Тот самый калибр

– Леха Колбасников дело ведет. Надо у него спрашивать. Я только краем уха на оперативке у Котова что-то слышала. Помнится, там все без просвета. А что тебя заинтересовало?

Пришлось коротко, почти по-армейски, рассказать ей о звонке Лиды Мальцевой.

– Чтобы Витя Юровских зарубил топором жену – не поверю, – категорично сказала Саня.

– Юровских из какого отдела? – поинтересовался я.

– Из оперативно-разыскного. Я его хорошо знаю. Такой «белый и пушистый», безвредный мальчишка с тихим невнятным голосом. Немного стеснительный, воспитанный, ко всем строго по имени-отчеству обращается, на мента совсем не похож. Даже если что-то и было… Это как надо человека довести, чтобы такой парнишка за топор схватился. Я не знаю его жену, но коллеги говорят, что была внешне хорошая семья. Первая жена у Юровских умерла при родах. Осталась девочка. Вторая жена во всем старалась ей мать заменить. Короче говоря, не верю, как Станиславский говорил… И никто у нас в управлении не верит.

Но, насколько я слышала, у Юровских стопроцентное алиби. Я понимаю, что его видели мать и дочь. Родственные отношения, и все такое… Это алиби было бы слабым. Но старший лейтенант вызывал матери «Скорую помощь», его видели и разговаривали с ним врачи. Разговаривали с ним долго, объясняли что-то про лечение. Правда, это было по времени чуть раньше убийства, и можно было бы успеть доехать, но Юровских не мог же сразу после врачей бросить больную мать и уйти убивать жену. Это не логично. Не в его характере. И, главное, мотива преступления нет. Думаю, твоя свидетельница что-то путает. Поговори с ней, потом с Колбасниковым встретишься. И не смотри, что Леха с виду простоват и даже, как сначала кажется, туповат. Он всегда себе на уме. Хитрый и логичный следователь. Я сначала тоже его не понимала, потом, со временем, вникла.

– Ну, вот видишь, а говоришь, что ничего об этом деле не знаешь. А сообщила мне то, чего нет в материалах на вашем служебном сайте.

– А как ты на наш сайт попадаешь? – капитан Саня стала спрашивать строго.

Раньше я попадал на сайт с ее старым паролем, но потом она пароль сменила и мне об этом ничего не сказала. Но я отследил ее, когда она сама на сайт выходила, уже с новым паролем, определил и запомнил, и уже сам не сказал ей об этом, чтобы она не сменила пароль еще раз.

– Ты думаешь, ты одна там работаешь? – без конкретики отговорился я, как от мухи отмахнулся. – Не забывай, что я пусть и отставной, но разведчик. И имею не только собственные слабые навыки хакера, но и могу профессиональных хакеров к своей работе привлекать. А вообще-то могу тебе, для повышения компьютерной грамотности, посоветовать программу «AAPRP». Самая простая и надежная штука для подбора паролей. Я всегда ею пользуюсь. Ладно… Это все пустые разговоры. Вечером, короче говоря, на тренировку приходи…

Последнюю фразу я сказал строго и с ворчанием, чтобы ее следовательский пыл охладить. А мне пора было уже ехать к Лиде Мальцевой, как я и обещал. Минутная стрелка торопила…

* * *

Городской общественный транспорт не располагает к повышенной сосредоточенности. Конечно, когда пассажиров мало, можно где-нибудь присесть и углубиться в свои мысли. Но мне, человеку, который начал настойчиво отвыкать от городского общественного транспорта, к которому никогда и не привыкал, даже наполовину пустой трамвай, троллейбус или автобус казались переполненными.

В принципе, я и в военном городке никогда общественным транспортом не пользовался.

Городок ДОС[1 - ДОС – дома офицерского состава.] у нас находился сразу за забором расположения бригады. Домой можно было ходить даже не через КПП, а через забор, но это был бы плохой пример для солдат, и потому офицеры пользовались официальным проходом.

Автобус из городка и в городок, кстати, ходил только в райцентр и из райцентра, и им кто-то по необходимости пользовался даже внутри ДОС. Чуть чаще пользовались в дальних поездках в райцентр. Хотя это тоже бывало редко. Кто не имел своего транспорта, обычно договаривался с тем, кто имеет, и присоединялся за компанию ко вторым, когда те ехали. Можно было на рейсовом автобусе и почти до дома от КПП добраться. Только я не знаю, кто у нас ленился пройти лишние пятьсот метров.

Старая машина же приучила меня самостоятельно до райцентра добираться. Таким образом, привычки к пользованию общественным транспортом у меня не выработалось. А новую машину я приобрел почти сразу, как в областной центр перебрался. Это меня полностью от общественного транспорта отлучило. А теперь вот пришлось привыкать. Но, как бывший военный разведчик, я был человеком приспосабливаемым и не испытывал больших неудобств. Тем более погода в последние дни лета испортилась, и в транспорте было нежарко…

До нужной остановки, согласно моим часам, я добрался за двадцать шесть минут. Если учесть, что из своего офиса я выбрался через пять минут после завершения разговора с Лидией Мальцевой, то у меня в запасе было еще девять минут. Вообще-то я предпочитаю всегда быть пунктуальным и если договорился о конкретном времени, то не прихожу ни раньше, ни позже, хотя и не ориентируюсь, понятно, на секундную стрелку.

Дома в этом старом районе не превышали четырех этажей, но имели высокие потолки и потому внешне были выше современных стандартных пятиэтажек. Я не сразу прошел в нужный мне двор, а, убивая время, прогулялся по улице, присматриваясь к району, который плохо знал. И только когда время вышло, решительно зашел во двор.

С улицы дома выглядели прилично и почти престижно. Создавалось впечатление, что в этих домах хорошие квартиры. Со двора же дома были обшарпаны и несли на себе следы времени, которое никогда не щадит даже признанных красавиц. Большие балконы, про которые мне по телефону сообщила Лидия, были только на втором и третьем этажах дома справа. Первый и четвертый этажи были совсем без балконов.

На балконе я никого не увидел. Никто не сидел там в инвалидной коляске, дожидаясь меня. Наверное, молодой женщине было проще ждать в квартире, чтобы быстрее доехать до входной двери.

Я нашел нужный подъезд, вошел. Зная, что здесь живет на втором этаже женщина-инвалид, я ожидал увидеть пандусы для спуска коляски по лестнице. Сейчас иногда даже в новых домах ставят такие приспособления, чтобы можно было без проблем скатить и закатить вверх даже детскую коляску. Но здесь я ничего не увидел. Это автоматически означало, что Лидию Мальцеву местные власти обрекли на жизнь внутри квартиры-камеры, практически без внешнего мира. Спуститься по ступенькам, придерживаясь за перила, она, возможно, еще и могла бы, если бы сил хватило. Но вот чтобы подняться на второй этаж, держась за те же самые перила, нужно было иметь руки атлета, способного делать со своим телом сложные физические упражнения. А, судя по фотографии на сайте городского управления МВД, Лидия была женщиной хрупкой.

Я поднялся на второй этаж, остановился перед дверью. Старательно вытер обувь о влажную тряпку, постеленную, видимо, совсем недавно, скорее всего, кем-то из соседей, жалеющих Мальцеву и ухаживающих за ней по мере сил. Нажал кнопку звонка. Ждал я долго, но не услышал за дверью никакой реакции на звонок. Понимая, что инвалидка не может передвигаться так же быстро, как здоровый человек, я выдержал длинную паузу, прежде чем позвонить во второй раз.

Теперь уже настойчивее. И опять никакой реакции. Пожав плечами, я уже решил уйти, когда что-то задержало мое внимание. Может быть, чересчур большая щель между самой дверью и уплотнителем из войлока, прибитого тонкой полоской по периметру косяка. В принципе, это могло быть следствием чьей-то неаккуратности, а могло быть…

Дверь открылась легко и без звука. Я вошел, в два шага преодолел тесную прихожую. Дверь в комнату была открыта, как и балконная дверь. Перед балконной дверью, спинкой ко мне, стояла инвалидная коляска. Я шагнул вперед, уже понимая, что мне предстоит увидеть. Понять было нетрудно. Справа от коляски вплотную к стене располагался диван с неубранной постелью. На одеяле текстом вниз лежала раскрытая книжка. Там же стоял телефонный аппарат с длинным проводом, лежала гитара с порванной, собравшейся в неровные кольца струной. А рядом валялся окровавленный топор с прилипшими к нему темными длинными волосами…

* * *

Я подошел ближе. Не слишком торопливо, хотя видом крови испугать меня было сложно. И видом расколотой топором головы тоже. Обошел кресло и увидел ту, что звалась раньше Лидией Мальцевой. Она, похоже, оборачивалась как раз в тот момент, когда ей нанесли удар. Но обернуться ей было сложно, она только приподняла голову, и лезвие топора ударило ее не в темя, а частично в лоб, частично в верхнюю переднюю часть головы. Один-единственный удар был смертельным. С такими ранами умирают в течение секунды. Должно быть, топор не отличался остротой и череп не прорезал, а именно прорубил, как прорубил бы его, скажем, колун. Но лезвие вошло в мозг.

Лидия Владимировна перед ударом инстинктивно сжалась, насколько смогла это сделать, попыталась пригнуться, уже сидя в кресле, и была убита в этой позе. Вот потому от входа голову ее за спинкой инвалидного кресла видно не было. Глаза убитой оставались широко распахнутыми. Должно быть, при жизни у нее были большие глаза, они не пожелали закрыться и после смерти. Кровь из раны стекла не по глазам, а по носу на подбородок и грудь, пропитала халат. Хорошо различались сильно расширенные испуганные зрачки.

Мне было больно рассматривать Лидию Владимировну. Наверное, она ждала меня, надеялась, что я ее спасу, хотя я не предполагал, откуда у нее могла появиться такая уверенность. Меня в городе знают немногие. Разве что несколько удачно проведенных расследований могли дать почву слухам. Так, наверное, и было. Кто-то ведь дал ей мой служебный телефон.

И вот я не смог оправдать ее ожидания. Опоздал. Это всегда бывает больно, когда на тебя надеются, а ты опаздываешь. Будь у меня машина под рукой, я, возможно, и успел бы. Не потеряй я время на поиски данных о ней на полицейском сайте, я тоже, возможно, мог бы успеть. В конце концов, если бы я воспользовался такси, я мог бы успеть спасти ее. Но сослагательное наклонение в данном случае было недопустимо. Это я хорошо знал.

Я потрогал пальцем кровь у нее на лбу. И понял: нет, я не успел бы, даже если бы летел на вертолете. Когда она звонила, убийца, возможно, уже открывал дверь ее квартиры. Кровь успела застыть, хотя и была еще мягкой. Впрочем, головная кровь всегда густая. А густая кровь застывает быстрее. Тем не менее я отдавал себе отчет в том, что эксперт из меня никакой и время убийства с относительной точностью в пределах двух часов, как всегда, определит только специалист.

Я вытащил трубку, чтобы передать сообщение дежурному по городу. В этот момент услышал, как со стуком распахнулась дверь в прихожую, и почти сразу же в комнату ворвались трое патрульных с автоматами, наставленными на меня. И тут же через раскрытую балконную дверь я услышал вой сирены полицейских машин, что въезжали во двор. При этом я сразу сообразил, что даже с включенными сиренами и проблесковыми «маячками» дежурной следственной бригаде требовалось никак не менее десяти минут, чтобы добраться от городского управления до места убийства. А я здесь находился чуть больше пяти минут. То есть кто-то позвонил в полицию с сообщением об убийстве примерно в то время, когда я выходил из автобуса. Меня попросту караулили…

– Руки на стену! Лицом к стене! Ноги шире плеч! – визгливо командовал мне сержант с автоматом.

– Сначала следует говорить «лицом к стене» и только потом «руки на стену», – поправил я его. – И не размахивай оружием, как неандерталец дубинкой. Я – частный сыщик.

Дверь полицейский наряд за собой не закрыл, и я слышал топот ног на лестнице. Поднималась дежурная следственная бригада.

– Поговори мне еще… – прошипел сержант. – Лицом к стене! Руки на стену! Ноги шире плеч!

Пластинку заело – так, кажется, говорили раньше, когда пользовались виниловыми пластинками. Или сержант других слов не знал. А скорее всего, он просто меня боялся. Принял за убийцу и боялся, что я и его, несмотря на три наставленных на меня автомата, убью.

Я ждал, когда появится оперативная бригада, и не торопился вставать лицом к стене, чем сержанта сильно смущал. Он не знал, как себя вести в этом случае. Но оперативная бригада появилась вовремя. Возглавляли ее, судя по всему, одновременно и дежурный следователь уголовного розыска, и капитан Колбасников. Вернее, Колбасникова прилепили, видимо, потому, что он ведет дело об убийстве в том же доме. Так обычно делается, поскольку велика вероятность свести дела в одно общее производство.

Колбасников вместе с дежурным следователем, имени которого я даже не знал, подошли ко мне и пожали руку, здороваясь.

– Ты, Тим Сергеевич, вызвал? – спросил Колбасников.

– Не успел. Только трубку вытащил, чтобы позвонить, как эти вот трое врываются и хотят меня лицом к стене поставить…

Я не жаловался, я насмехался.

– А ты? – спросил дежурный следователь. – Не побил их, что ли? И автоматы не отобрал?

Он нарочито внимательно осмотрел полицейский наряд снизу вверх и обратно.

– Не успел. Вы помешали. Сирены услышал…

– Спасли мы, выходит, парней, – пошутил следователь.

– Да мы сами… Того… – Сержант приподнял автомат, показывая, что он умеет автоматом плашмя по голове бить.

– Вот именно, – заметил я. – Того… Автоматы у всех троих на предохранителе.

– Долго, что ли, снять.

Моя насмешка сержанта, видимо, задела.