Боевая эвтаназия

– Чехия входит в состав НАТО, как и Германия. Значит, это исключено. Ни в одной из стран, входящих в этот военный блок, не будут лечить российского офицера с моим настоящим и прошлым. Тем более спецназовца военной разведки. Если в Чехии, в Германии или даже в любой другой стране, входящей в НАТО, не дай бог случится какая-то беда, то обвинят в ней прежде всего именно меня, даже лежащего на операционном столе, под капельницей и с аппаратом искусственной вентиляции легких. Такое уже бывало не раз. Случалось даже смешнее.

– Остается Израиль.

– Союзник США. Тоже совершенно исключено. Что в странах, членах НАТО, что в Израиле местные спецслужбы попытаются воспользоваться тем временем, когда я буду под наркозом, чтобы допросить меня. Командование не даст мне на это разрешение. Мое начальство тоже понимает угрозу.

– Ты настолько засекреченный человек?

В этом вопросе довольно четко прозвучала даже нотка презрения к высокому мнению офицера о себе, и Собакин легко уловил ее. Врач явно не понимал сути дела. Объяснять ему, что тут к чему, разжевывать слова и понятия, старший лейтенант Собакин не пожелал, да и права на раскрытие даже минимальных государственных тайн не имел. Эти дела не касались даже военных врачей, не говоря уже о гражданских.

– Не в этом дело. Существует множество вопросов, на которые я смог бы дать ответы, находясь в бессознательном состоянии, – сказал он.

– В таком случае выбор остается за вами. – Врач неожиданно перешел в разговоре на «вы», словно этим отказывался от лечения больного, хотя, может быть, и просто зауважал государственного человека и его службу. – Умирать, страдая от неминуемой боли, либо лечиться.

– А какое-то медикаментозное лечение возможно?

Врач внимательно посмотрел на старшего лейтенанта через очки, сильно, до неестественности увеличивающие глаза, даже сильно выпучивающие их, отрицательно покачал головой и проговорил:

– Только оперативное вмешательство. Но ведь не исключено, что вы все преувеличиваете. Возможно, ваше командование пойдет вам навстречу. Обратитесь к нему. Это единственный дельный совет, который я могу вам дать.

Но сам старший лейтенант наличие своей боли предпочитал скрывать от всех, в том числе и от командования, и даже от своей семьи.

Глава 2

– Всем внимание! Аккуратно окопаться. Окопы индивидуальные, в полный рост, расположены строго по гребню, не выше и не ниже. Использовать для бруствера камни и землю так, чтобы все вокруг было одинаково и чтобы издали никто ничего не заметил, – отдал Собакин приказ сразу после того, как улетели вертолеты, высадившие разведывательную роту.

Шум винтов тяжелых военно-транспортных машин, специально для этого мероприятия арендованных в авиаотряде Каспийска, удалялся быстро. Он уже позволял говорить не громко, по крайней мере не кричать, что вообще было для Виктора Алексеевича делом проблематичным. Здоровье не позволяло ему этого делать. Каждое слово, произнесенное на повышенных тонах, эхом перекатывалось из одного полушария мозга в другое и с болью колошматилось в стенки черепной коробки.

Вдобавок он отдавал команды тихим голосом уже довольно давно, с тех самых пор, как спецназ военной разведки был полностью оснащен гарнитурой связи. К хорошему, говорят, человек привыкает легко. Заглушить шум вертолетных винтов и двигателей, когда они рядом, почти над головой, было невозможно, поскольку в гарнитуру связи входили микрофоны, прикрепленные к шлему и прикрывающие только один уголок рта у каждого бойца. Чуткие приборы, привычные разбирать даже шепот, этот шум улавливали и передавали всем, кто не отключил систему связи. Поэтому бойцам приходилось дожидаться момента, когда вертолеты удалятся на довольно изрядное расстояние.

Боль сжимала старшему лейтенанту затылок, одновременно распирала его, словно приподнимала часть головы. Поначалу это было непривычно, мешало соображать. Виктор Алексеевич уже давно и очень хорошо знал, что стоит ему углубиться в собственные ощущения, понаблюдать за своим состоянием, как становится сложно думать о чем-то другом, насущном, о чем необходимо думать в данный момент. Поэтому он старался на боль внимания не обращать, не углубляться в те самые собственные ощущения, но время от времени все равно ловил себя на ненужных мыслях и всегда с большим трудом возвращался в действительность.

При этом старший лейтенант по собственному опыту знал, что заставить себя не думать о боли можно единственным способом. Надо загрузить мозг и даже все тело чем-то другим, поставить себе какую-то задачу.

Сейчас он взялся сам копать себе окоп, хотя уже в те времена, когда еще только взводом командовал, позволял сделать это солдатам, подчиненным ему. Работу для командира они выполняли всегда особо старательно, знали его характер аккуратиста и умение спросить за то, что им было поручено.

Обвал хребта, где разведрота оборудовала себе позицию, видимо, произошел достаточно давно, совершенно точно, что не этой весной. Земля уже успела основательно слежаться, поэтому старшему лейтенанту приходилось делать немалое усилие, чтобы малая саперная лопатка, заточенная до остроты бритвы, уходила в почву хотя бы на половину штыка. В земле было множество небольших камней, которые создавали дополнительные трудности при рытье окопа. Каждое усилие отдавалось в шее и в затылке сильнейшей болью, однако Собакин с работой легко справлялся. Он многократно учил каждый новый призыв собственным примером, то есть тренировался и сам, навыки, полученные во время обучения в военном училище, не терял.

– Как только кто с окопом закончит, начинает точить лопатку. Командиры взводов будут проверять, – дал командир роты следующее распоряжение.

Он тут же увидел, что несколько бойцов, этой команды не дожидаясь, свои лопатки уже точат. Оселок для заточки у каждого имелся свой собственный. Кто-то предпочитал пользоваться грубым наждаком, кто-то вообще использовал бруски с алмазным напылением, кто-то на время менялся брусками с товарищем.

На вкус и цвет среди солдат единообразия, положенного в армии, не наблюдалось, и командир разведывательной роты это даже приветствовал. Он только следил, чтобы форма одежды у его подчиненных всегда была соответствующая, как оно в войсках и полагается.

Например, многие солдаты-контрактники раньше, когда еще не существовало костюмов оснастки «Ратник», привыкли носить на голове бандану вместо каски. Они и сейчас норовили нацепить ее вместо шлема. Но он выдерживал выстрел из пистолета Макарова с пятиметровой дистанции, следовательно, неплохо защищал голову даже от автоматной пули, особенно выпущенной издалека, не всегда прицельной и чаще всего идущей по касательной.

Поэтому командир разведроты в период боевых действий категорически запрещал ношение на голове банданы. Привык к ней, считаешь амулетом, носи на шее, как ковбой из кино. Только под кителем, а еще лучше под тельняшку прячь. Но можно даже и поверх нее, такое пижонство не наказуемо. Все это, несмотря на многочисленные жалобы солдат насчет того, что в шлеме им неудобно, в нем плохо видно. Кому-то он тяжелым казался, хотя весил только слегка больше килограмма и был несравнимо прочнее прочих головных уборов.

За короткий период времени бойцы к шлему привыкли, стали считать его и легким, и удобным. Особенно для осуществления связи, когда командир бывает в состоянии отдавать команды даже шепотом. Все бойцы хотят слышать их сами, а не получать от товарища, который шлем носит. А уж про личную безопасность, защиту от пуль противника и говорить не стоило. Это все было многократно проверено обстоятельствами.

В спецназе военной разведки, который традиционно апробирует все военные новинки, давно уже ходили слухи о том, что на смену оснастке «Ратник» готовится новый комплект под названием «Сотник», пока еще условным. Но что это такое и чем новый комплект будет отличаться от старого, не знал никто, даже старшие офицеры. Оставалось ждать.

Виктор Алексеевич дал команду копать индивидуальные окопы и после этого, когда менять ее было уже поздно, засомневался в своей правоте. Может, ему стоило избрать классический вариант, применяемый в мотострелковых подразделениях? Там одно отделение обычно держит рубеж обороны протяженностью в сотню метров. Окопы соединены друг с другом переходами, позволяющими и раненому своевременную помощь оказать, и передвинуться в сторону, чтобы оказать поддержку огнем товарищу справа или слева.

Но выбор старшего лейтенанта в пользу индивидуальных окопов объяснялся просто. Ущелье в месте перекрытия имело в ширину всего-то полторы сотни метров. Растягивать окопную линию необходимости не было, как и нужды готовить в тылу запасную позицию.

Впрочем, для этого не имелось и возможности. Сама вершина гребня оказалась настолько узкой, что со второй линии окопов просто не видно было бы противника, пока он за него не перескочит. При высокой плотности обороны поддержать товарища огнем вполне можно и из своего окопа. Сам гребень горки, перекрывшей ущелье, где окопы и были расположены, давал бойцам возможность без особых проблем подобраться к раненому товарищу сзади, где и находился вход в индивидуальный окоп. К тому же плотность огня в данном случае была достаточно высокой, позволяла остановить банду, имеющую многократное численное преимущество.

Потому старший лейтенант решил не изменять свое первоначальное распоряжение. Он с удовольствием наблюдал, как командиры взводов, не дожидаясь его подсказки, приказывают солдатам сооружать ложные брустверы по обе стороны от каждого окопа. Пойми после этого, из-за которого в тебя стреляют, даже если ты и сумел все-таки каким-то образом определить их. Опыт подсказывал командирам подразделений, что даже при дневном свете сделать это практически невозможно, не говоря уже о темном времени суток. Один командир взвода начал, другие увидели и приказали ставить такие же обманки и в своих взводах.

Два бойца саперного взвода закончили все земляные работы раньше других. Потом они, естественно, по команде своего командира взвода, стали выставлять такие же ложные брустверы и по обе стороны от окопа командира роты, расположенного по центру позиции, чтобы контролировать оба фланга. В итоге командирский окоп ничем не отличался от других.

Другие бойцы-саперы в это время были заняты выставлением минного заслона на подступах к позиции роты. Ее центр, пожалуй, должен был стать самым безопасным направлением во время боя. Но не с самого его начала. Именно сюда будет направлена первая атака бандитов. Они сразу попытаются разрезать заслон на две части, которые можно было бы потом уничтожить по отдельности. Однако при этом правый и левый фланги будут в состоянии поддержать центр огнем.

Позже, как бывает обычно, атака пойдет по двум направлениям, непременно по флангам. Может быть, главарь банды предпочтет нанести концентрированный удар по какому-то одному из них. Правый, где стоял надежный первый взвод, был относительно открыт для прострела с центральной позиции. Левый же представлял собой нагромождение скал, за которыми можно было успешно прятаться от автоматных очередей и в относительной безопасности подойти на дистанцию ближнего боя.

В этом случае надежда была на успешную работу снайперов. Они, не дожидаясь команды, будут сбоку отыскивать тех личностей, которые отдают приказания, и лишат банду управления. Так было всегда, и снайперы это знают.

Свой снайпер имелся в каждом взводе кроме саперного и связи. В первом даже два. Способности у всех них были разные, стреляли они каждый по-своему. Но наступающие бандиты будут на ближней дистанции и обязательно попадут в зону обстрела снайперов на любом фланге.

С такого расстояния сможет произвести удачный выстрел не только обученный снайпер, но и простой солдат, имеющий на автомате «АК?12» оптический тепловизионный прицел. Они во взводе есть на всех до единого автоматах, как и глушители, которые одновременно являются и пламегасителями, не демаскируют место, откуда производится выстрел.

Но только лишь снайперы имеют в своем арсенале «Винторезы». У одного из них есть еще и штатная винтовка «Корд» калибра двенадцать и семь десятых миллиметра. При попадании в конечность или голову пуля отрывает их. Если она угодит в живот, то может разорвать корпус пополам.

Снайпер третьего взвода прапорщик Затулько как раз на подобных выстрелах и специализируется. «Винторез» у него трофейный. На его деревянном прикладе изначально было множество нарезок. Бандит, который раньше пользовался этой винтовкой, много федералов положил. Это вызывало у прапорщика Затулько только злость. В отместку он после каждого удачного выстрела из любой своей винтовки ставил на ее прикладе засечку собственную. Прапорщик уже почти догнал бандитского снайпера по количеству попаданий.

Виктор Алексеевич посмотрел на часы, хотя мог определиться и без них. До расчетного времени подхода банды оставалось около полутора часов.

– Командиры взводов, выставить наблюдателей! Остальным отдыхать до особой команды, – распорядился он.

Сам командир роты отдыхать не собирался. Он знал, что попытка забыться сразу, без лишних слов, уведет его в привычные ощущения боли. Те самые, которые хотя бы частично уходят только во время боя.

Были, естественно, у старшего лейтенанта при себе и сильнодействующие средства, призванные утихомирить самую сильную боль. Но после приема этих препаратов голова командира роты не могла мыслить ясно, катастрофически терялась реакция, плохо понималась общая ситуация. К тому же эти лекарства больше снимали стресс после боли, чем ее саму.

Болеутоляющие таблетки были препаратами строгой отчетности, то есть носителями наркотической составляющей, поэтому на мозг действовали особенно сильно. К тому же они вызывали привыкание.

Собакин намеренно не принимал эти лекарственные средства в сложных ситуациях. Он иногда позволял себе делать это дома. Так продолжалось до тех пор, пока жена однажды не спросила его, сколько и чего он выпил. Он тогда сказал ей, что пил чистый медицинский спирт. Мол, угостил шифровальщик, получивший со склада канистру для чистки контактов своих машин. Медицинский спирт, как сказал Виктор тогда жене, тем и хорош, что почти не пахнет. Хотя сам он в этом уверен не был. Но она, человек совершенно не пьющий, таким ответом удовлетворилась.

– Котенков! – позвал Собакин лейтенанта, командира минометного взвода.

На вооружении этого подразделения состояли четыре восьмидесятидвухмиллиметровых миномета «Поднос».

– Я, командир, – тут же отозвался лейтенант.

– Доложи готовность.

– Все установили. Хорошо было бы каждой трубе пальнуть по разу для пристрелки.

– Никак нельзя сейчас шум поднимать. Бандиты могут остановиться. Поймут, что мы впереди. Будут искать переход в другое ущелье.