Бородатая банда

Мы встретились там же, где расстались. Я покинул башню боевой машины пехоты, чтобы поблагодарить инспекторов ДПС, что были вместе с сержантом Корнелазовым. Капитан, носящий гордо, как знамя, очень крупный нос, не выслушав меня, заметно стесняясь и даже, как мне показалось, слегка краснея под сильным загаром, решительно взял меня за локоть и отвел в сторону. Говорил он по-русски неважно, и оттого старался говорить подробно:

– Слушай, старлей… Тут такое дело… Как только твои парни эту «Ладу» расстреляли и к ней побежали, на дороге остановилась «Ауди А8» с чеченским номером. За ней еще «Фольксваген Пассат» остановился. Номер тоже чеченский. Я так понял, что они вместе ехали. Номер «Ауди», кстати, по серии входит в перечень номенклатурных номеров. Если мне память не изменяет, это номер машины из охраны президента Чечни, – капитан назвал номер. – Водитель, большой и толстый, высунулся, спросил меня, нужна ли помощь. Я в этот момент, признаюсь честно, испугался. Твои солдаты убежали к перевернувшейся машине. А я сквозь лобовое стекло увидел, что на переднем пассажирском сиденье в «Ауди» сидит человек с длинной черной бородой, лысый, и перед ним торчит автоматный ствол. Заднее сиденье мне было плохо видно, но там, мне показалось, тоже двое были и тоже с автоматами. И в «Пассате», когда он мимо проехал, на пассажирском сиденье сидел бородатый человек с автоматом.

Я сделал вид, что ничего не заметил, от помощи отказался, но сказал, что здесь спецназ военной разведки работает. Я так от их стволов прикрылся. Твои солдаты все равно уже помочь мне не успели бы, а этим стоило только ствол в окно высунуть, и все… А мне и спрятаться некуда, я на пустой дороге. Даже если под откос спрыгну, просто из машины выйдут и пристрелят. Против их стволов наши два автомата – ничто…

– А что сразу моему сержанту не сказал? – спросил я капитана.

– А что толку, они уже уехали…

– Пушка БМП их бы остановила…

– Я подумал тогда, а что, если это и правда охрана президента Чечни? А вы их расстреляете… Это же скандал! И вообще хотел об этом деле забыть. А по дороге подумал, что это как-то… Словно я бандитов боюсь… Там, на дороге, я сознаюсь – испугался, а потом стыдно стало. Я все-таки мужчина! Решил тебе рассказать…

– Я понимаю, капитан, чтобы рассказать, что испугался там, на дороге, мужества нужно не меньше, чем для того, чтобы в бой вступить. Спасибо тебе, что решился. Номер «Фольксвагена» не помнишь?

– На автономера у меня память профессиональная. Помню, конечно…

Он назвал номер второй машины.

– Запиши…

– У меня не только на номера телефонов, у меня на все память профессиональная. Память разведчика… А это много…

Капитан согласно кивнул.

– Еще раз спасибо тебе. И за то, что сделал, и за то, что сказал. Но для тебя будет лучше, если ты обо всем этом забудешь и своим коллегам ничего не расскажешь. Не исключено, что кто-то в МВД предупреждает бандитов о засадах. Мы разберемся и с «Ауди», и с «Фольксвагеном». ФСБ разберется… Им проще сделать запрос. У спецназа ГРУ нет следственных функций…

Я ушел в БМП, и только из башни, плотно усевшись на жестковатом сиденье, связался с майором Покрышкиным.

Начальник штаба отозвался сразу.

– Я – Второй, слушаю тебя, Добрыня…

– Товарищ майор, следует срочно через ФСБ выяснить принадлежность двух автомобильных номеров.

– Что с этими номерами связано?

Я вынужден был пересказать, что поведал мне капитан полиции.

– Называй номера.

Я продиктовал. Майор повторил, хотя записывать, как я предполагаю, как и я, не стал. Память у Покрышкина тренированная. Как-никак, всю сознательную жизнь в спецназе военной разведки прослужил.

– Чеченские номера, – сразу определил начальник штаба по коду принадлежности. – Кстати, могу тебе на планшетник перебросить фоторобот главного в банде. Составлен с помощью бывшего капитана полиции Манапа Басирова, который его видел. Фоторобот сейчас предъявляют для опознания на республиканском совещании участковых в МВД. Специально на неделю раньше перенесли совещание. Не все, правда, участковые смогли приехать из-за изменения графика. Если результата не будет, отдельно покажут тем, кто не приехал. А ты покажи тому капитану, может, чем черт не шутит, опознает. А потом гони взвод в городок. Я распоряжусь, чтобы в столовой обед для солдат оставили.

Я посмотрел на часы. По времени как раз выходило взводу отправляться на обед.

– Жду, товарищ майор, – я высунулся из башни и сделал знак капитану ГИБДД, который открыл дверцу своей машины, чтобы сесть и уехать.

Капитан знак заметил и двинулся в мою сторону.

– Чего ждешь? – не понял Покрышкин.

– Фоторобот.

– Вот. Нашел. Отправляю. Конец связи…

– Конец связи, товарищ майор…

Я выбрался из башни и спрыгнул на землю. Как раз к моменту, когда капитан подошел, планшетник подал сигнал о получении почты. Изображение открывалось двумя касаниями пальца по сенсорному экрану. Быстро.

– Посмотри… Не видел такого? – показал я фоторобот без особой, впрочем, надежды на успех. Я много фотороботов в своей жизни видел, и редко какой походил на реального человека.

– Он! Он на переднем пассажирском сиденье сидел в «Ауди», – сразу же определил капитан. Видимо, с фотороботами он умел работать.

Ментовская цепкая память удивляла порой даже меня, хотя я на свою память никогда не жаловался.

– Понятно. Свои личные данные продиктуй и телефон для контакта, чтобы найти тебя можно было срочно, – потребовал я, выслушал данные и загнал их в свой планшетник. – К тебе, видимо, скоро обратятся по этому поводу… Можешь заранее рапорт написать. Только своему командованию его не передавай. Причину я тебе уже назвал.

– Ты обратишься?

– Возможно. Хотя, скорее всего, кто-то из Следственного управления ФСБ. Они дело ведут, мы только силовую поддержку оказываем. Да ты не стесняйся… Ты, я считаю, правильно себя вел. Не спровоцировал новые жертвы. Иначе толку от всего этого дела было бы мало. И показания дать было бы некому, – подбодрил я инспектора ДПС, который сильно стеснялся того, что там, на дороге, испугался. Мужчины часто стесняются моментов собственной слабости.

Я считал, что он повел себя вполне естественно. Конечно, если бы началась стрельба, боевая машина пехоты одной очередью из автоматической пушки превратила бы «Ауди» в груду металлолома. И отправила бы вдогонку «Фольксваген Пассат».

И солдаты мои в критической ситуации повели бы себя как надо. Они успели бы залечь и с двух сторон дороги расстреляли бы обе машины прежде, чем оттуда раздались бы первые выстрелы.

Но сам капитан тогда, скорее всего, погиб бы при исполнении служебных обязанностей. А у него наверняка и жена есть, и дети, он о них, конечно, подумал, и я не берусь осуждать человека за минуту естественной трусости. Такой момент может быть у любого. Человек потом долго будет это переживать, стыдиться и никогда больше подобного себе не позволит. В будущем он станет настоящим бойцом.

Я всегда был твердо уверен и своих солдат этому обучал, что не бывает безрассудно храбрых людей. Все имеют право испугаться. А все подвиги совершались не от безрассудства, а чаще всего от всплеска отчаяния, когда уже становится все равно, что будет дальше, но есть одно желание – не дать победить врагу. Когда подступает момент испуга, его следует перебороть или отчаянием, или разумом, причем второе предпочтительнее. Когда победишь страх разумом один раз, второй, третий, тогда с каждым разом это становится все легче и легче. В результате потом страх побеждается за доли секунды, и появляется умение действовать адекватно. Это, наверное, и называется боевым опытом.

И еще… Когда страх побеждается разумом, человек и дальше продолжает думать и поступать разумно. И приучается так действовать всегда, а это самое главное. То есть обретает хладнокровие. Не то гусарское или терминаторское хладнокровие, когда человек ходит под обстрелом, не пригибаясь. Но то, что позволяет сделать правильный вывод в любом положении, не закрывать глаза, когда тебя бьют, а смотреть в лицо опасности и видеть, как ты можешь ответить. Разумное хладнокровие…

Что касается подвига, то подвиг, в моем понимании, это в первую очередь самопожертвование. Не так давно я читал исследование французских ученых и узнал, как погибла большая часть армии Наполеона в России. У нас та война с французами всегда выставляется как победа гусар и кавалергардов. Но они внесли в дело только небольшую толику.

А большая часть армии погибла иначе, и вовсе не в сражениях. Идет, например, часть французской армии зимой по русской дороге. Мерзнет. Заходят на ночлег в село, распределяются по домам. Велят хозяину печь затопить. На печи лежит жена хозяина и дети. Хозяин затапливает печь и не открывает заслонку. В итоге от угарного газа погибает не только семья простого русского крестьянина, которому Наполеон, кстати, пообещал избавление от крепостного права, но и захватчики, что остановились в доме. Это разумное обдуманное действие крестьянина. Убить себя и собственную семью ему не так страшно, как отдать свою землю, свою страну на поругание захватчикам. Это подвиг, в моих глазах несравнимо больший, чем лихая кавалерийская атака.

Пожав капитану на прощание руку, я снова забрался в башню, передал майору Покрышкину показания капитана ГИБДД, посмотрел, как уехали машины ГИБДД, и дал команду к началу движения. Хотя у взвода и был с собой сухой паек, я не рекомендовал никому из солдат обедать на ходу. Обед в столовой хоть и с опозданием, но все же ждал взвод, о чем я по связи всех предупредил. Начальник штаба майор Покрышкин всегда о солдатах заботится не меньше, чем хороший командир взвода. Я же мог пообедать в офицерской столовой в любое время в течение рабочего дня или в штабном буфете, если офицерская столовая будет уже закрыта. Правда, в буфете придется питаться за наличные деньги. Но это же не постоянно, и время от времени я могу себе такое позволить…

Однако в этот раз мне пообедать вообще не дали, хотя взвод под командованием старшего сержанта Лысакова я отправил строем в столовую. Самого меня на половине дороги в столовую остановили телефонным звонком. Звонил командир отряда подполковник Подкопаев.

– Старший лейтенант Никитич?

– Слушаю вас, товарищ подполковник.

– Это не подполковник, это я с трубки командира, – раздался голос майора Покрышкина. – Сереня, срочно в кабинет к командиру. Тебя здесь ждут…

В столовую я шел через футбольное поле под окнами штабного корпуса. И, вероятно, из окна кабинета командира отряда меня было видно.