиданной остановке. Да ему и трудно было залечь. Рана не позволяла делать резкие движения.

Он еще не понял, что остановило группу, но была надежда, что свои, и эта надежда несла в душу радость. Но, к удивлению эмира, в спецназовцев никто почему-то не стрелял, хотя он ждал точных и отрывистых, как плетка, бьющих очередей. А сам одиночный выстрел старшего сержанта показался эмиру каким-то странным, непонятно, куда и в кого нацеленным. Бабаджан Ашурович не видел, куда стрелял Семисилов, хотя ему показалось, что со скалы что-то упало.

– Стрижаков! – призывно воззвал старший сержант к тому солдату, что и привлек внимание его автомата своим сигналом.

– Я!

– Пробегись. Посмотри. Если что, мы прикроем.

Бабаджан Ашурович узнал того худощавого солдата, который бил перед окончанием допроса крутоплечего и сильного свана, посмевшего разговаривать вызывающе. И очень хотел, чтобы этого Стрижакова перед скалами встретила очередь в голову, потому что очередь в грудь может оказаться бессильной перед бронежилетом даже при стрельбе с короткой дистанции.

Тот рядовой, что первым подал сигнал опасности, легко вскочил на ноги и, петляя, как заяц, устремился в сторону скопления разновысоких скал. При такой непредсказуемости его передвижения, при отсутствии системы в передвижении в него, наверное, было трудно попасть, думал эмир. И потому оправдывал стрелка, который не торопился дать очередь. Лучше выстрелить с близкого расстояния. Однако очереди, к удивлению Бабаджана Ашуровича, он не услышал. Недолго оставаясь на виду, рядовой проскочил между скал и исчез из поля зрения. Ждали его минуты две с половиной. Потом солдат вышел с другой стороны – Дагиров это место хорошо знал и даже предвидел, где Стрижаков выйдет, и возвращался к группе уже вполне спокойно, хотя и не медленно. Но не бежал и не петлял. И нес что-то в руках. Только когда солдат подошел ближе, Бабаджан Ашурович узнал этот предмет и почувствовал радость. Это была шапка-ушанка из белого искусственного меха с солдатской кокардой советских времен. Такие шапки любят покупать приезжающие в Россию иностранцы. Но эмир Дагиров знал, что эта шапка принадлежит не иностранцу, а одному из моджахедов его джамаата – опытному бойцу и хитрому лису Алигайдару Барзулавову. И Стрижаков снял ее не с убитого, потому что шапка не была испачкана кровью, хотя оказалась в двух местах пробитой, видимо, одной и той же пулей. Когда старший сержант стрелял в шапку, она лежала на скале высотой в человеческий рост. И, естественно, эмир предположил, что шапка была выставлена здесь не случайно. Она знак эмиру, что его люди здесь, поблизости, и ждут только удобного момента для нападения на спецназ и освобождения своего эмира. До такой хитрости мог только один Алигайдар додуматься. Причем хитрость, совершенно непонятная спецназовцам, но ясная для Бабаджана Ашуровича. Значит, его люди рядом и они его не бросят.