Переулки старой Москвы. История. Памятники архитектуры. Маршруты

Интересно отметить, что на одной из центральных улиц Таганрога стоит живописное здание в стиле модерн, щедро украшенное майоликами, очень похожими на московские (как, например, сцена битвы и женский портрет). Этот дом постройки 1910 г. – подарок богатого землевладельца Е.И. Шаронова дочери Марии, проект которого он, как предполагается, заказал архитектору Ф.О. Шехтелю. Действительно, можно усмотреть весьма похожие формы этого дома на формы шехтелевского здания Ярославского вокзала в Москве. В Таганроге считают, что рисунки, по которым были исполнены некоторые керамические украшения, принадлежат Николаю Рериху и Виктору Васнецову.

Возможно, что в доме № 1 (адрес у него был Лебяжий пер., 1, но под № 1 числятся все дома по левой стороне Лебяжьего) в небольшой комнате с видом на Кремль жил в 1913 и 1917 гг. Борис Пастернак, молодой поэт, увлекавшийся заумным словотворчеством футуристов. Некоторые его творения того времени (как, например, «Цыгане», «Мельхиор» и «Об Иване Великом») уже никогда не перепечатывались, а он избегал даже упоминать о них.

Пастернак писал о своей комнатке: «Коробка с красным померанцем – моя каморка…» Тогда эти слова были понятны многим: красный померанец изображался на коробке спичек – отсюда и комнатка, как спичечный коробок.

* * *

К северо-западу от Волхонки к Знаменке идут, круто изгибаясь, два переулка. Их названия – Большой и Малый Знаменские – произошли от церкви Знамения Пресвятой Богородицы, стоявшей на улице Знаменке. С 1939 по 1991 г. переулок назывался улицей Грицевец (почему-то в именительном падеже). Летчик С.И. Грицевец принимал участие в гражданской войне в Испании и в боях на Халхин-Голе: за обе кампании он был дважды награжден званием Героя Советского Союза.

Большой Знаменский переулок начинается от Волхонки зданиями (№ 1 и 2), когда-то принадлежавшими старинной 1-й московской гимназии.

Ее основное здание (№ 2/16) имеет долгую и сложную историю. Известно, что в 1722 г. княгиня А.Г. Волконская продала вице-губернатору П.Е. Ладыженскому этот участок; на плане, снятом через 30 лет (тогда он принадлежал коллежскому советнику И.П. Ладыженскому), на нем показаны каменные палаты с планом сложной уступчатой формы примерно на месте современного здания. Двор этот был дан дочери Ладыженского в приданое, когда она выходила замуж за князя Василия Сергеевича Долгорукова.

Во время приезда в Москву императрицы Екатерины II в 1775 г. на празднование заключения Кючук-Кайнарджийского мира с Турцией все окружающие дома были либо сняты, либо куплены в казну для размещения многочисленного двора (тогда Кремлевский дворец перестраивался Баженовым, а Головинский дворец незадолго перед тем сгорел). Так был приобретен и дом на углу Большого Знаменского переулка, в котором поместился цесаревич Павел. В том же году Екатерина пожаловала дом генерал-фельдмаршалу П.А. Румянцеву-Задунайскому, который после пожара, происшедшего через 13 лет, продал его. В конце XVIII в. дом, принадлежавший тогда бригадиру Ф.А. Лопухину, предназначался под казармы, а в начале XIX в. переделывался для «приему азиатских посланников». В 1804 г. дом был продан университету для «главного народного училища» и его опять переделывали (в этом участвовал архитектор М.Ф. Казаков). В 1810 г. дом сгорел и стоял неотделанным, а в 1812 г. он опять пострадал от пожара, и только в мае 1819 г. в нем открылась губернская гимназия, ставшая 1-й московской.

1-я московская гимназия

Одно время директором гимназии был М.А. Окулов, женатый на сестре Павла Воиновича Нащокина. Вероятно, здесь у Окулова, который, по отзывам, «…для какого-нибудь Дюма, Бальзака или Сю мог бы заменить рудник калифорнийский по своему неистощимому запасу анекдотов, комедий, трагедий, романов и повестей», бывал А.С. Пушкин.

В 1-й московской гимназии преподавали известные ученые Н.С. Тихонравов, А.А. Григорьев, А.А. Крубер, Я.И. Вейнберг, а список учеников блистает именами А.Н. Островского, М.П. Погодина, С.М. Соловьева, П.А. Кропоткина, Ф.Н. Плевако, Н.А. Умова, В.Ф. Снегирева, В.Я. Цингера, П.Н. Милюкова, Н.И. Бухарина, И.И. Артоболевского, И.Г. Эренбурга, К.Н. Игумнова и других известных деятелей. На сцене гимназического театра впервые выступил будущий известный артист Малого театра Н.И. Музиль. В актовом зале гимназии была выставлена картина Иванова «Явление Христа народу». В 1872 г. в здании гимназии открылись Высшие женские курсы.

В советское время в здании размещался Коммунистический университет трудящихся Востока (КУВТ, созданный в 1921 г. при Наркомпросе РСФСР) – организация, готовившая кадры для проведения пропагандистской работы, затем Лесотехнический институт и несколько институтов красной профессуры (мирового хозяйства и мировой политики, экономики), а впоследствии различные учреждения, в том числе Министерство лесной промышленности.

На другой стороне Большого Знаменского переулка здание (№ 1/18) также связано с 1-й московской мужской гимназией – оно было приобретено для нее в декабре 1831 г. В основе своей это здание, возможно, второй половины XVIII в. – на плане усадьбы гвардии прапорщика П.П. Дохтурова 1758 г. на его месте показаны каменные палаты. В 1760– 1790-х гг. усадьба принадлежала князьям Волконским, при которых, возможно, и был возведен существующий дом. От них усадьба в 1798 г. перешла к статской советнице А.И. Ушаковой, и в 1814 г. наследник продал ее Елизавете Михайловне Ермоловой, жене бывшего екатерининского фаворита. В 1817–1818 гг. этот дом снимал И.А. Яковлев, отец Александра Герцена.

Уже в 1880-х гг. к старому зданию был пристроен двухэтажный корпус на углу с Пречистенским бульваром (ныне – Гоголевский бульвар), где помещались учреждения Московского учебного округа.

В советское время в старинном доме находились РАНИОН, то есть Ассоциация научных институтов общественных наук, ЦК Всероссийского Пролеткульта, в продолжение многих лет редакция уникального научного издания «Литературное наследство», а теперь академический Институт русского языка.

По левой стороне Большого Знаменского переулка тянутся строения, расположенные на участках, которые выходят к Гоголевскому бульвару. Из них можно отметить бывшее убежище для бедных (№ 5, 1854 г.), принадлежавшее церкви Ржевской Богоматери, которая находилась на месте здания (№ 9), построенного в 1930 г.

Дом № 13 состоит из двух разновременных частей. Левая построена после 1812 г. (здесь характерны ампирные воротные столбы с полукруглыми нишами), а правая – в 1852 г. С 1926 по 1938 г. в нем жил известный композитор В.Я. Шебалин. Он приехал в Москву из Омска, показал свои сочинения и был зачислен в консерваторию. В первые годы он жил в коммунальной квартире в проходной комнате в 7-м Ростовском переулке.

После окончания консерватории в 1928 г. он преподавал там же и вскоре стал профессором. В доме в Большом Знаменском переулке были написаны такие известные произведения, как Четвертая симфония, посвященная героям боев за Перекоп, симфония «Ленин» на текст Маяковского, встреченная довольно критически.

Здесь у Шебалина обычно останавливался в свои приезды в Москву его близкий друг Д.Д. Шостакович. В квартире стоял специально для него диванчик, где он спал и работал, – в этой квартире была написана часть музыки к спектаклю «Гамлет».

В прошлом места эти отличались обилием церквей. Так, на участке дома № 15 еще до 1793 г. стояла церковь Пятницы, «что на Нарышкином дворе» – по находившейся рядом большой усадьбе Нарышкиных (Гоголевский, бывший Пречистенский бульвар, 10). На месте разобранной церкви долгое время был пустырь, застроенный только в 1832 г. Фасад дома получил свой современный вид, вероятно, в 1886 г., когда к нему с правой стороны пристроили объем с лестницей. В этом доме в 1845 г. жил литературный критик, философ, один из основоположников славянофильства И.В. Киреевский.

Двухэтажное, с небольшим мезонином здание рядом (дом № 17) напоминает о его владельце – славном партизане, герое Отечественной войны 1812 г. генерал-майоре Денисе Давыдове. Выйдя в отставку, он в 1823 г. поселяется в Москве и живет в наемных домах. Только в начале 1826 г. Давыдов покупает на имя жены этот небольшой дом в Большом Знаменском переулке и живет в нем до 1830 г. – в исповедных ведомостях регулярно записываются живущими в собственном доме «генерал-майор Дионисий Васильевич Давыдов, его жена Софья Николаевна и дети Василий, Николай, Дионисий и Ахиллий». Можно предположить, что здесь Дениса Давыдова посещал А.С. Пушкин. Давыдовы продали этот дом в 1833 г., но переехали отсюда тремя годами ранее – они опять стали снимать дома, а в 1835 г. купили великолепный дом-дворец на Пречистенке, 17.

Правая сторона улицы – длинный ряд служебных помещений бывшей 1-й московской гимназии (№ 2) и выходящих сюда строений соседних участков. Однообразные двухэтажные здания прерываются только доходным жилым домом (№ 4), построенным в 1908 г. (архитектор А.Ф. Мейснер). На его месте до 1774 г. стояла церковь Николы, «что в Турыгине» – так тогда называлась окружающая местность.

В современном доме перед большевистским переворотом жил профессор Московского университета Ю.В. Готье, перу которого принадлежит более 180 работ по различным вопросам истории России, в числе которых такие классические труды, как «Замосковный край в XVII в.» и «История областного управления в России от Петра I до Екатерины II»; он же перевел с английского записки «Английские путешественники в Московском государстве в XVI в.». Ему принадлежит интереснейший дневник, первая запись в который была сделана 8 июля 1917 г.: «Я, образованный человек, имевший несчастье избрать своей ученой специальностью историю родной страны, чувствую себя обязанным записывать свои впечатления и создать этим очень несовершенный, но все же исторический источник, который, может быть, кому-нибудь пригодится в будущем». Уникальность его была в том, что этот исторический источник принадлежал историку, видевшему больше других и могущему обобщать и сравнивать не так, как делали другие. Предчувствуя обыски и гонения со стороны новой власти, он, сделав последнюю запись в июле 1922 г., передает рукопись американскому профессору Ф. Гольдеру, бывшему тогда в Москве и сохранившему его в составе Гуверовской библиотеки Стенфордского университета, в которой она пролежала никем не замеченная (была без подписи, без каких-либо сопроводительных заметок) до тех пор, пока ее не опознал крупнейший специалист по русской истории Э. Казинец. Теперь же дневник опубликован в России.

Готье недаром ожидал пакостей от большевиков – они все-таки состряпали так называемое «академическое дело», арестовав известных ученых по обвинению в создании мифического «Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России». Готье, бывшего тогда главным библиотекарем Всесоюзной библиотеки имени В.И. Ленина, приговорили к пяти годам заключения в лагере, но отделался он легко: его выпустили до срока и позволили вернуться в Москву, заняться наукой и даже разрешили быть академиком, в то время как многие из арестованных не только отсидели полные сроки, но и поплатились жизнью.

В этом же доме на первом этаже в 1930-х гг. была квартира композитора и пианиста Ф.Ф. Кенемана. Он окончил с золотой медалью Московскую консерваторию, долгое время преподавал там, написал более ста произведений, в том числе гимн на открытие Большого зала, и многие годы был аккомпаниатором Ф.И. Шаляпина.

За перекрестком с Антипьевским переулком, почти у Знаменки, внимание привлекает изящный небольшой дом (№ 8), стоящий в глубине асфальтированной площадки, которая возникла после сноса ветхих строений, прилегавших к Знаменской церкви (№ 10/17). Дом этот показан на плане еще 1752 г. – он принадлежал тогда лейб-гвардии конногвардейского полка ротмистру князю Николаю Шаховскому, а в 1776 г. – его сестре поручице Н.А. Пассек, которая сдавала дом Военной и Провиантской конторам. В конце XVIII в. владельцем дома был богатый пензенский помещик, прадед М.Ю. Лермонтова (и прадед известного политического деятеля П.А. Столыпина) Алексей Емельянович Столыпин. Его дом был, как писал П.А. Вяземский, «сборным местом увеселений и драматических зрелищ», а труппа крепостных актеров славилась в Москве: «Было человек десяток мужского и женского пола между актерами с хорошими способностями и некоторые пьесы разыгрывали превосходно!»

По воспоминаниям А.М. Тургенева, современника событий, «Приехал в Москву симбирский дворянин Алексей Емельянович Столыпин, себя и дщерей своих показать, добрых людей посмотреть, хлебом-солью покормить и весело пожить; у дворянина был, из доморощенных парней и девок, домовой театр – знатная потеха. После, года через три, как дворянин попроелся, казна его поистряслась, он всю стаю актеров и актрис продал к Петровскому театру, поступившему в то время в ведение и управление Московскаго опекунскаго совета. Алексей Емельянович, – не тем будь помянут, царство ему небесное, не гной его косточки, – нигде ничему не учился, о Мольере и Расине не слыхивал, с молодых дней бывал игроком, забиякой, собутыльником Алексию Орлову (гр. Алексею Григорьевичу), а под старость страдал от подагры, геморроя и летом обувал ноги свои в бархатные на байке сапоги. Вот полнейшая биография почившего, – ни прибавить, ни убавить нечего».

Когда он собрался уже распродавать своих актеров, они смогли подать императору Александру I прошение: «Слезы несчастных никогда не отвергались милосерднейшим отцом, неужель божественная его душа не внемлет стону нашему. Узнав, что господин наш, Алексей Емельянович Столыпин, нас продает, осмелились пасть к стопам милосерднейшего государя и молить, да щедротами его искупит нас и даст новую жизнь тем, кои имеют уже счастие находиться в императорской службе при Московском театре. Благодарность будет услышана Создателем Вселенной, и он воздаст Спасителю их», и, как ни странно, царь услышал их, чему помогло немало то, что владелец после торговли скинул с запрашиваемой цены – 42 тысячи – 10 тысяч. Артисты смогли увидеть на афише перед своими фамилиями желанную букву «г.», что означало «господин» или «госпожа», означавшую, что бывшие крепостные стали свободными людьми.

В 1805 г. усадьбу приобрел князь В.А. Хованский, который через три года уже продал ее. Причиной столь скорой продажи послужило происшествие, которое показалось ему знаменательным: когда умер его сосед, князь А.И. Вяземский (отец поэта), священник приехал на отпевание по ошибке в дом Хованского и, увидев, что хозяин жив, сказал ему: «Как я рад, князь, что встречаю вас; а я думал, что приглашен в дом ваш для печального обряда». Суеверный Хованский поспешил продать дом. Его приобрел князь И.Н. Трубецкой. Возможно, что Пушкин в молодости посещал этот дом; он был знаком с сыном хозяина, Николаем Трубецким, прозванным «le naine jeune» (то есть желтый карлик), которому посвятил одно из юношеских стихотворений. В доме была большая библиотека, где, в частности, хранился один раритет, о котором рассказал друг Пушкина С.А. Соболевский: «В знак особого ко мне расположения Пушкин напечатал один экземпляр своей поэмы „Цыганы” на пергаменте и преподнес его мне; впоследствии я отдал этот экземпляр князю Николаю Ивановичу Трубецкому».

В 1850-х гг. здесь жил известный врач, директор университетской клиники А.И. Овер. В 1882 г. старинный дом приобрел за 160 тысяч (тогда это считалось недорого) купец Иван Васильевич Щукин, глава крупной и уважаемой торговой фирмы.

Щукины происходили из Боровска, где они были известны с 1625 г. В Москве Щукины занялись торговлей мануфактурным товаром и основали одну из самых крупных русских компаний, имевшую дело по всей России и Персии.

И.В. Щукин имел большую семью, и все его сыновья прославились на ниве собирательства. После рождения в январе 1886 г. долгожданного внука он подарил особняк своему сыну Сергею Ивановичу, который не только исключительно успешно управлял делами торгового дома «И.В. Щукин и сыновья», но и собрал лучшую коллекцию картин французских импрессионистов, и это в то время, когда их произведения встречали во Франции полным непониманием и насмешками.

О коллекции Щукина известный искусствовед Я.А. Тугенхольд сказал, что «Россия, снежная Москва, может гордиться тем, что дала бережный приют этим экзотическим цветам вечного лета, которых не сумела подобрать их официальная родина-мачеха Франция. В этом московском убежище не только самое большое собрание гогеновских картин, но, может быть, и наилучшее по своему выбору». В щукинской коллекции находились картины Моне, Гогена, Пикассо, Руссо, Матисса. Последний, приехав в Москву в 1911 г., сам развешивал свои картины в этом доме. Галерея Щукина производила на современников необычайное впечатление – ею непомерно восхищались и так же ругали. Александр Бенуа, отнюдь не однозначно относившийся к увлечению Щукина, признавал: «Что должен был вынести этот человек за свои „причуды”? Годами на него смотрели как на безумного, как на маниака, который швыряет деньги в окно и дает себя „облапошивать” парижским жуликам. Но С.И. Щукин не обращал на эти вопли и смехи никакого внимания и шел с полной чистосердечностью по раз избранному пути. Но больше, нежели от этих внешних уколов, ему пришлось пострадать от собственных сомнений и разочарований. Каждая его покупка была своего рода подвигом, связанным с мучительными колебаниями по существу…»

С.И. Щукин устраивал у себя музыкальные собрания, на которых лучшие московские музыканты исполняли произведения С.В. Рахманинова, Н.К. Метнера, А.Н. Скрябина. Щукинский дом в 1913 г. перестраивал Л.Н. Кекушев – он сделал пристройку слева, он же оформил интерьеры. В 1918 г. галерея была объявлена государственной собственностью и стала называться «1-м музеем новой западной живописи». Когда в середине 1920-х гг. спросили оказавшегося в эмиграции С.И. Щукина, собирается ли он требовать свои картины из СССР, то он ответил: «Вы знаете, я собирал не только и не столько для себя, а для своей страны и своего народа. Что бы на нашей земле ни было, мои коллекции должны остаться там» (он, правда, не предполагал, что власть на его родине будет распродавать художественные сокровища). В 1929 г. бывшая Щукинская галерея была переведена в дом № 21 на Пречистенке, а здесь, в Большом Знаменском переулке, поместился Музей фарфора и позднее – Музей К. Маркса и Ф. Энгельса. С тех пор бывший барский и купеческий особняк, полный артистических воспоминаний, оккупировали военные, и совсем недавно прохожим запрещалось даже останавливаться около него.

Сейчас на месте, где до 1931 г. находилась церковь Знамения, ничего нет – ее снесли для того, чтобы еще один храм не мозолил глаза московским властям. Церковь стояла почти на линии улицы, правее дома № 15 по Знаменке (любопытно, что на воротах этого дома сохранились инициалы бывшего владельца «С» и «Г» – князя Сергея Голицына). Время строительства церкви неизвестно, первое упоминание о ней содержалось в надписи на одном из колоколов: «1600 года, марта 20 дня. Сей колокол церкви Знамения Пресвятой Богородицы вылит подаянием приходских людей, а перелит 1757 Декабря 7 дня». Но, конечно, церковь стояла здесь и ранее – ведь Знаменка была одной из самых старых улиц города, по которой проходила дорога, часть торгового пути из Новгородской земли в приокские города. Возможно, что и само строительство церкви, от которой произошло название улицы, посвященной празднику, имевшему новгородское происхождение, обладает особым значением. При осаде Новгорода в 1170 г. войсками князя Мстислава Андреевича город спасла икона с изображением Богородицы. Архиепископ вынес ее на крепостную стену, и в нее ударила стрела нападавшего – икона оборотилась ликом к врагам и начала источать слезы. Тут гром небесный поразил наступавших, их обуял ужас, и стали они побивать друг друга и ударились в бегство. С тех пор появление – «знамение» – Богородицы стало праздноваться в Новгороде, а затем и в Москве. Сын священника этой церкви был, по некоторым известиям, Лжедмитрием II, Тушинским вором. В «расспросных речах», то есть в протоколах следствия, ведшегося властями после подавления выступления самозванца (в 1608 г.), было записано: «…сказывал де с пытки князь Дмитрей Мосалской Горбатой, а был на Костроме от вора (то есть Лжедмитрия II. – Авт.) воевода, который де вор называется Царем Дмитреем и тот де вор с Москвы, с Арбату от Знаменья Пречистыя из-за Конюшен попов сын Митка…» Одноглавый четверик церкви был выстроен в первой половине XVII в. после Смутного времени – известно, что в 1629 г. ее деревянное здание горело, а в 1657 г. она значилась уже каменной. В 1667 г. подали прошение: «Вели Государь у тое церкви Знамения Богородицы построить колокольню каменную». Во второй половине XVIII в. она была построена заново. Церковь закрыли в 1929 г. «ввиду острой необходимости рабочих и служащих РВС (то есть Революционного военного совета, помещавшегося рядом, в доме № 19. – Авт.) и 1-й типографии Наркомата военных и морских дел в помещении клуба» и через два года разрушили. Раньше от церкви через переулок была перекинута арка, соединявшая ее с соседним дворцом (№ 23/19). Здесь в XVIII в. находились каменные палаты на двух участках: один – на углу с Большим Знаменским переулком, а другой – далее по Знаменке. Последний принадлежал графам Толстым. При генерал-аншефе Матвее Андреевиче по плану 1753 г. на красной линии улицы стояли палаты, названные «старыми». После его смерти в 1763 г. они перешли к вдове Анне Андреевне, урожденной графине Остерман, потом сыну Федору, лейб-гвардии Преображенского полка секунд-майору. Угловым участком владели графы Иван и Петр Головкины – внуки знаменитого петровского канцлера Г.И. Головкина, главы дипломатической службы, царедворца, пережившего четыре царствования: Петра Великого, Екатерины I, Петра II и Анны Иоанновны, и дети Александра Гавриловича Головкина. В 1763 г. они заключили купчую крепость: «…ноября в пятый день в роде своем не последние продали мы лейб-гвардии капитан порутчику Графу Федору Алексееву сыну Апраксину наш двор с каменными всякими полаты и с деревяным всяким же строением» за 5 тысяч рублей. Оба двора разделялись переулком, ведшим к церкви св. евангелиста Луки (позднее переулок ликвидировали и вход в него закрыли зданием питейного дома). К 1790-м гг. оба владения вместе с питейным домом перешли к генералу С.С. Апраксину, который в начале 1800 г. получил разрешение «по сломке каменных и деревянных строений… вновь построить каменный корпус в три этажа», который стоял вровень со старым корпусом, на углу с Большим Знаменским переулком, а в дополнение к сему позволенному строению… по улице Знаменка приделать портал на два аршина для колонн». Еще в 1801 г. велись работы в правой части, на месте палат Ф.М. Апраксина, где «фундамент выбрать до материка… поменять цоколь, делать, где назначено, венецианския оконы с колонами… а также стены, своды, карнизы и протчее по показанию архитектора самою прочною работою зделать». Проект приписывается архитектору Франческо, или, как его звали в России, Францу Ивановичу, Кампорези. Он имел немалую практику в Москве, но подтвержденных атрибуций немного – достоверно известно, что он строил для того же Апраксина замечательную подмосковную усадьбу Ольгово.

Степан Степанович Апраксин славился в Москве своим гостеприимством. «Богат-пребогат, фамилия не только знатная, но и заслуженная, дом как полная чаша; своя музыка, свой театр, свои актеры, любит жить на большую ногу, приветлив и радушен – гуляй, Москва!» – писал современник. О таких говорил Фамусов в «Горе от ума»: «Он не то на серебре, на золоте едали; сто человек к услугам». Апраксины были соседями Яньковых, и Елизавета Петровна Янькова, чьи рассказы записал внук, рассказывала: «…не знаю, был ли дом, подобный их дому, до их переселения в Москву, но что после них не было подобного, это я могу сказать по всей справедливости. Степан Степанович. жил в Москве как совершенный вельможа; без лести он был у нас в Москве последним истинным вельможей по своему образу жизни. Состояние Апраксиных позволяло им жить по-барски, потому что имели они 13 или 14 тысяч душ крестьян. Самое любимое их место жительства было село Ольгово, которое они привели в цветущее положение; а дом их в Москве, на углу Знаменки, рядом с церковью через переулок, был в свое время совершенным дворцом и по обширности одним из самых больших домов в Москве. В этом доме бывали такие празднества, каких Москва уже не увидит. В 1818 г., когда двор был в Москве, Апраксины давали бал, и вся царская фамилия и какие-то принцы иностранные были на этом празднике, а званых гостей было, я думаю, 800, ежели не 1000 человек». Е.П. Янькова подробно рассказывала о семье Апраксиных и образе жизни богатых дворян: «Скажу без хвастовства и лести, что то, что нам пришлось видеть на нашем веку, мне и дочерям моим, того ни дети их, ни внуки, конечно, уже не увидят. Тогда было совсем другое время, и жизнь проводили иначе, чем теперь: кто имел средства, не скупился и не сидел на своем сундуке, а жил открыто, тешил других и сам чрез то тешился; а теперь только и думают о себе, самим бы лишь было хорошо да достаточно. Впрочем, надобно и то сказать, что теперь у всех средства далеко не такие, как тогда, и все несравненно дороже стало, и люди требовательнее, потому что больше во всем роскоши».

В 1812 г. в этом доме квартировал наполеоновский главный интендант граф Дарю, и тут останавливался его двоюродный брат Анри Бейль (известный позднее под псевдонимом Стендаль), отправившийся в Россию вместе с наполеоновской армией в предвкушении быстрых побед. Но вскоре он писал домой: «Я не слишком жажду оставаться здесь. Как человек меняется! Моя привычная жажда видеть новые неизвестные места оставила меня. В этом океане варварства не было ни звука, который находил бы отражение в моей душе», а из Смоленска при отступлении он рассказывает: «Однажды вечером я нашел несколько картофелин и съел их без соли с заплесневелым солдатским хлебом. Теперь вам понятно наше отчаянное состояние. Граф Дюма приказал мне отправиться с обозом из 1500 раненых. Каждый день мы непременно проводили два или три часа в грязной канаве в полнейшей беспомощности. Вот когда я проклинал свою глупую мысль поехать в Россию…»

В.А. Тропинин. Портрет Александра Сергеевича Пушкина. 1827 г.

После пожара 1812 г. апраксинский дворец быстро отстроили, но в ночь с 14 на 15 июля 1814 г. он опять горел – на этот раз от забытой свечи, но, несмотря на большие убытки, был отстроен заново, и в нем возобновилась прежняя роскошная жизнь – балы, приемы, ужины. Дочь владельца княгиня С.С. Щербатова рассказывала «об экспромтном бале, данном ея отцом Степ. Степанов. Апраксиным, Государю Александру I в один из приездов его в Москву. Император Александр I, при представлении ему С.С. Апраксина, выразил желание быть у него на вечере. Польщенный вниманием Государя, С.С. Апраксин пригласил на этот вечер, кроме свиты Государя, все московское дворянское общество в свой знаменитый дом на углу Арбатской площади и Пречистенскаго бульвара. Слабое развитие колониальной торговли в Москве в то время, бездорожье окрестностей и вообще невозможность добыть что-нибудь особо выдающееся в тогдашних магазинах поневоле вынудило графа обходиться собственными средствами и запасами. Немедленно были посланы нарочные в подмосковныя имения графа, откуда были доставлены померанцевыя, лимонныя, лавровыя и другия деревья, наполнявшия оранжереи, и ими украшены московския палаты графа. Всю провизию и фрукты тоже доставила вотчина С.С., и роскошный бал, осчастливленный присутствием Государя, состоялся при тысячной публике русскаго дворянства. Оркестр, прислуга – были свои, и провизия к ужину не покупная. Великолепный бал стоил графу всего пять тысяч ассигнациями. Конечно, там не было ничего сверхъестественного: ни мартовской земляники, ни январских вишен, ничего ненатуральнаго и противнаго природе и климату, а было то, что соответствовало времени и стране». Но не только ужинами угощал Апраксин – в его доме проходили и литературные вечера, чтения и концерты, известен был и манеж его, где обучались верховой езде и покупали лошадей. Он был большим любителем театра, и на небольшой сцене выступали не только его крепостные актеры, но и многие вельможные любители. И москвичи еще долгое время помнили постановки, в которых гремели настоящие охотничьи рога, за кулисами слышался лай гончих собак, а по сцене бегали живые олени. Четыре года (в 1814–1818 гг.) играла труппа московского императорского театра, и 4 ноября 1817 г. состоялся дебют знаменитого артиста Павла Мочалова в пьесе «Эдип в Афинах», в которой играли его отец и сестра. По воспоминаниям одного из зрителей, «Мочалов играл великолепно, рукоплескания не прерывались, триумф был полный…». В апраксинском театре долгое время выступала французская труппа и итальянская опера. А.С. Пушкин, вырвавшись из михайловской ссылки, был захвачен вихрем московских развлечений и конечно же театром. Узнав в Одессе, что в Петербург приезжает итальянские актеры во главе с самим Россини, он тут же написал Дельвигу: «Правда ли, что едет к вам Россини и итальянская опера? – Боже мой, это представление рая небесного. Умру с тоски и зависти». Известно, что он в феврале 1827 г. дважды побывал на спектаклях итальянской оперы, и конечно же он выбрал оперы Россини:

Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в Оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень – Орфей.
Он звуки льет – они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как закипевшего Аи
Струи и брызги золотые…

В субботу 5 февраля, перед Масленицей, Пушкин был на премьере оперы Россини «Магомет», а через два дня, 7 февраля, – на представлении знаменитой оперы «Сорока-воровка». Его кишиневский знакомый Филипп Филиппович Вигель, приехавший в Москву на несколько дней, встретил в театре Пушкина и другого кишиневского приятеля – Н.С. Завалиевского: «Тут в креслах встретил я двух одесских знакомых, Пушкина и Завалиевского. Увидя первого, я чуть не вскрикнул от радости; при виде второго едва не зевнул. После ссылки в псковской деревне Москва должна была раем показаться Пушкину, который с малолетства в ней не бывал и на неопределенное время в ней остался. Я узнал от него о месте его жительства и на другой же день поехал его отыскивать. Это было почти накануне моего отъезда, и оттого не более двух раз мог я видеть его; сомневаюсь, однако, если б и продлилось мое пребывание, захотел ли бы я видеть его иначе, как у себя. Он весь еще исполнен был молодой живости и вновь попался на разгульную жизнь: общество его не могло быть моим. Особенно не понравился мне хозяин его квартиры, некто Соболевский».

Об этом театре вспоминал и Герцен, как он мальчиком посещал его: «Изредка отпускал он [отец] меня с Сенатором [так прозвали в доме его дядю] в французский театр; это было для меня высшее наслаждение».

В июне 1832 г. дворец был приобретен за 350 тысяч рублей (200 тысяч из них были пожертвованы П.П. Бекетовым) Александринским сиротским институтом (ему покровительствовала императрица Александра Федоровна), созданным «для призрения сирот чиновников, умерших от холеры в Москве» (его перевели из дома Разумовского на Гороховом поле), и здание значительно переделали. В 1850 г. институт преобразовали в Александринский сиротский кадетский корпус (его окончил известный историк русской литературы А.Н. Веселовский), а в 1863 г. – в Александровское военное училище, которым гордились москвичи. «Москва в число своих фаворитов неизменно включала и училище в белом доме на Знаменке, с его молодцеватостью и вежливостью, с его оркестром Крейнбринга и с превосходным строевым порядком на больших парадах и маневрах», – писал выпускник училища А.И. Куприн. Училище закончили генералы Н.Н. Юденич и Н.Н. Духонин, актер Б.В. Щукин, историк П.Н. Миллер, советские военные деятели С.С. Каменев и М.Н. Тухачевский, электротехник В.Н. Чиколев, там преподавали С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, В.И. Герье, И.К. Бабст, А.И. Чупров, Н.И. Стороженко, И.А. Каблуков, Е.М. Пржевальский.

В октябре – ноябре 1917 г. училище стало основным очагом сопротивления отрядам большевиков. Впоследствии в здании находились Реввоенсовет, комиссариат и Министерство обороны. В 1944–1946 гг. здание полностью перестроили по проекту архитекторов М.В. Посохина и А.А. Мндоянца, пристроив к нему тяжелый 12-колонный портик, тимпан которого до отказа заполнен военными атрибутами.

Малый Знаменский переулок (в 1926–1993 гг. улица Маркса и Энгельса) почти точно повторяет изгибы Большого. Как и он, Малый Знаменский начинается от Волхонки. С его правой стороны – величественное здание Музея изящных искусств имени Александра III. В советское время – с 1932 г. – он стал называться Музеем изобразительных искусств, а с 1937 г. – имени А.С. Пушкина, хотя поэт никакого отношения ни к музею, ни к его коллекциям не имел, и давно пора называть его именем создателя И.В. Цветаева. Здание музея находится на территории старинного конюшенного (или колымажного) двора московских государей, который был показан на этом месте еще на первых планах-рисунках Москвы конца XVI в. Согласно описанию, сделанному в XVIII в., по всему периметру участка, занимавшего квартал между Волхонкой и переулками, стояли одноэтажные здания, где находились конюшни, манеж, «ложа для благородных зрителей» (со стороны Малого Знаменского переулка), несколько домов для солдат и служителей, «большой амбар, где стоит богатой старинной экипаж и конские старинные уборы лежат», а также «навес для просушки старинного богатого экипажа». В конце XVIII в. здесь открылся манеж для обучения верховой езде молодых московских дворян, который существовал почти до 1860-х гг., и здесь также размещались воинские команды.