Департамент «X». Нано-убийцы

– Вот этого не знаю. Пес громадный, под восемьдесят килограммов. Зализать может до смерти, а вот укусить – не знаю. Хотя лаял временами грозно. Наверное, и защитить сумел бы... Жалко, время упущено. Словно кто-то специально ждал, когда я уеду.

– Я так понял по твоему вопросу о дяде Вите, что это как-то связано с исчезновением мамы?

– Да, скорее всего, связано... Подозреваю, что так. Началось все с убийства священника – там, в деревне. Как раз в тот день, когда я оттуда уехал. Через несколько минут после того, как простился с ним.

– Рассказывай...

ЧАСТЬ I

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Утро началось так, словно вся ночь прошла в разговорах.

– И куда же мама могла спрятать эти документы?

– Не знаю. Я их не видел и даже не знаю, как они выглядят. Я разговаривал с мамой в то время, пока самолет заправляли на военной базе в Гуареносе. Всё второпях, всё бегом, между служебными делами...

– Это где такая база? – спросил сын. – Не слышал.

– В Венесуэле, – коротко сообщил Кирпичников-старший.

– Вон куда тебя занесло, товарищ полковник... То-то я смотрю, загар у тебя экзотический. Бананами, как я понимаю, подкармливался?

– Бананов не видел; наверное, мы были в той местности, где они не растут... А с мамой я говорил с аэродрома военной базы, и разговор был коротким. Кажется, я посоветовал ей спрятать документы вне дома, при этом сказал, что документы эти важные. Она сама должна была найти место, куда их спрятать. Ты понимаешь, что ход моих мыслей, в отличие от оных генерал-лейтенанта Апраксина, может иметь только одно направление: эти документы настойчиво искали. Из-за них убили известного и любимого прихожанами священника; искали документы у моего брата, а не найдя, также убили. Я не думаю, что спецслужбам трудно найти препараты, которые вызовут смертельный сердечный приступ. Сам навскидку назову штук пять таковых, хотя пользоваться ими не доводилось. Значит, документы у Вити не нашли и стали проверять его контакты за последние дни. Выяснили, что он дважды ездил к нам и еще раз беседовал со мной, когда я уже летел над Атлантикой. Сделали вывод, приехали сюда. В результате пропала наша мама. Все это выстраивается в цепочку фактов, которые можно опровергнуть только в том случае, если предложить что-то другое, достоверно известное.

– Нам стоит искать документы?

– Сомневаюсь. Дома следов обыска ты не обнаружил. У Виктора в деревенском доме все было перевернуто в его отсутствие, а у нас – нет. Нынешние деятели вдумчиво искать не умеют. Возможно, мама сама отдала... Она хоть и жена и мать спецназовцев, все равно остается женщиной. Думаю, найти документы у нас надежды нет. Впрочем, делать окончательный вывод тоже не стоит. Предварительно следует кое-что узнать.

– Что именно?

– Если нас с тобой будут «доставать», значит, документов у них нет. Значит, мама их надежно спрятала. Если женщина спрячет, никто найти не сможет. И еще одно... На брата они могли выйти только через мать убитого священника, отца Викентия. Она передала Виктору документы сына. Жива ли она? Это тоже вопрос важный. Я, к сожалению, не знаю деревенских телефонов. В доме священника телефон был, в церкви был, но вот номера... Проще будет съездить. У меня три дня свободных.

– А потом Новый год, – напомнил Геннадий. – А после у всех рождественские каникулы, так что время у нас есть. Я тоже отпуск взял. Мне еще неделя оставалась до ротации, но вот вызвали; я потом созвонился, объяснил ситуацию. Приказали рапорт на отпуск по почте прислать. Шесть месяцев после командировки полагается, да у меня еще легкое ранение было, за это десять дней дополнительно. Я уже отослал.

– Что за ранение? – спросил отец, впрочем, не проявляя беспокойства. Будь оно серьезным, Владимир Алексеевич заметил бы.

– Два осколка в плече, с дальней дистанции. Я их сам плоскогубцами вытащил, но потом нагноение началось, пришлось в медчасть обратиться. Хотели положить на три дня, я отказался. Но ранение документально зафиксировали.

– Нормально, заживет. Ну что? Поедем в деревню?

– А что нам остается? – пожал плечами Геннадий. – Если оттуда все пошло, то там и концы искать следует. Здесь пока ничего не просматривается.

– Собирайся, – сказал Кирпичников-старший привычными приказным тоном.

* * *

Дорога оказалась вполне проезжей и слегка укатанной. Правда, только до околицы – дальше никто снег не убирал. Остановились, не доезжая деревни, на вычищенной площадке неподалеку от кладбища. Наверное, кого-то совсем недавно хоронили, уже после гибели иерея Викентия и после похорон Виктора Кирпичникова. Может быть, из двух семей, что жили здесь круглый год вместе с Виктором. Одна семья, помнится, была коренной, вторая приехала из города. Какой-то профессор, доктор химических наук, вышел на пенсию и поселился поближе к природе, чтобы поправить здоровье. Планировал только на лето, а остался насовсем. С обеими семьями Владимир Алексеевич был шапочно знаком, но за время своего короткого визита к брату коротких отношений ни с кем не завел. Ни времени не осталось, ни настроения. Так, несколько малозначащих разговоров, и все...

Рябой от сброшенной на него печной золы сугроб рядом с домом был по краю утоптан множеством ног. И не валенками, в которых зимой в деревнях ходят практически все, а городской обувью. Впечатление было такое, что несколько человек не могли разойтись на узкой тропинке между двумя сугробами. Один из них был срезан большой деревянной лопатой, стоящей здесь же, около забора из штакетника; второй был более пологим, и потому наступали именно на него. Следы выглядели относительно свежими, недавние снегопады не занесли их.

Владимир Алексеевич с Геннадием остановились, чтобы рассмотреть место. За забором залаяла собака. Пес был не слишком большим, но очень злобным; и окрасом, и экстерьером он напоминал бы кавказскую овчарку, если бы не размеры. А раз собака сидела во дворе и охраняла дом, у Владимира Алексеевича появилась надежда, что с матушкой все в порядке. Он подошел ближе к калитке, предоставив сыну возможность как следует разобраться со следами, и увидел на двери большой висячий замок. Ступени крыльца были лишь слегка припорошены снегом – так, словно бы порошу ветром с крыши нанесло. Значит, дома никого не было, и стучать в калитку было бесполезно. Если бы матушка вышла во двор по хозяйским делам, то не стала бы вешать замок.

Собака все лаяла, гремела цепью, вертелась кругом на узком участке между калиткой и домом. Незнакомцы у забора сторожевому животному явно не нравились.

– Покормить бы ее чем, – сказал Геннадий. – Голодная, наверное, псина.

– Надо подкормить, – согласился Кирпичников-старший. – Попозже, после кладбища, съездим в магазин, купим что-нибудь. А пока с людьми поговорим. Вон, один из местных пожаловал, этот должен все знать.

К ним уже спешил по узкой тропинке, сильно косолапя и поскальзываясь, Трофимыч – старик неопределенного возраста. Владимир Алексеевич знал только его отчество. Подойдя ближе, Трофимыч, сузив мутные подслеповатые глаза, окинул взглядом людей в военной форме.

– Никак Владимир Алексеич пожаловал? – словно боясь обознаться, спросил он.

– Он самый, Трофимыч, он самый.

– Только сегодня о тебе думал. Как же, думаю, брата похоронить не приехал... И батюшку нашего отца Викентия не хоронил, и брата родного...

– Я в командировке был, за границей. Мне даже не сообщили. Узнал, только когда вернулся. И сын мой вот тоже – не знал. Он на Кавказе в командировке был. Оттуда вызвали, да уже поздно. Познакомься, это – Геннадий. А это – Трофимыч, добрый человек, старейшина в этой деревне.

– Нет, – не согласился Трофимыч. – Профессор меня почти на три месяца старше. Старейшина у нас он. Он и мудрый, ему положено так называться.

– Так он же не местный, а ты здесь коренной...

– Теперь и профессор у нас тоже местный. В Москву даже заглядывать не хочет, жена его моей бабе вчера жаловалась. Не любит Москву. Оно и понятно. Дураком нужно быть, чтобы такой воздух на московский променять... А он у нас не дурак. Дураки тоже, слышал я, профессорами становятся. А наш – сообразливый, с понятием...

– А где матушка-то? Я хотел заглянуть, соболезнования высказать.

– А увезли матушку. В больницу увезли, в «психушку», сказали. Даже связали – и в машину. В эту, как ее... В смирительную рубашку укутали. Большой такой мешок с рукавами. А я вот хожу, за домом присматриваю да собаку подкармливаю. Псина-то суровая, никого не подпустит, приходится с лопаты кормить. Через забор. Да ничего, я приспособился.

– А что с матушкой-то случилось? – не понял Владимир Алексеевич.

– Я же говорю, «Скорая помощь» приехала. Санитары связали ее и увезли.

– Так... Чтобы в «психушку» человека отправить, причина нужна. Какие-то поступки неадекватные... И кто-то ведь эту «Скорую помощь» вызвал?

– Я не вызывал, и профессор не вызывал. Моя баба с его бабой говорила – не вызывал. Должно, сама матушка позвонила, так я думаю. Больше некому.

– А рабочие в храме? – спросил Кирпичников-старший.

– Их как увезли, когда батюшку убили, после этого они только за вещами приехали – и сразу, в тот же вечер, по домам. Без хозяина что за работа? Тем более в храме. Это не баню построить. Они мужики-то хорошие, могли бы и без денег работать, и работали же, когда денег не было. Не рвачи какие-то. Но так ведь им сказать надо, что делать. Храм ить, можно такого наворотить...

– Странная история с матушкой приключилась... – задумался Владимир Алексеевич. – Ну, ладно. Ты, Трофимыч, знаешь, где брата моего похоронили; проводи, покажи. И батюшку тоже...

– Пойдем. Рядом они похоронены. Потом еще старуху привезли с другого берега, из города. Я что-то и не упомню ее. Родителев ейных помню, а ее самую, так нет. Пойдем, Геннадий...

* * *