Месть в тротиловом эквиваленте

– Нет. Просто твердо знаю, что если человек пытается что-то не показать на своем лице, то именно это, как правило, и открывается в первую очередь. Давно уже такое заметил.

– Это подполковник Лихачев Леонид Юрьевич из следственного управления ФСБ. Так уж вышло, что в этой шахматной партии он играет против тебя.

– Не понял, товарищ полковник.

– Именно Лихачев ведет дело подполковника Скоморохова. Он должен доказать его вину. Твоя же задача, сам понимаешь, прямо противоположная. Как это можно сделать? Твое мнение?..

– Полностью? Чтобы никаких сомнений не было?

– Именно так и никак иначе. Я считаю, что пока у твоих противников фактов нет, только сомнения. Так что ты скажешь?

– Только одним способом. Нужно найти настоящего преступника.

– Вот-вот. Леонид Юрьевич Лихачев сказал то же самое. Но он же заметил, что ты изменишь свое мнение о Скоморохове, когда ты познакомишься с их данными. Как тебе такое утверждение?

– Никак. У меня всегда есть собственное мнение. А с выходом на инвалидность я получил возможность не прислушиваться и к ценным указаниям командования, сколь угодно высокого. Мое личное мнение всегда опирается на честь офицера. Я стараюсь быть правдивым прежде всего перед самим собой и не допускать нечестности в отношении других людей.

– Мое мнение, значит, ты можешь не учитывать?

– В данном случае мне не хочется учитывать ваши слова о шахматной партии, а вовсе не мнение. Я в шахматах не великий специалист, хотя слона от коня отличить могу не только по внешнему виду. Тем не менее я всегда считал и продолжаю считать, что шахматы – это только игра, соревнование интеллектов. А следствие – это человеческая судьба, может быть, жизнь. Называть его игрой я не могу и не хочу. Для меня это так же серьезно, как и для самого подследственного.

– В принципе, я одобряю такое вот твое отношение к этому делу. – Полковник Быковский, кажется, вернулся в свое нормальное состояние. – Наверное, я был не прав, назвав Лихачева твоим шахматным противником. Но шахматы – это, как ты правильно заметил, соревнование интеллектов. Как раз оно вам сейчас и предстоит. – Быковский показал мне на место, которое я занимал раньше, и положил передо мной большой и толстый бумажный конверт, принесенный Лихачевым. – Прочитай. Если вопросы будут, позвоним Леониду Юрьевичу.

Я сел читать.

В принципе, это были, как я понял, выжимки из уголовного дела. Целиком мне предоставлять его никто, естественно, не собирался. Даже капитан Саня только хлопала ладонью по папке, но не открывала ее. А уж подполковник Лихачев тем более, кажется, не имел таких намерений, хотя у него экземпляр был свой собственный. Иначе он мог бы просто сделать ксерокопии с собранных документов и передать их полковнику Быковскому.

Нет, этот тип выполнял лишнюю работу, перепечатывал на компьютере отдельные эпизоды конкретных документов, на основании которых вполне возможно было бы составить весьма ложную картину. Подбор этих эпизодов был, как мне показалось, достаточно предвзятым и целенаправленным.

Хотя, может быть, в технической стороне вопроса я и ошибался. Подполковник Лихачев мог копировать эти эпизоды с файлов в своем компьютере и вклеивать их на отдельные страницы, не набирая заново. Думаю, в ФСБ, в отличие от уголовного розыска, делопроизводство ведется с использованием современных цифровых технологий.

Да, в уголовном розыске тоже стояли компьютеры. Только вот я дважды посещал кабинет капитана Сани и ни разу не видел, чтобы она пользовалась этой весьма полезной штуковиной. Я ее даже включенной не заставал. Кое-какие документы, которые Радимова мне передавала за время нашего сотрудничества, были скопированы на ксероксе, а не распечатаны с компьютера. Не любят менты компьютерами пользоваться.

Хотя я однажды видел на посту ГИБДД, как какой-то майор-инспектор с умным видом смотрел в монитор и щелкал компьютерной мышкой. Он делал это настолько часто, что я имел все основания предположить, каков же род его занятий. Так и оказалось. Майор-инспектор отключил звук, чтобы не показывать свое увлечение, и с головой ушел в компьютерную игру. Но за его спиной на стене висел портрет президента страны в рамке и под стеклом. Изображение, находящееся на мониторе, отражалось в нем, как в зеркале.

Кусочки документов были расположены так, чтобы у их читателя постепенно создавалось определенное впечатление об отставном подполковнике Скоморохове. Посмотрев самые первые из них, я понял, что ФСБ начало интересоваться им не после взрывов.

Это произошло гораздо раньше, когда два его хороших знакомых уехали в Турцию, якобы на отдых. Оттуда они перебрались в Сирию и начали воевать в рядах боевиков ИГИЛ. Один из них – отставной офицер-спецназовец внутренних войск, второй – бывший капитан областного ОМОНа. Оба по национальности татары, вероятно, мусульмане, как и большинство представителей этого народа.

Честно говоря, я не видел в этом факте какой-то вины самого Скоморохова. Ведь не он же уехал. Но ФСБ, судя по всему, имело прямое указание смотреть на подобные дела совершенно иначе.

В вину подполковнику Скоморохову в данном случае ставилось то, что он не отзывался плохо об этих людях, хотя в разговорах и не одобрял такие действия. Этот человек не захотел, чтобы ФСБ формировало его публичное поведение.

Но я тоже не желал бы такого в отношении себя, поэтому был вполне в состоянии понять Виктора Федоровича. Есть у меня дурная привычка думать и говорить то, что в голове сидит. Причем непременно в моей собственной. Вовсе не то, что мне пытаются в нее вбить.

Мне подумалось, что подполковник Лихачев неправильно понимал то, что знал обо мне. Вот он и решил, что я буду хуже относиться к Скоморохову, когда узнаю о таких вопиющих фактах. Я же, напротив, посчитал Виктора Федоровича человеком вдумчивым, не суетливым и честным. Он не желал огульно, без разбирательства обвинять в чем-то людей, которых хорошо знал, таким образом в некоторой степени снимал с них вину.

В материалах, предоставленных мне, даже упоминалась какая-то местная телевизионная передача, когда Скоморохов в прямом эфире отказался осудить уехавших. По мнению подполковника Лихачева и его коллег, этим он мог подтолкнуть к такому же поступку и других людей.

Прочитав сей глубокомысленный вывод, я подумал, что поторопился назвать глаза Леонида Юрьевича умными. Они были только хитрыми и ничуть не более. Искры здравого смысла в них – это только легкое актерское искусство. Вывод, сделанный подполковником ФСБ, был совсем не умным. Человек, умеющий мыслить, не будет подводить под такое индивидуальное дело, как человеческая порядочность, общественную идеологию и вопросы пропаганды.

Все прочие материалы относились уже непосредственно к событиям последних дней, к уголовному делу, возбужденному по поводу производства взрывов. Правда, обвинения подполковнику Скоморохову предъявлены не были, хотя он и считался первым подозреваемым. Про второго и третьего в бумагах, предоставленных мне, не было сказано ни слова.

Пока еще шел этап сбора материалов, которые могли бы прибрести весомость настоящих доказательств. Или нет. Это на мой сугубо субъективный взгляд.

Более того, на тот же самый мой субъективный взгляд, отдельные факты как раз говорили об обратном. Например, в бумагах с негативным подтекстом упоминалось о том, что Виктор Федорович регулярно выписывал и читал газету «Комсомольская правда». Но ведь это же как раз и говорило о том, что он знал о существовании областного вкладыша в упомянутой всероссийской газете.

Я, как, впрочем, и полковник Быковский, так и не поверил, что опытный военный разведчик мог допустить такой прокол – использовать газету из своего почтового ящика. Кроме того, раньше, как я помню, на полях всех периодических изданий, разносимых почтальоном, всегда проставлялся номер квартиры. Наверное, сейчас делается так же. Должен быть этот номер и на газете, которую кто-то использовал в качестве уплотнительного материала в посылке.

Но в материалах про это ничего сказано не было. Если бы номер существовал, то на него обязательно обратили бы внимание эксперты и следователи. Для них это важный факт, мимо которого пройти невозможно. Ну а я не мог не учитывать такой очевидной вещи, как опыт подполковника Скоморохова.

Еще я как специалист понимал, что опытный военный разведчик никогда не позволил бы себе четыре раза подряд использовать однотипные методы. Даже если предположить, что Виктор Федорович сознательно пошел на преступление, то надо учитывать, что он, не особо напрягаясь, сумел бы уничтожить этих людей тихо и обязательно разными способами, не похожими один на другой.

Это воспитанная годами практика. В нашей работе нельзя постоянно использовать одни и те же приемы. Иначе противник быстро разработает технологию защиты от них.

Тот же опыт наверняка позволил бы Скоморохову полностью обезопасить себя. Уж он-то сработал бы так, что на него ни при каких обстоятельствах невозможно было бы подумать. Какие обвинения? О чем это вы?

Еще один момент был, как мне казалось, порожден вопиющим незнанием сотрудниками следственных органов самой технологии работы боевых подразделений на Северном Кавказе. Виктора Федоровича безосновательно, не имея никаких фактов, пытались обвинить в похищении взрывчатки С-4.

Дело в том, что в последнюю свою командировку перед выходом на пенсию подполковник командовал сводным отрядом спецназа ГРУ. Подчиненные Скоморохова сумели найти в лесистых ущельях три схрона с оружием, боеприпасами и взрывчатыми веществами. Все это, согласно актам, было уничтожено посредством взрывов. Но сотрудники следственного управления ФСБ считали, что командир сводного отряда спецназа имел полную возможность похитить часть взрывчатки для воплощения своих преступных замыслов.

Это мне казалось уже вообще запредельной глупостью. Каким образом можно похитить взрывчатку? На глазах у всех? Нагло? Или Скоморохову следовало предварительно перестрелять своих же солдат и офицеров?

Командир сводного отряда сам на операции выезжает не так уж и часто. Он присутствует на месте событий, только если они серьезные, связанные с ликвидацией сильной банды или даже группы таковых. Чаще всего командир эти операции просто планирует и отправляет куда следует взвод или несколько подразделений, в зависимости от сложности поставленной задачи.

Да, что-то прихватить там, конечно, можно. У меня в роте каждый взвод, которому по штату полагается ручной пулемет, имел и второй – нелегальный. Если во время таких командировок мне в руки попадало трофейное оружие, то я не брезговал возможностью усилить огневую мощь своих взводов. Это обычная практика, и высокие чины на нее всегда смотрят сквозь пальцы.

Но я не решился бы у всех на глазах похитить взрывчатку даже из схрона, который нашел лично. Пистолет или автомат – это еще куда ни шло. Нож, если он понравится, это вообще не вопрос. Но взрывчатку!.. На это сразу обратят внимание, тут же заметят.

Я несколько раз бывал в командировках, всегда работал со своими солдатами в составе сводных отрядов и ни разу не видел, чтобы командир отряда что-то брал для своих нужд. Довооружение подчиненных – это дело командиров взводов и рот. Комбат или начальник штаба батальона такими делами не занимаются.

На практике уничтожение схронов производится без присутствия командира сводного отряда. Иногда за этим присматривает представитель ФСБ. Командир сводного отряда только утверждает акт на уничтожение своей подписью, которая ставится в левом верхнем углу на первой странице. Он даже в глаза не видит то, что было уничтожено.

Поэтому саму возможность такого обвинения в адрес подполковника Скоморохова я считал откровенной глупостью и готов был даже выступить на любом суде как эксперт, чтобы в пух и прах разбить подобные домыслы стороны обвинения. Да и вообще, что это за обвинение такое, выдаваемое за факт – «имел возможность похитить». Надо же! С такой логикой следует сажать для профилактики хотя бы раз в три года каждого кассира из любого магазина.

Я дочитал бумаги до конца и с тяжелым вздохом отложил их от себя.

– Что?.. – настороженно спросил Быковский.

– Поторопился я…

– Признать Скоморохова невиновным? – спросил полковник с опаской, словно я подсунул ему стакан с самогонкой, чтобы запить чистый спирт.

– Нет. Поторопился сказать, что у подполковника Лихачева слегка умные глаза. Они тут одной глупости понабрали и на основании этого надеются составить обвинения. «Имел возможность похитить взрывчатку»!.. Да вот я лично могу сказать, что с десяток раз, наверное, имел возможность ее спереть. Да, именно я, взводный и ротный, а не командир сводного отряда, который о взрывчатке знал только из моего доклада, а потом визировал мой акт на уничтожение. Но это же не значит, что я ее похитил. Все прочее примерно на таком же уровне. Есть и еще целое ведро вопиющих проколов.

– Беда в том, что суд часто верит подобным обвинениям, – мрачно сказал полковник.

– Мне кажется, что Скоморохову хотят прилепить не только чистой воды уголовщину, но еще и политику.