Человек без лица

1

– И, значит, вооружившись этим ружьем, вы, полковник, пытаетесь сделать то, что уже много лет не могут сделать федеральные силы, включающие в себя много высококлассных специалистов… – уважая старика, ветерана войны, бывшего батальонного разведчика, Сохно говорил без улыбки и даже с некоторым нарочитым восхищением. – Ну хоть бы автомат приобрели. В здешних краях это не проблема. А то – такое ружье.

– С этим ружьем еще мой дед воевал. И оно ни разу его не подводило. И меня не подводит. Если бы ты не напялил на себя эту штуку, – палец ткнул в бронежилет, – то…

– Для того я и напялил, чтобы живым остаться. И на Зелимхане такой же может оказаться. Что тогда будете делать, полковник?

– А на этот случай у меня есть кинжал.

– Тоже дедовский? – улыбнулся Сохно.

Но улыбнулся совсем незаметно. На его довольно неулыбчивой физиономии, изрисованной несколькими заметными шрамами, украшенной неаккуратно сломанным носом, любая радость выглядит для окружающих слегка угрожающе, и, зная это, подполковник улыбается только среди друзей, к такому давно привычных.

– Нет, что ты, сынок. Этот кинжал совсем старый… Я и не знаю, кто из предков в первый раз прицепил его к поясу. Сейчас такие не делают.

Полковник Рамазанов вытащил из-под куртки кинжал вместе с ножнами. Должно быть, подходящего случаю старинного пояса у старика не было, а к простому современному прицеплять этот кинжал он не захотел.

Сохно взял оружие в руки, обнажил клинок и попробовал остро отточенное лезвие. Потом постучал по металлу ногтем, слушая звук, и хмыкнул еще раз. Любопытство свое подполковник привык удовлетворять, а его любопытство очень возбудилось от вида несимметричных, словно бы случайно нанесенных темных, будто черненых полосок. Для проверки своей мысли он вытащил из-за спины свой боевой нож и ударил лезвием о лезвие. Сталь звонко вскрикнула.

– Ой-е… – вскрикнул и подполковник, обнаружив на лезвии своего ножа из современной высоколегированный стали зазубрины и не обнаружив таких зазубрин на старинном кинжале.

Отставной полковник остался доволен результатом осмотра и реакцией подполковника:

– Я же говорю, это ценный кинжал. Сейчас таких не делают. Булат.

– Это не совсем булат, – поправил Сохно. – У булата рисунок сплава не такой. Линии вдвое мельче. Это – харлуг.

– Что такое – харлуг? – недоуменно спросил Рамазанов.

– Булат выплавляют. Булатная сталь – обыкновенная сталь с большим содержанием углерода. Только мало кто знает пропорции, без которых булат не сваришь. А харлуг делают иначе. Берут полоски простой стали и полоски углеродистой, нагревают, переплетают косичкой, а потом расковывают. И получается аналог булата…

– Ты хорошо разбираешься в оружии, – одобрительно сказал отставной полковник. – Может быть, посидим, передохнем? Я не привык так быстро ходить. Сейчас не те силы, что были раньше… Раньше я над усталостью сам смеялся, а теперь, как видишь, она смеется надо мной…

Сохно глянул на часы.

– Идти немного осталось. С меня командир голову вместе с шапкой снимет. Я должен был давно вернуться. Трудно, полковник?

– Тогда, пойдем. Твоя голова тебе еще сгодится…

Тропа в снежной целине, проложенная не так давно Сохно, все-таки не давала возможности идти ходко. Всего-то дважды прошел – туда и обратно. И если подполковник, даже взяв на себя обязанность идти ведущим и старательно протаптывать снег для идущего следом Казбека Рамазанова, усталости не чувствовал, то отставной полковник дышал заметно тяжело и давно отстал бы, если бы Сохно не передвигался для себя непростительно медленно. Но сам Сохно при этом прекрасно осознавал, что когда человеку переваливает за восемьдесят, простой выход в горы можно считать для него подвигом. А этот выход совсем не простой…

В наушнике «подснежника» послышалось потрескивание, похожее на шуршание.

– Наконец-то, – обрадовался Сохно и поправил около рта микрофон. – Рапсодия! Я – Бандит… Как слышишь?

– Слышу, Бандит… Что у тебя там был за выстрел?

– Расскажу… Иду с пополнением…

– С каким еще пополнением? Откуда?..

– Одного знакомого полковника встретил, – Сохно обернулся и кивнул через плечо Рамазанову, подбадривая. Тот дышал совсем тяжело, и увесистый пастуший посох стал, похоже, для старика не помощником, а нелегким грузом.

– Не понял… – сказал Согрин.

– Долго рассказывать.

– Полковник с группой?

– Нет. Один…

– Совсем не понял…

– Скоро расскажу… Он сам расскажет… – Сохно еще раз обернулся. – Ему трудно идти. Не теряйте нас, мы передохнем…

– Ранен?

– Нет. Просто устал. Это не сложно, когда тебе за восемьдесят.

– Кому за восемьдесят? – спросил Кордебалет. – Тебе?

– Моему полковнику… Остановимся, полковник. Командир не возражает против привала.

– Не возражаю, – согласился Согрин. – Я сам тебе хотел сказать, чтобы дожидался нас на месте. Нас снимают с поиска!

– Как – снимают? – Сохно бросил на Рамазанова новый взгляд.

Значит, обстоятельства меняются, и совместная охота на Зелимхана Кашаева отменяется. Сохно почему-то было жалко бросать в горах хорошего немолодого человека, обрекающего себя на обязательную гибель без помощи спецназовцев. Бросать, и никак не пытаться его защитить, как он намеревался было.

– Элементарно. Зачем-то мы понадобились в Москве. Туда вызывают.

– Хоть бы недельку еще выпросил. Мы никогда к Кашаеву так близко не подбирались.

– Ты думаешь, я не просил? Но приказ категоричный. В РОШе даже не знают, чем это вызвано. Для них уничтожение Кашаева – предел мечтаний и куча орденов. Может быть, хоть кем-то заменят. Группа Разина должна прибыть с отдыха. Соображай, что можно передать по наследству.

– Ладно, мы ждем. Расскажете на месте.

Связь опять пропала. Горы экранируют…

Сохно уже проходил недлинный путь дважды, часть его преодолел в третий раз, и ожидал, что Согрин с Кордебалетом, даже если не будут слишком торопиться, тем не менее через час появятся. Этот час вполне можно использовать с выгодой для себя, как подполковник и привык всегда делать. И он разлегся на сугробе между деревьями «крестом» – то есть разбросив руки и ноги как можно более широко. Это лучшая поза для отдыха и набора сил на дальнейшее.

Отставной полковник сел проще, прислонившись спиной к дереву, и, поглаживая холодный ствол своего длинноствольного ружья, словно согревая его и лаская. И даже глаза закрыл, изображая спокойствие и невозмутимость, и тем не менее его старческая грудь под курткой заметно шевелилась. Дыхание восстанавливалось трудно, как ни старался гордый старик это скрыть.

Сохно не стал раньше времени расстраивать Рамазанова сообщением о том, что их отдельную мобильную группу по неизвестной причине снимают с перспективного маршрута. Конечно, он не уйдет со спецназовцами. Не для того забирался так далеко в горные леса, чтобы бросить свою задумку только оттого, что случайные союзники вынужденно оставляют его одного. Да он и не сможет идти так, как они привыкли ходить. И им самим такая обуза ни к чему. Но и оставлять боевого полковника здесь на погибель – от этого чувствовать себя лучше не будешь.

Именно на гибель. Иного не дано. Хотя старик погибать вроде бы и не намеревается. Он думает, что успеет подобраться к Зелимхану Кашаеву на дистанцию выстрела. И надеется не промахнуться. Остальное Казбека Рамазанова вообще не интересует. Возвращаться он, может быть, и не собирается. Для него главное – сделать дело, то есть выполнить долг «кровника». Наивный… Если даже такая группа, как трое опытнейших спецназовцев, всю сознательную жизнь войне посвятивших, на подобное дело не пойдут, как на безнадежное, то что же говорить о нем.

Сохно лежал с закрытыми глазами, но, конечно же, не спал, хотя имеет навык моментального засыпания, когда организму необходимо срочно отдохнуть. И не то чтобы он не доверял старику. Сохно сам проснулся бы от первого близкого скрипа снега под чьей-то ногой. А без скрипа по снегу ходить практически невозможно. Просто сон к организму, настроенному на большие нагрузки, не шел.