Враг мой – друг мой

Пока еще всем выглядывать было незачем. Мало ли – случайный взгляд какого-то солдатика, и все пойдет насмарку. Выглянули только Байсаров, Умар Атагиев и Руслан. Но Руслан даже не выглянул, он только через плечо посмотрел в щель между высокими камнями.

– Есть экран... – отметил Умар. Несмотря на возраст, остроту зрения отставной майор еще не потерял.

– Руслан, твоя работа... – сказал Мовсар.

– Понял, эмир...

Вот теперь Руслан повернулся к камням лицом, хотя и не встал с места, а только привстал. Ему в щель хорошо было видно, как бронетранспортер подходил к камню, под которым был заложен мощный фугас, изготовленный Русланом собственноручно из нескольких мин и артиллерийских снарядов. Яму под фугас копали несколько человек, потом по крошечке и по камушку пальцами выбирали все, что упало на дорогу и могло демаскировать заряд. Но устанавливал фугас Руслан уже один. Мера безопасности лишняя, как сам он считал, потому что жизнь он любил и делать неосторожные движения не намеревался. Тем не менее остаться рядом во время закладки желающих не нашлось. Но камень на фугас опять несколько человек ставили, потому что одному такой камень не поднять...

– Все готовимся! – подал команду Мовсар.

Вот теперь уже можно было всем двадцати восьми бойцам джамаата высунуться из укрытия и приготовиться к стрельбе. Уже невозможно было что-то изменить, даже если бы кто-то оказался очень наблюдательным и заметил засаду...

* * *

Метры казались километрами, а секунды часами...

Астамир начал считать эти секунды и метры, то есть километры и часы, задолго до того, как эмир дал команду готовиться. Просто дорога там, внизу, была уже так хорошо изучена, что наложить на нее звук двигателей не составляло большого труда. Астамир представил картину происходящего. Он мог ошибиться в мелочах, но не мог ошибиться в целом. Ни на метр ошибиться не мог...

«Динозавр» шел первым, и шел уверенно, словно своим видом предлагая грузовикам последовать его примеру, чтобы быстрее преодолеть этот опасный участок, который был уже почти преодолен. И совсем чуть-чуть осталось, совсем немного, только два поворота совершить, и тогда откроется перевал. Там уже, на спуске, засады можно не ждать. На спуске никто не устраивает засады, потому что сверху тому, кто спускается, эту засаду будет сразу видно... Правда, на спуске можно фугасы устанавливать. И даже лучше их устанавливать на спуске, потому что там уже у водителей внимание слегка рассеивается и они не так пристально смотрят за опасными участками дороги... Но все равно – спуск психологически менее напряжен, чем подъем, и перевала всегда ждут с нетерпением. Это и автомобильных колонн касается, и людей, которые на перевал поднимаются, потому что перевалов без дорог гораздо больше, чем перевалов с дорогами. И сколько уже таких перевалов пришлось преодолеть Астамиру за эти годы, начиная с девяноста четвертого, когда он ушел вместе с отцом, которого тогда позвал Джохар Дудаев. Ушел, чтобы начать воевать... И с тех пор воюет...

Не каждый день, конечно... И не сразу, как ушел с отцом, потому что генерал Дудаев позвал отставного майора разведки воздушно-десантных войск, чтобы тот обучал военной грамоте молодых ичкерийских командиров. Вместе с этими командирами и Астамир учился... Но сам командиром не стал... Потому что отец не стал... Не захотел... Как может захотеть этого сын...

У отца вообще к этой войне отношение странное, и он сам, кажется, не всегда понимает, что делает, что хочет делать, а чего делать не хочет... Сын заметил, например, что отец редко набивает магазины своего автомата патронами... Для кого-то чужого это, возможно, и осталось бы незаметным, а для Астамира, который был всегда рядом с отцом, не осталось... И появилась догадка, верить в которую не хотелось. Но хотелось присмотреться... И потому в эту засаду Астамир устроился неподалеку от отца и чуть выше... Чтобы видно было...

– Все готовимся! – прозвучала команда.

Астамир приготовился, но периферийным зрением все же наблюдал за отцом.

2. ТРИ ЗВЕЗДЫ НА ПОГОНЕ...

Полковник Раскатов хорошо чувствовал свою роль попутчика, к тому же навязанного приказом сверху, и не стал сгонять с командирского места старшего прапорщика Лошкарева, потому что командовать во время сопровождения транспортной колонны должен тот человек, который именно для этого и предназначен. Негоже было бы полковнику спецназа ГРУ взять на себя функции командира конвоя, да никто ему таких полномочий и не давал. И потому Василий Константинович просто заставил потесниться солдат конвоя, заняв место у одного из окошек-бойниц, сейчас закрытых тяжелыми бронированными кругляшками-занавесками. Место, кстати, самое удобное – около бокового люка для десантирования. Там, по крайней мере, есть где ноги вытянуть.

Солдату пришлось на полу устроиться. Жестко, но три часа можно и потерпеть. Смешно было бы, если бы солдаты сидели на сиденьях, а полковник у их ног на полу. Это даже сами солдаты понимали, наверное...

– Тебя как зовут? – спросил Василий Константинович солдата, которому неудобства доставил.

– Рядовой контрактной службы Селиверстов, товарищ полковник... – не слишком весело ответил солдат, пытаясь встать там, где встать возможности не было.

– Сиди... А имя у тебя есть?

Бывает, что солдаты за время службы забывают свои имена.

– Владимир...

Раскатов переложил из кармана камуфлированного пухового бушлата пакет с документами в карман «разгрузки» и протянул солдату свой бушлат, поскольку солдаты по летнему времени носили соответствующую форму и бушлатов с собой не имели.

– Подложи, Владимир, все мягче будет...

Долгое молчание рядового было вызвано растерянностью.

– Спасибо, товарищ полковник... – сказал наконец Селиверстов.

В итоге солдат оказался даже на более мягком месте, чем его сослуживцы и даже чем сам Василий Константинович, чему рядовой несказанно удивился, потому что не привык к такой о себе заботе со стороны своих офицеров. А этот полковник из Москвы, что ехал к ним в часть разбираться по поводу инцидента, о котором в последние дни много говорили, выглядел довольно странно. К тому же был непривычно вежлив.

«Наверное, давно с солдатами не общался – штабной, потому и добрый такой», – решил рядовой контрактной службы Селиверстов...

* * *

Полковник Раскатов в самом деле ехал разбираться со скандалом, случившимся в воинской части, где временно занимал помещение под казарму и стоял на довольствии отдельный отряд спецназа ГРУ. Старший лейтенант Тихонов из спецназа ГРУ основательно избил капитана и майора мотопехотного батальона. Избитые офицеры, естественно, написали рапорт, и теперь Раскатову предстояло проявить чудеса дипломатии, чтобы дело не дошло до военной прокуратуры. Все-таки, когда младший офицер позволяет себе рукоприкладство по отношению к старшим офицерам, это из ряда вон выходящий факт. Тем более избиение было совершено в трезвом состоянии. Как-то так повелось, что пьяные драки вызывают меньше возмущения, чем трезвые разборки. Тогда обычно виновного, то есть обычно и всегда, младшего офицера, просто переводят служить в другое подразделение, и этим дело кончается. А когда драка случается в трезвом виде, дело, бывает, и до трибунала доходит.

По телефону выяснить подробности не удалось, потому что командир отряда спецназа ГРУ майор Макаров, представляя свою версию случившегося, разговаривал с командиром своей бригады из кабинета командира мотопехотного батальона подполковника Расько и всего сказать, наверное, не мог, иначе его потом могли бы вообще до этого телефона не допустить. Но рапорт избитых офицеров миновал командира бригады и попал из РОШа[3 - РОШ – региональный оперативный штаб по проведению антитеррористической операции на Северном Кавказе.] сразу в диверсионное управление ГРУ. И полковник Раскатов получил приказ выехать, чтобы «спустить дело на тормозах», и, если придется, спустить очень жестко, но в обиду своих не давать...

Что такое «спустить очень жестко», никто Раскатову не объяснил, но он и сам понимал, как это можно сделать. А давать своих в обиду полковник был не намерен даже в том случае, если старший лейтенант, обладатель добротных кулаков, оказался бы не прав, в чем Василий Константинович сомневался, основываясь на туманных фразах Макарова, которые передал командир бригады. Короче говоря, предстояло разбираться...

Приезда полковника Раскатова в штабе мотострелкового полка, к которому относился батальон, ждали с нетерпением и, как понял Василий Константинович, сами не желали, чтобы дело дошло до военной прокуратуры, но причин открыто не называли, мотивируя свою приветливость желанием все закончить мирно исключительно из уважения к военной разведке. В уважение полковник Раскатов верил, прекрасно зная, что в нынешние времена спецназ ГРУ – это не просто элитные, это самые боеспособные войска во всей российской армии. Но чувствовал в деле какую-то подоплеку... И его отправили разбираться, посадив на транспорт из батальона, что регулярно курсировал между отдаленным гарнизоном и полком...

* * *

Полковник, честно говоря, давно отвык ездить на бронетранспортерах. Он даже пытался вспомнить, когда ездил в последний раз, и выходило что-то около шести лет назад. Но в спокойной московской жизни, вернее в неспокойной московской жизни, потому что спокойной службы в спецназе ГРУ не бывает, всегда старался поддерживать себя в хорошей физической форме. И это была не привычка даже – это был образ жизни, и он Василию Константиновичу нравился.

БТР мягким транспортным средством назвать нельзя, хотя все же ехать в нем гораздо приятнее, чем в кузове грузовика. Несколько раз полковник поднимал круглую шторку, чтобы выглянуть из бойницы. Пейзаж кругом был один и тот же уже на протяжении больше чем часа, – сплошной густой ельник. Когда начался крутой подъем на перевал, полковник сразу почувствовал это, снова приподнял шторку. Он увидел широкий простор – холмистая, поросшая лесом местность уходила далеко, потом ельник редел, и дальше начиналась степная равнина с высокой травой и зарослями разнообразных кустов. Потом бронетранспортер круто повернул, и в бойнице появилась каменистая стена. Иначе и быть не могло, потому что подниматься на перевал можно только по «серпантину». И с каждым поворотом будет меняться пейзаж...

Заскрипела над головой башня. Стрелок-наводчик переводил пулеметы на возможную цель. Все обычно, все выполняют свою работу...

* * *

Необычное началось вскоре после очередного поворота, когда вдруг показалось, что колеса начали «рыскать». Такое бывает с некоторыми машинами, джип «Рейнглер» самого Раскатова тоже имеет такую склонность, когда попадается раздолбанная дорога и едешь по ней на высокой скорости, но с бронетранспортером такого быть не могло. Полковник успел это осознать за ту короткую долю секунды, которую это ощущение длилось. А когда появился тяжелый и весомый гул, заполняя все вокруг, начал искать рукой автомат. То есть он только подумал, что надо найти автомат, а потом сообразил, что автомата у него нет, есть только пистолет, но не в кобуре, а в кармане «разгрузки», надетой поверх бронежилета. Не мыслью, а осознанием за ничтожные доли секунды прошло в голове воспоминание, как он собирался ехать в повседневной форме одежды, но его отговорили, заставив и в полевую форму снарядиться, и бронежилет с «разгрузкой» надеть, мотивировав этот маскарад тем, что так в Чечне все ходят, а в одетых иначе стреляют снайперы, сразу вычисляя в них начальников. Это было разумно, и Василий Константинович послушался... Он уже сталкивался в своей службе с работой снайперов, когда был «добровольцем»-инструктором в сербской армии во время войны в Боснии. И не видел удовольствия в повторении ситуации, тогда закончившейся для него долгим отлеживанием боков в белградском госпитале.

И это была его последняя мысль. А потом его подбросило вместе с бронетранспортером, ударило обо что-то головой, и полковник потерял сознание...

* * *

– Вставай, старший лейтенант... – сказал голос с сильным кавказским акцентом, и что-то толкнуло его в плечо. – Проснись и вставай, не то пролежни на заднице будут...

Раскатов давно отвык от звания старшего лейтенанта. Он был старшим лейтенантом очень давно. И сейчас не сразу понял, что боевик просто издевается над ним – три звездочки на погоне старшего лейтенанта, и три звездочки на погоне полковника. Правда, звездочки другого размера, и погон у старшего лейтенанта с одним просветом, а у полковника с двумя, но на погоне полевой формы просветов вообще нет. Там и не погон, а погончик с тремя звездами...

Потом появилась мысль о том, что погоны у него были прикрыты бронежилетом и еще сверху «разгрузкой». И если кто-то рассмотрел погон, значит, должен снять с полковника и разгрузку, и бронежилет. Раскатов, так и не открыв глаз, пошевелил плечом, проверяя свою экипировку. Тяжести на плече не было. Значит, и разгрузку, и бронежилет с него сняли...

– Вставай... Я не буду долго ждать... – снова сказал чеченец.

Теперь уже удар ногой был более основательным и болезненным – в ребра.

Полковник не встал, а только сел и попробовал открыть глаза. Глаза открываться никак не хотели, он потрогал лоб рукой и почувствовал на лбу уже начавшую застывать кровь. Значит, разбил себе голову по время взрыва и кровью глаза залило, потому и не открываются. Василий Константинович думал об этом спокойно, потому что никогда не имел склонности к панике и в любой обстановке вел себя хладнокровно.

Глаза он все-таки открыл, помогая векам пальцами. И все увидел...

Он сидел у отвесной скалы прямо на дороге. Недалеко лежал на боку покореженный взрывом, но не загоревшийся, к счастью, бронетранспортер. Чуть дальше стоял грузовик с пробитой пулями кабиной и разбитым стеклом. В кабине упал на руль мертвый водитель, и еще двое – прапорщик и старший прапорщик – были там же в позах, в которых их застала смерть. Боевики разгружали эту машину, вытаскивая и складывая прямо на дорогу ящики и коробки с продуктами. Второй грузовик чуть дальше горел. Уже сгорел тент, и теперь догорал кузов с кабиной. Бензобак не взорвался, сразу увидел полковник опытным взглядом – бензобак очередью пробили, и бензин вытек, помогая машине быстрее сгореть. Людей в кузове второй машины видно не было. Впрочем, кажется, там никого и не было... Только несколько каких-то коробок забрасывали...