Правила абордажа

Тарханов промолчал и закрыл за ранним гостем дверь. Внутри все клокотало. Вновь вспомнилась старая обида, когда его попросту вытурили из армии. А сейчас хватились, поняли, видите ли, что сокращали не тех, кого следовало.

Он, конечно, понимал.

В Югославии творится черт-те что... Не в той Югославии, где он четыре года готовил офицерские отряды диверсантов, а в ее остатках, которые и в таком раздерганном виде не дают кому-то покоя. И эти уже остатки пытаются разорвать, уничтожить. И он нужен сейчас как специалист по Югославии. Возможно, нужны его старые связи.

Что греха таить, сам Артем уже несколько раз в мечтах обращался в ту сторону, представлял, что снова он там, что снова он помогает. И не просто готовит диверсантов, он сам участвует в боевых действиях, которые вот-вот могут начаться. Выпуски «Новостей» он старался смотреть и слушать ежедневно именно из-за этих даже несколько больных для него лично событий.

Но одно дело, когда он сам, по собственной воле. И совсем другое, если его желают опять использовать, а потом, как уже случилось, выбросить.

«Спокойно, майор, – сказал он себе, – Спокойно. Сейчас все равно не до того. Сейчас следует здесь разобраться. Здесь очень трудно разобраться, но разбираться следует».

Так и не возобновив зарядку, Артем выпил сразу двойную порцию кофе – за себя и за каперанга, который почему-то не пожелал принять угощение. Кофе, естественно, не успокоил, но голову после бессонной ночи несколько прояснил.

И сразу вспомнился вчерашний вечер, в деталях проработал он раз, и два, и три все происшествие в кабинете Яны. И снова пришел к выводу, что его вины в случившемся нет. Только кому он это сможет доказать?

Следующая нестандартная ситуация.

Милиция. Не шибко умный опер и дурацкий допрос – как с подозреваемым с ним разговаривали. А потом не менее дурацкое покушение в самом центре города, на виду почти что у ментов.

Артем прогнал перед мысленным взором и эту картину. Прогнал снова трижды и каждый раз спотыкался, каждый раз что-то там было не так.

Пришлось заварить третью порцию кофе, а потом и четвертую. Даже голова уже стала изнутри распираться, словно надутый горячим воздухом шар. И только тогда он понял. Покушения на него не было! Это чья-то дурацкая, непонятную цель преследующая затея.

Да, сам он действовал точно и четко, как следовало бы действовать. И, видимо, потому сразу не обратил внимание на то, что первый выстрел никак не мог достать его. Картечь или дробь – чем там ружье было заряжено? – прошла на полметра выше головы. С такого-то расстояния...

Если человек берет в руки ружье, это уже предполагает, что он умеет с ним обращаться. Но настолько промахнуться метров с десяти-двенадцати – невозможно.

Что это значит?

Первый вариант. Это может значить, что его просто хотели припугнуть. Но пугают тех, кто что-то знает. А он не знает ничего. Он вообще включился в действо слишком поздно. Отпадает.

Второй вариант. Он что-то знает, но что именно – забыл. И это относится совершенно к другому делу, к иной ситуации. Но если он это забыл и кто-то боится, что он вспомнит, то проще было бы его убить по-настоящему. И такой подход, выходит, нереальный.

Третий вариант. Кому-то показывают, что на него – Тарханова – совершено покушение. Стоп... Стоп... Стоп... Кому-то показывают, что он сам инсценирует на себя покушение. Только так можно на это дело смотреть. Но кому? Кому показывают? Естественно – милиции. Даже слепой следователь в состоянии понять, что стреляли слишком высоко. А для чего бы он сам мог инсценировать это покушение? Для того, чтобы снять с себя подозрение. Исходя из обратного, это косвенное подтверждение его вины.

Выходит, его подставляют!

Интересно! Очень даже интересно. А кому же надо его подставить? С просьбой вмешаться в это дело обратился Юрий Львович. Он? Но тогда получается, что он и свою дочь подставлял? Ерунда! Возможно, что подставили самого управляющего. Через него действовали. Или действовали через Яну, чтобы она была связующим звеном. Тогда ниточка оборвалась, и концы найти будет трудно. Возможно, и на саму Яну действовали через кого-то. Через чеченцев? Вариант, но не обязательный. А вообще странно как-то получилось, что чеченцы не оказались на месте событий. Яна ничего про них не сказала. Хотя, учитывая первое к ним обращение, учитывая то, что именно чеченцы вооружили ее, и теперь она должна была бы поступить точно так же – с ними должна в первую очередь связаться. Надо было бы спросить об этом. А он не спросил. Значит, здесь второе упущение. Первое – незадвинутая штора, второе – это. Но почему же она не связалась с чеченцами? Или их просто в городе не было? Телефон не отвечал? Не знает других телефонов? Вообще обрыв на линии? Нет, она бы сказала. Возможно, просто решила положиться на человека, которого нашел по ее просьбе отец? Возможно.

Время подошло собираться на работу. Тарханов оделся, как всегда, тщательно, прицепил на ремень за спину поясную кобуру.

Позвонили в дверь.

* * *

Как договорились еще ночью, Валера за час до начала рабочего дня заехал за Тархановым, который после вчерашней выпивки свою старенькую машину оставил возле банка.

– Как ночь? – Начальник охраны обязан поинтересоваться, как прошло дежурство.

– Обычно.

Это само собой. Потому что, случись что-то необычное, ему поспать бы не дали даже ту малость времени, что он для себя выкроил.

– Юрий Львович не звонил?

– Пока нет.

– Он же теперь без водителя...

– Кого-нибудь посадят. «Мерседес» и без водителя не застоится.

Артем в голосе охранника слышал напряжение. Наверняка вся смена обсуждала событие, о котором Валера не преминул рассказать со слов Тарханова. Кто-то, возможно, и знакомых тут же обзвонил, выясняя подробности, – у охранников в органах всегда связи. Значит, теперь придется слушать разговоры за спиной и чувствовать, как стихает общая дискуссия, когда ты заходишь в комнату.

Уже в дверях банка дежурный сообщил:

– Только что звонил управляющий. Просил вас, как только появитесь, срочно к нему приехать.

– Хорошо, – сказал Артем, но сначала прошел к себе в кабинет. Обжегшись на молоке, как говорится, на водку дуют. И он взял служебный пистолет.

Его машина стояла там же, где он оставил ее еще вчера после обеда. Под приглядом банковской охраны – удобная, безопасная и к тому же бесплатная стоянка. Артем выехал на улицу. До дома управляющего езды всего-то три-четыре минуты, и потому он не спешил. Он не знал, как вести себя в такой ситуации с Юрием Львовичем...

Тяжелая бронированная дверь на четвертом этаже полнометражного дома оказалась распахнутой. Заходить сразу, без предупреждения, показалось не совсем удобным, и прежде чем переступить порог, Артем коротко нажал на кнопку звонка. Юрий Львович вышел к двери справа, из короткого, но широкого коридора на кухню. Небрит, с опухшими мутными глазами, попахивает перегаром, одет небрежно.

– Не разувайся, – чуть качнувшись, сказал он, когда Тарханов прислонился к стене рядом с вешалкой, желая расшнуровать ботинки. – У нас сегодня много народа будет. Все равно натопчут. Пойдем на кухню.

Артем двинулся за хозяином, глядя в его рыхлую спину, такую беспомощную, вызывающую сейчас жалость точно так же, как вчера еще вызывала раздражение.

Они сели за стол, где красовалась початая бутылка какой-то дорогой импортной водки и, что совершенно не похоже на хозяина, не оказалось даже кусочка хлеба для закуски. Юрий Львович налил по полстакана.

– Не верю, – тихо сказал он. – Никак не могу поверить... Давай-ка, Артем, выпьем за то, чтобы это был просто сон. Проснусь, пот со лба вытру, и все. И все по-прежнему пойдет.

Артем сначала хотел отказаться, сославшись на то, что он за рулем. Но промолчал.

Вкратце все события Юрию Львовичу были известны со слов ментов. А наедине поговорить им ночью опер так и не дал. И попросил все рассказать подробно с самого начала.

Юрий Львович в лад и не в лад словам кивал головой, как японский болванчик. И непонятно было, слышит ли он то, что слушает, или мысленно находится сейчас в каком-то ином измерении, недоступном для постороннего человека.

Может быть, он вспоминает дочь лопочущим ребенком, потом школьницей, студенткой... Тарханову – постороннему, хотя и сочувствующему, хотя и причастному – было все это сейчас недоступно, но он понимал сидящего против него человека и ощущал к нему острую человеческую жалость.

Артем не стал говорить о том, что в него самого – всерьез или инсценировки ради – стреляли сегодня ночью. А Юрий Львович все продолжал кивать головой. И кивал бы он так еще, возможно, долго, если бы не зазвонил телефон.

Хозяин вышел в коридор. Там, прежде чем снять трубку, усталым шепотом сказал что-то вышедшей на звонок жене, и она, шаркая ногами, ушла в комнату, не пожелав даже поздороваться с Тархановым. Юрий Львович разговаривал недолго, отвечал коротко, но по ответам Артем понял, что звонили из банка.

– Ладно, Артем, давай еще по сто грамм, и поезжай. Спасибо, что заглянул...

Он налил водку, и Тарханов опять не посмел отказаться.

Артем вышел на лестничную площадку. Хозяин даже до дверей его не проводил, так и остался сидеть на кухне перед бутылкой, почти не слыша и не понимая происходящего, погруженный в свое горе.